Мистер Мерседес - Кинг Стивен - Страница 13

• Предыдущая
• 13/99
• Следующая

– Мы делаем все, что можем. – На лице Пита отражается легкое раздражение. Подходит официант, чтобы спросить, все ли в порядке, и Пит машет рукой, показывая, что пока они в его услугах не нуждаются.

– Я знаю. – Тон у Ходжеса успокаивающий. – А этот наш специалист по ломбардам?

Губы Пита растягиваются в широченную улыбку.

– Юный Эрон Джефферсон.

– Кто?

– Это его настоящее имя, хотя он называл себя Уай-Эй, когда играл в футбол за Городскую среднюю школу. Ты понимаешь, как Уай-Эй Титтл[17]. Хотя его подруга – и мать его трехлетнего сына – говорит, что он называет этого парня Уай-Эй Титтис. Когда я спросил, в шутку или всерьез, она ответила, что понятия не имеет.

Это еще одна история, которую Ходжес знает очень хорошо: такая старая, что ноги, вероятно, растут из Библии… или в ней есть какая-то ее версия.

– Позволь догадаться. На его счету уже дюжина ограблений…

– Четырнадцать. Размахивает этим обрезом, как Омар в «Прослушке»…

– …и не попадается, потому что дьявол на его стороне. Потом он изменяет маме своей крошки. Та выходит из себя и сдает его.

Пит нацеливает палец в прежнего напарника.

– В яблочко. И в следующий раз, когда юный Эрон войдет в ломбард или в винный магазин, размахивая обрезом, мы будем знать заранее и, как ангелы, спустимся с небес.

– А чего ждать?

– Опять городской прокурор. Если приносишь Крутой Диане стейк, она говорит: приготовь его, как я люблю, а если он будет пережарен или недожарен, я отошлю его назад.

– Но вы его пасете.

– Готов спорить на комплект белобоких покрышек, что Уай-Эй Титтис будет в тюрьме округа до Четвертого июля. А в тюрьме штата – до Рождества. С Дэвисом и Парковым насильником, возможно, придется повозиться подольше, но мы их возьмем. Хочешь десерт?

– Нет. Да. – Официанту он говорит: – У вас все еще есть ромовый торт? С черным шоколадом?

Официант выглядит оскорбленным.

– Да, сэр. Всегда.

– Я возьму кусок. И кофе. Пит?

– Обойдусь оставшимся пивом. – С этими словами он выливает пиво из кувшина в свой стакан. – Ты уверен насчет торта, Билли? По-моему, ты набрал несколько фунтов с тех пор, как мы виделись последний раз.

Это правда. На пенсии в еде Ходжес себе не отказывал, но только в последние два дня она обрела для него вкус.

– Я думаю насчет «Следящих за весом».

Пит кивает.

– Да? А я думаю, не податься ли мне в священники.

– Пошел ты. А что по Мистеру Мерседесу?

– Мы все еще работаем по району Трелони. Собственно, Изабель и сейчас там. Но я буду в шоке, если она или кто-то еще найдет хоть одну ниточку. В любую дверь, в которую постучится Иззи, уже стучались пять-шесть раз. Этот парень украл дорогую тачку Трелони, выехал из тумана, сделал свое черное дело, уехал в туман, бросил тачку и… все. Какой там Уай-Эй Титтис! Если кому дьявольски повезло, так это Мистеру Мерседесу. Если бы он попытался проделать это часом позже, там бы уже были копы. Для обеспечения порядка.

– Я знаю.

– Думаешь, он знал, Билли?

Ходжес неопределенно взмахивает рукой, показывая, что вопрос открыт. Может, если он и Мистер Мерседес наладят контакт на сайте «Синий зонт», он спросит.

– Этот говнюк-убийца мог потерять контроль над автомобилем, когда начал давить людей, но не потерял. Чудо немецкой инженерной мысли, вот что говорит Изабель, лучший автомобиль в мире. Кто-то мог прыгнуть на капот и перекрыть ему обзор, но никто не прыгнул. Одна из стоек, к которым крепилась лента, могла попасть под машину, зацепиться за днище, но не зацепилась. И кто-то мог увидеть его, когда он парковался за складом и снимал маску, но никто не увидел.

– Он парковался в двадцать минут шестого, – напоминает Ходжес, – а то место пустует и в полдень.

– Из-за рецессии, – мрачно добавляет Пит. – Да, да. Вероятно, половина людей, прежде работавших на том складе, пришла к Городскому центру в ожидании открытия ярмарки вакансий. Кто рано встает, тому Бог подает.

– То есть у тебя ничего нет.

– Тишь да гладь.

Приносят заказанный Ходжесом торт. Запах отменный, вкус еще лучше.

Когда официант отходит, Пит наклоняется над столом.

– Мой ночной кошмар – он сделает это снова. С озера на город наползет туман, и он сделает это снова.

Он говорит, что не сделает, отмечает про себя Ходжес, отправляя в рот очередной кусок восхитительного торта. Он говорит, у него абсолютно нет желания. Он говорит, одного раза достаточно.

– Это или что-то еще, – соглашается Ходжес.

– Я поругался с дочерью в марте, – говорит Пит. – Жутко поругался. В апреле ни разу с ней не виделся. Она не желала приезжать ко мне на выходные.

– Правда?

– Да. Она хотела пойти посмотреть конкурс групп поддержки. «Зажигай», думаю, так он называется. Практически все школы штата в нем участвовали. Ты помнишь, как Кэнди относилась к группам поддержки?

– Ага. – Он не помнил.

– У нее была короткая плиссированная юбка, когда ей было то ли четыре, то ли шесть. Так она чуть ли не спала в ней. Матери двух ее подружек сказали, что повезут их на конкурс, но я запретил. Знаешь почему?

Конечно, он знает.

– Потому что конкурс проводили в Городском центре, вот почему. Я будто видел примерно тысячу девочек-подростков и их мам, толпящихся у Городского центра, ожидающих, когда откроются двери, только в сумерках, а не на заре, но ты знаешь, что туман наползает с озера и в это время. Я буквально видел, как этот членосос врезается в них на другом угнанном «мерседесе» – а может, на этот раз на гребаном «хаммере», – а дети и мамаши просто стоят, смотрят, как олени, на огни фар. Поэтому я ей запретил. Слышал бы ты, как она на меня кричала, Билли, но я все равно запретил. Она не разговаривала со мной месяц, и сейчас бы не разговаривала, если бы Морин не отвезла ее. Я сказал Мо: нельзя, не смей, а она ответила: «Поэтому я и развелась с тобой, Пит. Надоело слышать твои “нельзя” и “не смей”». И разумеется, ничего не случилось.

Он допивает пиво, вновь наклоняется вперед.

– Мне хотелось бы, чтобы со мной были другие люди, когда мы его поймаем. Если я поймаю его один, то убью только за то, что он выставил меня круглым дураком перед моей дочерью.

– Тогда к чему надеяться, что тебя остановят?

Пит обдумывает его слова, потом улыбается:

– Пожалуй, ты прав.

– Ты когда-нибудь думал о миссис Трелони? – как бы между прочим спрашивает Ходжес, но он много думал об Оливии Трелони с того момента, как анонимное письмо упало на пол прихожей. И даже раньше. Несколько раз после ухода на пенсию она ему пригрезилась. Это длинное лицо – морда несчастной лошади. Такое лицо говорит: никто не понимает меня и весь мир против меня. Столько денег – и неспособность осознать собственное счастье, начиная с того, что у нее не было необходимости зарабатывать на жизнь. Прошли долгие годы с тех пор, когда миссис Ти приходилось соотносить расходы с доходами или отслеживать по автоответчику звонки кредиторов, но она по-прежнему лишь считала проклятия да вела длинный список плохих парикмахеров и грубых сотрудников сферы обслуживания. Миссис Оливия Трелони с ее бесформенными платьями с вырезом-«лодочкой» считала, что лодки вечно кренятся то на правый борт, то на левый. И глаза у нее всегда были на мокром месте. Никто не любил ее, включая детектива первого класса Кермита Уильяма Ходжеса. Никто не удивился, когда она покончила с собой, включая того самого детектива Ходжеса. Смерть восьми человек, не упоминая про множество покалеченных, – тяжелая ноша для совести любого.

– Чего о ней думать?

– А она правду говорила? Насчет ключа?

Пит вскидывает брови.

– Она думала, что говорит правду. Ты знаешь это не хуже моего. Убедила себя в этом до такой степени, что прошла бы проверку на детекторе лжи.

Все так, и Оливия Трелони не стала для них откровением. Бог свидетель, они видели таких же, как она. Рецидивисты признавали себя виновными, даже когда не совершали преступления или преступлений, в которых подозревались, потому что чертовски хорошо знали: в чем-то они да виноваты. Добропорядочные граждане обычно просто не могли поверить в свою вину, и если кого-то из них допрашивали перед тем, как предъявить обвинения, Ходжес знал, что причина допроса почти наверняка не была связана с оружием. Нет, чаще всего это был автомобиль. Я думал, что всего-то переехал собаку, обычно говорили они независимо от того, что видели в зеркале заднего вида после жуткого двойного прыжка, и верили в это.

• Предыдущая
• 13/99
• Следующая