Предводитель волков. Вампир (сборник) - Дюма Александр - Страница 50

• Предыдущая
• 50/73
• Следующая

Они опустились на колени в ногах у Анелетты, а священник подошел к изголовью.

На молодую женщину, казалось, снизошла какая-то таинственная сила. Она долго тихонько говорила со священником, но поскольку было ясно, что несчастной не в чем так много каяться, присутствовавшие поняли, что она молит о ком-то другом.

Кто же был этот другой?

Это было ведомо лишь Богу, священнику и ей.

Когда Тибо перестал слышать за собой свирепые крики крестьян, он замедлил бег.

Через какое-то время в лесу стало привычно тихо. Он остановился и присел на груду камней. Башмачник был так взволнован, что узнал место, в котором оказался, лишь заметив камни в огромных черных пятнах, будто опаленные огнем.

Это были камни его очага. Случай привел его в тот уголок леса, где он жил всего несколько месяцев назад.

Тибо с горечью сравнивал свое спокойное прошлое с ужасным настоящим, и крупные слезы, стекая по щекам, падали в пепел, который он попирал ногами.

Он слышал, как пробило полночь на колокольне в Уани, затем на других колокольнях в окрестностях.

В это время священник слушал последние молитвы и мольбы умирающей Анелетты.

– О, будь проклят день, – воскликнул Тибо, – когда я пожелал иного, чем то, что Господь вложил в руки бедному ремесленнику! Будь проклят день, когда черный волк дал мне силу творить зло, потому что содеянное не только не добавило мне счастья, но и разрушило его навсегда!

Позади Тибо послышался смех.

Он обернулся и увидел черного волка собственной персоной: он крался под покровом ночи, как собака следует за хозяином. В темноте он был почти невидим, если бы не глаза, которые метали пламя и освещали его.

Он обошел вокруг очага и уселся напротив башмачника.

– В чем дело? – поинтересовался он. – Мэтр Тибо недоволен? Клянусь рогами Вельзевула, мэтр Тибо переборчив!

– Чем я могу быть доволен, – ответил Тибо, – если после встречи с тобой мне достались лишь тщеславные стремления и бесполезные сожаления? Я хотел богатства, а сам в отчаянии оттого, что потерял даже папоротниковый кров, под которым засыпал, не волнуясь о завтрашнем дне, не думая о ветре и дожде, хлещущем ветви огромных дубов… Я желал почестей, а теперь самые захудалые крестьяне, которых я прежде презирал, гонятся за мной с камнями в руках… Я нуждался в любви, но единственная женщина, которая любила меня и которую люблю я, ушла, чтобы принадлежать другому, и в эти минуты она умирает, проклиная меня, а я всей властью, которую ты мне дал, не могу ей помочь!

– Не люби никого, кроме себя, Тибо.

– О да! Насмехайся надо мной!

– Я не насмехаюсь. Разве еще до того, как я предстал перед твоими глазами, ты не бросал на чужое добро завистливых взглядов?

– О, все это из-за какой-то несчастной лани, какие сотнями щиплют травку в этом лесу!

– Ты считал, что желаешь только лань, Тибо, но желания сменяют друг друга, как ночь сменяется днем, а день – ночью. Желая лань, ты желал и серебряное блюдо, на котором ее должны подавать; серебряное блюдо влекло за собой слугу, который принесет его, и стольника, разрезающего его содержимое… Стремление подобно небесному своду: кажется, что оно ограничивается горизонтом, на самом же деле охватывает всю землю… Ты погнушался невинностью Анелетты ради мельницы госпожи Поле; когда тебе не удалось заполучить мельницу, тебе понадобился дом бальи Маглуара; но и дом бальи Маглуара потерял для тебя свое очарование, когда ты мельком увидел замок графа де Мон-Гобера… О, ты завистлив и потому целиком принадлежишь падшему ангелу, моему и твоему хозяину! Вот только тебе недостает ума желать зла и извлекать из него добро, которое возвращалось бы к тебе, поэтому, возможно, тебе лучше было оставаться честным.

– О да, – грустно ответил башмачник, – только теперь я понял справедливость поговорки «Тот, кто швыряется грязью, теряет почву под ногами». А разве, – продолжал он, – я не могу снова стать честным?

Волк насмешливо оскалился.

– Мальчишка! – воскликнул он. – За один-единственный волос дьявол может отправить человека в ад. Ты когда-нибудь считал, сколько твоих волос принадлежит ему?

– Нет.

– Не могу сказать, сколько на твоей голове его волос, но могу сказать, сколько осталось тебе. Тебе остался один волос! Как видишь, время покаяния прошло.

– Но если, – возразил Тибо, – за один волос дьявол может погубить человека, то отчего за один волос Бог не мог бы его спасти?

– Попытайся.

– К тому же, когда я заключал эту гибельную сделку, то и не думал выполнять договор.

– О, узнаю непорядочность людей! Ты не выполнял договор, отдавая мне свои волосы, дурачок? С тех пор как люди выдумали крещение, мы не знаем, за что их ухватить, и взамен кое-каких уступок, на которые идем, они должны отдавать часть тела, на которую мы можем наложить лапу. Ты уступил нам волосы; они крепко держатся, ты сам убедился в этом, они не останутся у нас в когтях… Нет-нет, ты наш, Тибо, с того самого момента, когда, сидя на пороге своего дома, вынашивал мысль о мошенничестве и вымогательстве.

– Получается, – с досадой воскликнул Тибо, вскакивая и топая ногой, – получается, что я погиб для иного мира, не насладившись радостями этого?

– Ты еще можешь их познать, Тибо.

– Как?

– Отважно ступив на дорожку, на которой ты оказался бездумно; открыто желая того, с чем ты соглашался тайком. Иначе говоря, став откровенно нашим.

– Что же нужно сделать?

– Занять мое место.

– А заняв его?

– Приобрести мою власть. Тогда тебе уже нечего будет желать.

– Если ваша власть так велика, если она дает богатство, которому я завидую, как вы от нее откажетесь?

– Не волнуйся обо мне. Хозяин, которому я приобрету еще одного слугу, щедро меня вознаградит.

– Заняв ваше место, я позаимствую и ваш вид?

– Да, на ночь. А на день ты будешь превращаться в человека.

– Ночи долгие, темные, ночью не видны засады; я могу пасть под пулей сторожа или попасть лапой в капкан, тогда прощай, богатство, прощайте, почести.

– Нет, ибо шкура, в которую я одет, непроницаема для железа, свинца и стали. Пока она будет на твоем теле, ты будешь не только неуязвим, но и бессмертен. Только раз в году, как и все оборотни, ты на двадцать четыре часа превратишься в простого волка и должен будешь бояться смерти, как все остальные. Когда мы с тобой познакомились, ровно год тому назад, это был вот такой роковой для меня день.

– А! – воскликнул Тибо. – Поэтому вы так боялись зубов собак сеньора Жана!

– Когда мы ведем переговоры с людьми, нам запрещена всякая ложь, и мы вынуждены им говорить все. Их дело – согласиться или отказаться.

– Вы расхваливали власть, которую я могу получить. Ну что ж, хорошо, посмотрим, что это за власть.

– Она такова, что сравниться с ней не может даже власть самого могущественного короля, потому что у королевской власти есть границы возможного для человека.

– Буду ли я богат?

– Так богат, что научишься презирать богатство, потому что стoит тебе пожелать, как у тебя будет не только то, что люди получают за золото и серебро, но и то, что высшие существа получают с помощью заклинаний.

– Я смогу отомстить своим врагам?

– Во всем, что касается зла, твоя власть будет безграничной.

– Сможет ли меня снова покинуть женщина, которую я полюблю?

– Господствуя над тебе подобными, ты будешь распоряжаться ими как заблагорассудится.

– Ничто не сможет избавить их от моей власти?

– Ничто, кроме смерти, которая сильнее всего.

– А я? В один день из трехсот шестидесяти пяти я буду подвергаться риску умереть?

– Только в один. В другие дни ни железо, ни свинец, ни сталь, ни вода, ни огонь не одолеют тебя.

– В ваших словах нет лжи, нет подвоха?

– Нет, слово волка!

– Согласен, пусть будет так, – сказал Тибо. – Волк на двадцать четыре часа, царь творения все остальное время! Что нужно сделать? Я готов.

• Предыдущая
• 50/73
• Следующая