Миры Роберта Хайнлайна. Книга 4 - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 71

• Предыдущая
• 71/106
• Следующая

— Конечно, мы успеем.

— И еще одно… Когда я возьму у тебя одежду и закрою крышку, оставайся на месте. Сиди тихо и не выглядывай из люка.

— Хорошо.

— Меня может не быть примерно час. Не исключено, что придется симулировать боль в животе и зайти к ветеринару. Тогда я вернусь, как только смогу.

— Ладно.

— Барбара, в крайнем случае, тебе придется ждать двадцать четыре часа. Не дай Бог, конечно. Ты сможешь столько пробыть здесь и все это время не давать малышам плакать? Если потребуется?

— Я готова на все, Хью. Он поцеловал ее.

— А теперь спрячь светильник. Я хочу выглянуть наружу.

Хью чуть приподнял крышку и снова опустил ее.

— Очень удачно, — прошептал он. — Даже фонарь погасили. Ну, я пошел. Будь готова передать мне вещи. Но прежде всего Джо. И смотри не выдай себя ничем.

Он поднял крышку, беззвучно откинул ее, подтянулся и выбрался в коридор.

Яркий луч света ударил ему прямо в глаза.

— Довольно, — сухо сказал кто-то. — Ни с места. Хью настолько молниеносно ударил ногой по руке, державшей хлыст, что обладатель не успел им воспользоваться. Хлыст отлетел в сторону. Хью рванулся и нанес подстерегавшему два сокрушительных удара ребром ладони — именно так, как описывалось в учебнике. Этого оказалось достаточно, чтобы сразить противника наповал.

Хью наклонился над люком.

— Давай! Быстро!

Барбара подала ему ребенка, затем вещи. После этого он протянул ей руку и помог выбраться наверх.

— Посвети, — прошептал он. — А то его фонарь погас, а мне нужно избавиться от тела.

Она посветила ему. Мемток…

Хью с горестным изумлением покачал головой, опустил тело в люк и закрыл крышку. Барбара была уже наготове: один ребенок прочно привязан за спиной, второй — в левой руке, в правой — вещи.

— Пошли! Иди за мной, не отставай! Меняем планы! Он дошел до перекрестка, нащупывая рукой дорогу, вдоль стены.

В кромешной тьме Хью так и не понял, откуда его достали разрядом хлыста. Нестерпимая жгучая боль пронзила все его тело, и он провалился в беспамятство.

Долгое время мистер Хью Фарнхэм не чувствовал ничего, кроме боли. Когда она немного отпустила его, он обнаружил, что находится в камере, наподобие той, в которой он провел первые дни в имении Лорда-Протектора.

Он пробыл в ней три дня. По крайней мере, так ему показалось, потому что кормили его за это время шесть раз. Перед раздачей пищи его обволакивала невидимая «паутина», кто-то входил, оставлял пищу, менял парашу и уходил. Слуга, который делал все это, не отвечал ни на какие вопросы.

На четвертый день, утром, в камеру вошел его старый знакомый и «кузен» Главный Ветеринар. У Хью были более чем веские основания подозревать о причине его визита, и он стал требовать, чтобы его отвели к Лорду-Протектору, перейдя в конце концов на крик.

Врач никак не отреагировал на его бурное возмущение. Он вколол что-то Хью в бедро и вышел.

Хью с облегчением отметил, что сознания он не потерял, но, когда поле исчезло, он почувствовал, что все равно не может шевельнуться и впадает в тяжелое оцепенение. Через некоторое время вошли двое слуг, подняли его и положили в какой-то ящик, похожий на гроб.

Хью смутно ощущал, что его куда-то несут. Тряски он не испытывал и только дважды почувствовал, как ящик куда-то поднимали. Затем ящик поставили и через несколько минут (часов? дней?) подхватили и снова понесли. В конце концов он оказался в другой камере, которая отличалась от первой только тем, что стены в ней были светло-зелеными, а не белыми. Вскоре состояние оцепенения покинуло его, но, когда слуга принес пищу, Хью снова был опутан паутиной невидимого поля.

Однообразное, аморфное существование длилось сто двадцать два кормления. Хью отмечал их число ногтем на стене. Это занятие отнимало у него ежедневно (если два приема пищи соответствовали дню) не более пяти минут. Остальное время он беспомощно размышлял о судьбе Барбары и детей или спал. Сон был гораздо хуже бодрствования, потому что во сне он снова и снова совершал побег, и каждый раз его ловили — правда, всегда в разных местах. Вновь и вновь ему приходилось убивать своего друга Главного Управляющего. Дважды во сне им удавалось добраться до самых гор, прежде чем их настигала погоня. Но рано или поздно их все равно ловили. В этот момент Хью обычно с криком просыпался, зовя Барбару.

Больше всего он беспокоился о ней и о близнецах, хотя малыши были для него какими-то не совсем реальными.

Ему ни разу не приходилось слышать, чтобы прислугу за что-нибудь серьезно наказывали. Но ему также никогда не приходилось слышать о прислуге, совершившей побег, который к тому же еще и отягощен убийством. Так что Хью пребывал в полном неведении о судьбе близких. Он знал только одно — что Лорд-Протектор предпочитает к столу мясо прислуги.

Он старался убедить себя, что старик Понс ничего не сделает с прислугой, которая кормит грудью, — а кормить ей предстояло еще долго. Прислуга обычно растит детей до двух лет, как ему было известно со слов Киски.

Он беспокоился и о Киске. Не накажут ли малышку за то, к чему она практически не имела никакого отношения? И опять он ни в чем не мог быть уверен. В этом мире существовало свое понимание справедливости, подчас странное и абсурдное для цивилизованного человека того далекого прошлого, в котором когда-то жил Хью. Отправление же правосудия вообще оставалось для него тайной за семью печатями.

Большую часть времени он проводил в «конструктивном» самобичевании, то есть размышлял о том, что ему следовало бы сделать, а не о том, что он сделал.

Теперь он видел, что его планы были просто смехотворными. Ему не стоило так быстро поддаваться панике и торопиться с побегом. Куда лучше было бы упрочить связи с Джо, ни в чем не противоречить ему, играть на его тщеславии, работать на него, а тем временем добиваться, чтобы он согласился откупить Барбару и ее детишек. Джо был располагающим к себе человеком, а старый Понс — весьма щедрым, поэтому он мог бы даже не продавать Джо трех бесполезных слуг, а просто подарить их. Тогда мальчикам на протяжении многих лет ничего не угрожало бы, а со временем Хью вполне мог бы рассчитывать стать доверенным слугой, занимающимся деловыми операциями и имеющим право свободного доступа куда угодно по делам своего повелителя. В таком случае он изучил бы все пружины, приводившие в действие механизмы этого мира, как никакой другой домашний слуга, и уж тогда наверняка смог бы спланировать побег, который оказался бы удачным.

Какое бы общество ни создал человек, напомнил он себе, в нем всегда можно добиться успеха. Слуга, имеющий дело с деньгами, всегда найдет способ немного украсть. Возможно, здесь тоже существовало что-то вроде «подпольной железной дороги», по которой беглецов переправляют в горы. Как все-таки глупо, что он поторопился!

Обдумывал он и другие перспективы, более широкие, — восстание рабов, например. Он представлял себе туннели, использующиеся не для побега, а как место, где тайно обучают грамоте; слышал произносимые шепотом клятвы, делающие давших их кровно связанными с определенным Избранным, против имени которого вытягивался длинный перечень преданных общему делу убийц. Он так и видел слуг, торопливо превращающих куски металла в ножи.

Эта «конструктивная» мечта нравилась ему больше всего. Но почему-то слабо верилось в то, что она может воплотиться. Неужели эти покорные овцы когда-нибудь созреют для восстания? Правда, его отнесли к тому же виду, но исключительно из-за цвета кожи. На самом же деле он и слуги были совершенно разной породы. Столетия направленной селекции сделали свое дело: Хью отличался от любого представителя этой безликой массы так же, как лесной волк от комнатной собачки.

И все же… И все же откуда ему знать? Ведь он общался только с оскопленными слугами да с Киской. Неизвестно еще, как влияло на боевой дух мужчин то, что они лишались больших пальцев в самом раннем возрасте и что их постоянно подгоняли хлыстами.

• Предыдущая
• 71/106
• Следующая