Миры Роберта Хайнлайна. Книга 4 - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 41
- Предыдущая
- 41/106
- Следующая
Вообще-то Мемтоку нравилась возня с документами, и он не хотел делить ее с кем-либо. Его руки так и летали над ворохом бумаг, ставя подписи, выводя резолюции, одобряя платежи. Перо он держал странно — между двумя пальцами правой руки. Больших пальцев на руках у него не было.
Он прекрасно обходился без них и теперь уже с большим трудом представлял себе, зачем они могли бы ему понадобиться. Он свободно держал ложку, перо и хлыст, а в большем не было необходимости.
Наконец, ему не только не недоставало пальцев, но он даже гордился их отсутствием: оно доказывало, что он служил своему Повелителю в двух основных ипостасях: на конюшне, когда был помоложе, а затем — вот уже на протяжении многих лет — в качестве вышколенного слуги. Любой из слуг в возрасте старше четырнадцати лет (за небольшим исключением) обладал способностями либо к тому, либо к другому. Тем не менее очень немногим дано было пройти путь, подобный пройденному Мемтоком, — от жеребца до управляющего. Может быть, только какой-то сотне человек на всей Земле. Эти немногие говорили друг с другом как равные. Они считали себя элитой.
Кто-то поскребся в дверь.
— Войдите! — крикнул он, а увидев вошедшего, прорычал: — Чего нужно?
Рык был совершенно автоматическим, но ему действительно был очень не по душе этот слуга, и по весьма серьезной причине: он не обязан был подчиняться Мемтоку, так как был представителем другой касты — касты охотников, хранителей и загонщиков, и подчинялся Мажордому-хранителю. Мажордом считал себя равным Главному Управляющему по рангу — формально так оно и было.
Летний Дворец был не по душе Мемтоку. Здесь ему приходилось иметь дело с той разновидностью слуг, которая имела непростительный недостаток — она не находилась у него в подчинении. В принципе, стоило ему только намекнуть Их Милости, и любого из этих ничтожеств ждала бы кара, но просить он не любил; с другой стороны, тронь он только кого-либо из них — и мерзавец, непременно, пожалуется своему начальнику. А Мемток считал, что разногласия между старшими слугами ведут к падению нравов среди подчиненных.
— Послание от Повелителя! Их Милость изволит пребывать на обратном пути во дворец. С Их Милостью четыре захваченных дикаря и эскорт. Приказано немедленно подняться на крышу для встречи Повелителя и получения распоряжений насчет пленников. Все.
— Все? Черт побери, что значит «все»? Какие еще пленники? И, во имя Дяди, когда он прибывает?
— Все! — стоял на своем посланец. — Послание передано двадцать минут назад. Я искал вас повсюду.
— Вон!
Самым важным сообщением было то, что Их Милость возвращается домой, следовательно, не будет отсутствовать всю ночь. Распоряжения Шеф-повару, Церемониймейстеру, Музыкальному Директору, Домоправителю, Начальнику Всех Департаментов… — забот было так много, что Мемток не успевал отдавать приказания. При этом он не переставал размышлять. Четыре дикаря? Экая важность!
На крыше Мемток оказался своевременно. Он обязательно должен был находиться там, чтобы организовать встречу Лорда-Протектора.
После прибытия на место Хью так и не смог повидаться с Барбарой: женщин сразу куда-то увели. Когда поле перестало действовать, перед Хью и Дьюком предстал совершенно лысый, приземистый белый человек со злым выражением лица, резкими движениями и хлыстом в руке. Одет он был в белый балахон, который можно было принять за ночную рубашку, если бы не красно-золотая нашивка на правом плече. Хью предположил, что это геральдический знак его повелителя. Та же эмблема, но уже из золота, инкрустированная рубинами, повторялась на медальоне, висевшем на груди коротышки на массивной золотой цепи.
Человек оглядел его с головы до ног с явным презрением, затем передал с рук на руки другому белому в «ночной рубашке». Тот был без медальона, но с хлыстом. Хью потер руку и решил, что не стоит проверять, так ли эффективен этот хлыст, как тот, что был у предводителя.
Проверить довелось Дьюку. Сердитый коротышка дал какие-то указания их новому стражу и ушел. Тот отдал приказ, который Хью, оценив интонацию и жест, понял как «следуйте за мной» — и пошел.
Дьюк заупрямился. Тогда провожатый слегка коснулся хлыстом его лодыжки. Дьюк закричал. Остаток пути ему пришлось проделать хромая.
Они спустились в скоростном лифте и в конце концов попали в освещенную комнату без окон, вызывавшую ассоциацию с больницей.
На сей раз Дьюк сразу уразумел приказание раздеться, и хлыста не потребовалось. Выругавшись, он все же повиновался. Хью отнесся к приказу совершенно спокойно. Кажется, он уже начал понимать систему. Хлыст использовали здесь так же, как опытный всадник применяет шпоры: заставляя беспрекословно подчиняться, но не причиняя вреда.
Из первой комнаты их перегнали во вторую, поменьше, где в них со всех сторон ударили струи воды. Оператор находился на галерее наверху. Он криком привлек их внимание, а затем жестами показал, что они должны тереть свою кожу.
Пленники принялись соскребать с себя грязь. Водяные струи исчезли, их обдало жидким мылом. Они еще раз помылись, их сполоснули, после чего пришлось вымыться еще раз. Процесс сопровождался энергичными жестами оператора, недвусмысленно свидетельствовавшими о том, каким тщательным должно быть мытье. Хлынули струи очень горячей воды, сменившейся холодной. Завершилась процедура потоками горячего воздуха. Хью это сильно напомнило автоматическую посудомойку, тем не менее, помывшись, они стали намного чище, чем когда-либо за все время пребывания в этом мире.
Помощник банщика налепил им на брови полоски липкого пластыря, втер в головы какую-то эмульсию, затем — ее же — в бороды, уже довольно заметные, так как в этот день они не брились, и в конце концов в лобки. Прежде чем подчиниться этим манипуляциям, Дьюк сподобился заработать еще одно угощение хлыстом. Зато когда им волей-неволей пришлось вытерпеть еще и клизмы, Дьюк, стиснув зубы, покорился беспрекословно. Ватерклозет, с которым они вынуждены были ознакомиться, присутствовал здесь в виде небольшого отверстия в полу, где крутился водоворот.
Затем им очень коротко остригли ногти на руках и ногах и вновь отправили мыться.
Вода смыла обработанный эмульсией волосяной покров, так что из душевой они вышли абсолютно лысыми, если не считать бровей.
Банщик заставил их прополоскать рты, наглядно продемонстрировав, что от них требуется. Жидкость для полоскания была немного едковата, но приятна на вкус. Когда они закончили эту процедуру, Хью испытал во рту ощущение удивительной свежести.
После бани он почувствовал себя абсолютно чистым, оживленным и прямо-таки исполненным сил и бодрости. Вместе с тем от всего, чему их подвергли, у него остался неприятный осадок: над ними как будто издевались.
Их провели в следующую комнату и обследовали.
Осуществлявший осмотр человек носил длинную белую рубашку и небольшую эмблему на тонкой золотой цепочке. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться о его профессии. «У постели больного он наверняка ведет себя так, что никогда не разбогател бы», — решил Хью, когда был внимательно осмотрен, а затем обследован. В человеке было что-то от военного врача. Он вел себя не то чтобы недоброжелательно, а скорее безразлично.
Он был очень удивлен и заинтересован съемным мостом, который обнаружил во рту Хью. Сняв его и внимательно обследовав, он осмотрел участок десны, который тот занимал, затем передал мост одному из своих помощников и отдал какое-то распоряжение. Помощник ушел, и Хью подумал, что жевать ему теперь будет не так удобно, как раньше.
Врач потратил на них по часу или даже больше, пользуясь инструментами и оборудованием, которых Хью никогда не видел. Единственными приемами, знакомыми ему, были измерения роста, веса и давления. С ними обоими что-то делали, но ни одна из манипуляций не причиняла боли — никаких скальпелей или подкожных инъекций. Ассистент врача принес съемный мост обратно, и Хью получил разрешение вставить его на место.
Хотя обследования и процедуры не были болезненными, они порой казались унизительными. После одной из них, когда Хью уложили на стол, который только что освободил Дьюк, молодой человек спросил:
- Предыдущая
- 41/106
- Следующая
