Ты, я и Париж - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая

— Хорошо, — Тина осторожно высвободила свою руку. Яков Романович, ее отец, выжидающе приподнял одну бровь. — Хорошо, папа, — поправилась она.

Он удовлетворенно кивнул, обернулся к дяде Васе:

— Игнатыч, я бы хотел побыть наедине со своей дочерью.

— Как скажете. — Дядя Вася протянул ему черный кожаный портфель, ободряюще улыбнулся Тине и скрылся за дверью.

— Угостишь меня чаем? — спросил отец, когда они остались вдвоем.

— Да, конечно! — встрепенулась Тина.

— Обращайся ко мне на «ты». — Он, не снимая своих «чешуйчатых» туфель, прошел на кухню, уселся за стол, на то самое место, где раньше любил сидеть дед.

Тина поставила на огонь чайник, застыла у окна.

— Присядь, — отец кивнул на соседнюю табуретку.

Она послушно села напротив, внимательно посмотрела на разложенные на столе документы.

— Что это?

— Вот это, — отец ткнул пальцем в одну из бумажек, — результаты генетической экспертизы. Я привез их специально, чтобы у тебя не осталось никакого сомнения касательно нашего с тобой родства. Здесь все очень сложно, ты просто прочти заключение.

Тина взяла листок в руки, попыталась вникнуть в то, что там было написано. Несколько раз пробежав глазами заключение, она отложила документ.

— А здесь доказательства того, что нас с твоей мамой связывали теплые чувства.

Отец придвинул к ней бумажный конверт. Оттуда на стол высыпались фотографии. На каждой — женщина и мужчина. Вот они держатся за руки, вот радостно улыбаются, на одной фотографии даже целуются. Женщина, очень красивая, с глазами в пол-лица, с аристократическим носом и нервным вырезом ноздрей, с фигурой фотомодели и копной каштановых волос, — это ее мама, очень молодая и романтичная. А мужчина… отец почти не изменился за эти годы: все та же франтоватая небрежность в одежде, все тот же пронзительный взгляд. У ее родителей была очень большая разница в возрасте, лет двадцать, а то и больше, но оба они выглядели довольными жизнью и счастливыми. Если, конечно, можно доверять старым фотографиям.

— Вы долго встречались? — отважилась спросить Тина.

— Примерно полгода, — взгляд отца потеплел. — Твоя мама приехала в Москву поступать в театральный, — он улыбнулся. — Все красивые провинциалки мечтают поступить именно в театральный. Разумеется, она провалилась на первом же экзамене. Зато встретила меня. Я должен быть честен с тобой, это не была любовь с первого взгляда. Я был слишком стар для нее, она слишком наивна для меня. Мы оба прекрасно понимали, что наш союз непрочен и недолог, но нам было хорошо друг с другом. Я постарался, чтобы твоя мама не пожалела ни об одном дне, прожитом со мной. Я снял ей квартиру, устроил на хорошую работу, развлекал и оберегал ее, как умел. Однажды я даже поймал себя на мысли, что наш ни к чему не обязывающий роман может перерасти во что-то более серьезное, во всяком случае, я уже был к этому готов и готовил ее. А она исчезла… — отец надолго замолчал. — Она не взяла с собой ни одной вещи, подаренной мною, оставила даже драгоценности. Я решил, что у нее появился другой. Если бы я был моложе и глупее, я бы перевернул пол-Москвы, чтобы найти ее, но к тому моменту я уже достаточно долго пожил на свете, чтобы научиться философски относиться к ударам судьбы. Я просто постарался ее забыть, и мне это почти удалось.

— А фотографии? — спросила Тина.

— Про фотографии я тоже забыл, вспомнил лишь пару недель назад, когда узнал о твоем существовании.

— Почему она ушла?

— Девочка, ты задаешь вопрос, который я задавал себе сотни раз, — отец отхлебнул из своей чашки. — Теперь я жалею, что не пошел на поводу у чувств и не отыскал ее. Возможно, нам с тобой не пришлось бы впихивать семнадцать лет жизни в один короткий разговор. Сейчас я знаю, что тогда твою маму забрал твой дед. Приехать в столицу навестить любимую дочь-студентку и узнать, что она содержанка стареющего плейбоя, — такой удар немногие бы вынесли, но твой дед оказался крепким орешком. Он просто забрал блудную дочь домой. А потом выяснилось, что блудная дочь беременна, и поделать с этим уже ничего нельзя, остается только смириться. Наверное, твой дед бы смирился, если бы она не умерла во время родов… Я могу ошибаться, но мне кажется, что он не отдал тебя мне из-за ненависти. Человек так устроен — когда случается несчастье, ему проще найти виноватого, чем смириться. Твой дед ненавидел меня и покарал тем же оружием — лишил меня дочери.

Тина задумалась, раньше она никогда не рассматривала свои сложные отношения с дедом под таким углом. Впрочем, ничего удивительного, она ведь даже не догадывалась о существовании отца и не могла подумать, что дед может наказывать и еще кого-то кроме нее.

— У тебя есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? — спросил отец. — Если есть, то задавай их сейчас, потому что позже я, возможно, не захочу на них отвечать честно.

— Почему он написал вам… тебе?

Отец пожал плечами.

— В письме твой дед не раскрывал мотивы своего поступка, просто сообщил твои паспортные данные и адрес и написал, что я, вероятно, являюсь твоим биологическим отцом.

Тина разочарованно вздохнула — дед остался верен себе до конца.

— Но я могу предположить, что таким образом он пытался позаботиться о тебе.

— Но вы… ты же мог отказаться от меня.

Губы отца растянулись в подобии улыбки.

— Клементина, мужчина может отказаться от родного ребенка в тридцать лет, когда он еще сам по сути своей эгоистичный ребенок, но в шестьдесят пять на такие вещи уже смотрят совсем с иной позиции. Твой дед был почти моим ровесником, и он знал, что делает. Все, на этом вопросы закончены? — Отец выразительно посмотрел на часы.

У Тины была еще сотня, если не тысяча, невысказанных вопросов, но каким-то шестым чувством она поняла, что отец не станет на них отвечать, поэтому просто отрицательно покачала головой.

— В таком случае собирайся. — Отец встал из-за стола. — На сборы у тебя есть ровно полчаса. Поторопись, дочка, у меня очень мало времени. Когда соберешься, позови Ивана, он поможет снести вещи, — последние слова были сказаны уже из-за порога.

А к чаю и варенью из райских яблок, которое она сама варила, он так и не притронулся. Почему-то этот факт Тину очень расстроил. Она плюхнулась на табуретку, уставилась на свои сжатые кулаки. На душе было тяжело и тоскливо. Может, оттого, что на прощание с прошлым ей скупой рукой отмерили каких-то тридцать минут, а может, оттого, что она до смерти боялась будущего. Где-то на окраине сознания бродила робкая мысль, что ее отец немногим отличается от ее деда…

Тина непременно бы расплакалась, если бы не баба Люба. Баба Люба вошла в квартиру по старой привычке без стука, заорала во все горло:

— Клементинка! Ты где?

— Я здесь. — Она вышла в прихожую.

— Ну что, горемычная, нашелся твой батяня?

— Нашелся.

— А что ж ты тогда смурная такая? Оттого, что батяня твой не шибко молодой? Так это даже лучше, старики они сердечнее. Да и мужик он еще хоть куда, такой фанаберистый, — баба Люба мечтательно улыбнулась. — И небедный, видать. Выгляни в окно, посмотри, на какой «монстре» он прикатил. Я такого чуда отродясь не видела, даже в романах своих не читала, а ты ж знаешь, Клементина, там все про красивую жизнь.

Тина подошла к окну — да, баба Люба не преувеличивала, когда говорила про «монстру». Отец приехал в огромном черном автомобиле, угловатом и с виду очень агрессивном. Машины сопровождения и даже «Мерседес» дяди Васи выглядел на его фоне игрушечными и совсем несерьезными.

— Когда уезжаешь-то? — послышалось за спиной.

— Через полчаса, — Тина не удержалась, всхлипнула.

— А что это ты носом хлюпаешь? — баба Люба обняла ее за плечи. — Девонька моя, да у тебя ж теперь при таком папаше жизнь начнется, как в моих романах. Одной на миллион такой шанс выпадает, а ты нюни распустила.

— Страшно, — прошептала Тина.

— Страшно ей! — неожиданно разозлилась баба Люба. — Страшно, моя хорошая, когда жить негде и жрать нечего. Вот где страшно! И вообще, ты мне про страхи не рассказывай. — Она погладила Тину по волосам, сказала потеплевшим голосом: — Ты, Клементинка, столько всего натерпелась, что хуже уже не будет. Что тебе сидеть в нашем городишке? На меня вот посмотри, видишь, во что превратилась? — баба Люба горько усмехнулась. — Вот то-то и оно. А когда-то была, как ты, — умница и красавица, и ухажеров тьма-тьмущая. Эх, да что тут говорить! Было да быльем поросло! А ты, дочка, не повторяй моих ошибок, бери от жизни все что можно. Нечего от подарков судьбы отказываться.

• Предыдущая
• 22/64
• Следующая