Самая темная ночь - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая

Не помогло. Суворов не церемонился, с деловитым злорадством сдергивал с них одеяла, продолжал орать во всю свою луженую глотку:

— Киреев, Плахов, Гальянов, Тучников! Подъем! Вас ждут великие дела!

Последняя фраза про великие дела прозвучала с какой-то особенной издевкой. Какие могут быть великие дела в сыром погребе?!

Продолжая орать, Суворов настежь распахнул окно, впуская в комнату пахнущий рекой туман. Матвей сел, зябко поежился, потянулся за одеждой.

— А великие дела когда начнутся? — зевая во весь рот, поинтересовался Гальяно.

— Сразу после завтрака. Но вы не расслабляйтесь, перед завтраком нам еще предстоит двухкилометровая пробежка.

— Мама дорогая! — простонал Гальяно. — Мама, забери меня обратно.

— Пробежка только сегодня? — осторожно уточнил Туча.

— Пробежка каждый день, вне зависимости от капризов погоды. И не нойте! Спорт еще никому не повредил! Все, умываемся, оправляемся и через десять минут встречаемся у ворот!

Когда они, сонные, кое-как умытые, злые на весь мир, выстроились в две шеренги перед запертыми воротами, было десять минут восьмого. Такая рань! Там же, у ворот, выяснилось, что совершать ежедневную утреннюю пробежку предстоит лишь отряду вепрей, а волки могут спокойно дрыхнуть до восьми часов. По всему выходило, что опечаленный вчерашним поражением Суворов решил взять судьбу в свои мускулистые руки, сделать из них, слабаков и хлюпиков, настоящих мужиков. Вот такой их ждал кошмар…

По знаку Суворова охранник распахнул ворота, смерил процессию насмешливым взглядом.

— Далеко? — спросил с ленивым любопытством.

— Да нет, тут, поблизости. Пробежимся по лесочку, поприседаем, поотжимаемся — и обратно.

— Поприседаем, поотжимаемся, — процедил сквозь стиснутые зубы Гальяно. — Садюга!

— Гальянов, тебя что-то не устраивает? — усмехнулся Суворов. По глазам было видно — про садюгу он услышал.

— Меня все не устраивает! — огрызнулся Гальяно. — Я на всякие пробежки не подписывался.

— Ты, может, и не подписывался, а вот твоя мать подписалась. Ее автограф имеется в соответствующей графе договора. Все, архаровцы, за мной! — Суворов сорвался с места, бодро потрусил по дорожке.

Вот, казалось бы, что такое два километра?! Но когда бежать эти два километра приходится ранним утром, когда кругом туман и сырость, а непроснувшийся организм мечтает только о теплой постели, все отдаленные плюсы меркнут перед очевидными минусами.

Дыхание сбилось уже на десятой минуте, и ноги то и дело цеплялись за торчащие из земли корни. Слева стонал и причитал Гальяно. Справа мрачно сопел Туча. Туче с его весом было, наверное, тяжелее всех, но он молчал, не жаловался. И только Дэн, похоже, чувствовал себя прекрасно, стрелой летел за Суворовым, а была бы возможность, и обогнал бы!

До небольшой полянки они добежали уже почти обессиленные. Туча со вздохом облегчения рухнул в траву. Гальяно стоял, упершись ладонями в бедра, дышал часто и со свистом. Остальные ребята выглядели не лучше. Кроме Дэна, разумеется. Суворов окинул их полудохлую, задыхающуюся компанию критическим взглядом.

— Эх, дети каменных джунглей! Сплошные задохлики. Тучников, не лежи на сырой земле, еще застудишь себе что-нибудь!

Туча со страдальческим выражением лица поднялся на ноги, но тут же привалился спиной к стволу ближайшего дерева.

— Киреев, а ты молоток! — Суворов похлопал его по плечу. — Занимался чем-то?

— Карате, — сказал Дэн так тихо, что стоявший рядом Матвей едва расслышал.

Надо же — карате! Другой бы уже хвастал направо и налево, а этот молчит, как будто стесняется.

— Черный пояс уже есть? — Суворов смотрел на Дэна с внимательным любопытством.

— Нет. — Он мотнул головой и отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

Суворов все понял правильно, лишних вопросов задавать не стал, вместо этого дунул в свисток, призывая обессиленных подопечных к вниманию.

— А теперь, архаровцы, быстренько отжимаемся и бежим обратно в лагерь.

— Так это уже четыре километра получается! — взвыл Гальяно. — А говорили ж, только два.

— Все правильно. — Суворов и бровью не повел. — Два туда, два обратно. Или ты, Гальянов, рассчитывал, что обратно тебя на руках понесут? Все, отставить разговоры! Упал — отжался!

В лагерь возвращались на дрожащих от усталости ногах, потные и злые.

— Просто инвалидная команда какая-то! — усмехнулся охранник, пропуская их на территорию.

— Ничего-ничего, — пообещал Суворов, — я из этих инвалидов скоро людей сделаю! Дай только срок. А теперь, архаровцы, в душ и завтракать!

Наверное, четырехкилометровая пробежка по свежему воздуху сделала свое дело: никогда раньше Матвей не ел с таким аппетитом. Никогда раньше обычная овсянка не казалась ему такой вкусной.

— Вот садюга! — Гальяно брякнул ложкой об тарелку, покосился на столик для сотрудников. — Он же нас извести решил! Все болит, устал, как собака!

— Скоро отдохнешь, — пообещал ему Дэн. — За четыре часа в карцере можно и отоспаться, и все бока себе отлежать.

— На чем отлежать?

— Сам увидишь, недолго осталось ждать.

Суворов с Шаповаловым подошли к их столику сразу после завтрака.

— Готовы, архаровцы? — спросил командир мрачно.

— Всегда готовы! — отсалютовал Гальяно. — Готовы понести наказание.

— Понесете, можете не сомневаться. — Начальник улыбался своей змеиной усмешкой. — Я прослежу, — добавил многозначительно. — Уводите, Максим Дмитриевич!

— Четыре часа? — Суворов глянул на наручные часы.

— Да, думаю, этого будет достаточно.

Они выходили из главного корпуса, когда увидели Ксанку. Она шла, почти бежала к воротам, на плече ее болтался рюкзак. Если Ксанка их и заметила, то предпочла проигнорировать, даже голову не повернула в их сторону. Она остановилась лишь у ворот, да и то на пару секунд, пока охранник не распахнул перед ней маленькую калитку. Вот оно, оказывается, что! Ксанке, как и Василию, разрешено покидать территорию в любое время. Повезло! За девчонкой наблюдал не только Матвей, Дэн и Туча проводили ее долгими взглядами, а потом переглянулись.

— Везет же некоторым, — буркнул Гальяно. — Кому карцер, а кому воля вольная.

— Хочешь пожаловаться начальнику лагеря? — усмехнулся Суворов.

— Боже упаси! — Гальяно перекрестился. — Уж лучше неволя!

— То-то же!

На заднем дворе было безлюдно. Как успел заметить Матвей, погреб располагался в весьма уединенном месте, за кирпичным сараем, вдали от посторонних глаз. Еще бы, такое позорище — карцер в элитном лагере! Интересно, как он называется в договоре? Наверняка не карцер.

Суворов возился с дверью долго. У Матвея была возможность рассмотреть ее во всех деталях. Для такого малозначительного объекта, как погреб, дверь была на удивление массивной и добротной: тяжелой, дубовой, окованной медными лентами, с наглухо законопаченными и для надежности просмоленными щелями. Такая дверь запросто могла охранять вход в какой-нибудь бункер.

Наконец Суворов справился с замком, отступил на шаг.

— Милости прошу! Как говорится: в тесноте, да не в обиде!

Первым шагнул на убегающие вниз ступени Дэн, следом Гальяно и Туча. Матвей замыкал процессию. Снизу дохнуло сыростью, запахло землей.

— Через четыре часа выпущу! — За спиной громко хлопнула дверь, отсекая яркий дневной свет.

Матвей зажмурился, привыкая к смене освещения, осторожно, придерживаясь за земляную стену, спустился в погреб.

— Да, точно не номер люкс. — Гальяно присел на импровизированный лежак из мешков с картошкой. — Темнотища, духотища!

С тем, что здесь темно и душно, Матвей готов был согласиться. На самом деле погреб больше походил на колодец в два человеческих роста глубиной и с примерно трехметровым диаметром. Вчетвером они могли разместиться в нем едва-едва.

— Да, света явно маловато, — сказал Матвей, рассматривая вентиляционное окошко под самым потолком.

— Мне и воздуха маловато, — вздохнул Туча, осторожно присаживаясь рядом с Гальяно.

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая