Эшафот забвения - Платова Виктория - Страница 31

• Предыдущая
• 31/96
• Следующая

– Выдоил из немчуры маленький кредитик под киношку… – сказал Братны и погасил улыбку. – А вообще ты права, ничего утешительного нет. Вот, актриса пропала, мать ее. Придется брать другую. Месяц работы псу под хвост.

Я смотрела на Анджея так, как будто видела его впервые. Мы были в комнате одни (Митяй остался за дверью) – зачем же ломать комедию?

– Ты с ума сошел, Анджей… Что ты говоришь? Мы ведь были вместе вчера ночью…

– Это еще не повод, чтобы жениться на тебе, – брякнул Братны, – извини, конечно.

– Что с Александровой?

– Ты разве не знаешь? Пропала старушка.

– Что вы сделали с трупом?

Брови Анджея удивленно приподнялись:

– С каким трупом?

– Ты прекрасно знаешь, с каким. Александрову убили.

– А ее убили? Откуда такие сведения? Я даже задохнулась от его цинизма:

– Ты принимаешь меня за дуру?

– Не хочу даже говорить об этом. У меня сорван съемочный период, это единственное, что я знаю.

– Я в этой ситуации страдаю больше всех…

– Если ты считаешь, что я буду покрывать…

– Конечно. Мы все заодно, цеховая солидарность, рука руку моет, ты мне – я тебе. И не вздумай меня шантажировать. Я все равно откуплюсь. И от своей ассистентки по актерам, и от всех остальных. А тебе может не поздоровиться. – Даже угроза в его устах звучала элегантно, она бродила вокруг меня на мягких лапах и тыкалась мокрым носом в мои дрожащие от страха и негодования колени.

– Неужели ты думаешь, что тебе все сойдет с рук? – бессильным голосом сказала я.

– А ты сомневаешься? Я ведь почти национальное достояние, каннский триумфатор, русский стандарт, сумасшедший гений…

– Это правда. Ты сумасшедший.

– Мое слово против твоего. Сегодня в пять часов утра я лично – слышишь, лично! – посадил старуху в машину, и ее отвезли домой. Ее видели несколько человек: какая-то безумная ранняя пташка с собакой и дворничиха. А дворничихам всегда нужно доверять. – Братны хихикнул. – А в одиннадцать утра, когда она выходила из дому по своим старушечьим делам, ее видело втрое больше народу. Вот так. Вопросы есть?

– Что вы сделали с трупом?

– А никакого трупа не было. Я закрываю тему. Давай не мучить друг друга давно разрешенными проблемами. У нас много работы – нужно еще найти новую актрису. Я так подозреваю, что старая у нас больше не появится.

– Я думаю, ты будешь гореть в аду, Анджей Братны.

– Я думаю, ты составишь мне компанию. Я думаю, мы неплохо проведем там время. – Он откровенно издевался надо мной. – А теперь извини, мне нужно утрясти кое-какие вопросы. Сделать пару конфиденциальных звонков.

Я с трудом поднялась со стула, в глазах покачивалась серая пелена: я ожидала от Братны всего, чего угодно, только не такого откровенного цинизма. Когда я уже взялась за ручку двери, голос Братны остановил меня:

– Ева!

Сейчас он одумается, я обернусь и увижу в его наглых гипнотических глазах обыкновенный мальчишеский страх и обыкновенное мальчишеское раскаяние.

– Ева, тебя искал Кравчук. Переговори с ним, пожалуйста.

Я пулей выскочила в коридор, чувствуя, что в комнате мне не хватает воздуха. И сразу же попала в объятия Андрея Юрьевича.

– А я вас ищу, Ева, – радушно сказал Кравчук: вчерашнее ночное “ты” уступило место вежливому “вы”, иначе и быть не может, это соответствует моим седым волосам и выслуге лет. – Нужно обсудить кое-какие вопросы. Приглашаю вас на обед. Согласны?..

…Мы сидели в самой респектабельной кравчуковской вотчине – “Попугае Флобере” уже два часа. Видимо, специально для меня Кравчук разработал целую программу. Первым номером в ней шел расслабляющий обед, который состоял из блюд национальной грузинской кухни. Тихие вышколенные официанты, все, как на подбор, обладатели физиономий Джеймса Бонда при исполнении, не успевали менять тарелки. Слушая Кравчука, я отстраненно думала о том, что такое меню привело бы в восхищение моего погибшего Ивана, на четверть грузина (странное, почти мистическое, стечение обстоятельств – Братны был на четверть поляком). Ивана, единственного человека, которого я любила по-настоящему: чахохбили, сациви, шашлык, грузинский шпинат… Если бы он остался жив тогда, уйму лет назад, я не была бы сейчас такой запутавшейся и одинокой. Усилием воли я заставила себя не думать об Иване и стала наблюдать за манипуляциями Кравчука: из плотных салфеток он быстро складывал фигурки зверушек: руки Кравчука завораживали так же, как глаза Братны. Перед директором группы выстроилась уже целая шеренга бумажных тигров, жирафов, морских котиков: все салфеточные звери были очаровательными альбиносами.

– Еще вина, Ева? Это, между прочим, настоящее “Цинандали”, такого нет нигде в Москве. Я привожу его из Грузии. А вы знаете, что все грузинские вина пронумерованы?

– Понятия не имею.

– “Цинандали”, например, – это номер 22. Забавно.

– Действительно, забавно.

– У вас нет никаких ассоциаций с номером 22? – Это был провокационный вопрос. На дверях гримерки, в которой убили Александрову, были именно эти цифры – 22.

– Никаких, – спокойно ответила я.

– Это хорошо. Я надеюсь, что эта комбинация цифр никогда больше не всплывет в вашей памяти.

– Ну, если вы настаиваете…. Из уважения к вам… Я сегодня же вычеркну из календаря все двадцать вторые числа каждого месяца. Хотя совершенно не понимаю, что вы имеете в виду.

– Понимаете, прекрасно понимаете… А знаете, Ева, как готовят ткемали? – После молниеносного рейда в глубины моих страхов Кравчук был сама любезность.

– Просветите.

– Дикорастущую сливу отваривают, протирают, добавляют базилик, кинзу, чеснок и красный молотый перец… Мой парнишка не очень вам докучает?

– По правде сказать, докучает. – Мы оставили Митяя на улице в машине, в обществе Бориса Гребенщикова и ручного эспандера. Кравчуку даже в голову не пришло бросить кость своему псу, хотя тот не ел с самого утра.

– Придется потерпеть.

– Сколько?

– Не так долго…

– Решаете, что со мной делать?

– Честно говоря, я еще не решил, что с вами делать… Какое блюдо из вас приготовить, – Кравчук добродушно хохотнул, – что-нибудь экзотическое, это уж точно.

Кравчук не врал: он действительно не знал, как поступить со мной. Максимум, чего он мог добиться, – это информации о том, что я живу у осевшего в Москве слепого марийского художника Серьги Каныгина. Это должно подстегнуть профессиональную гордость.

– Что, ничего не удалось выудить обо мне? – “Цинандали” действительно было великолепно, я расслабилась и позволила себе мило похамить.

Кравчук внимательно посмотрел на меня. И сказал, тщательно подбирая слова:

– Почему же, кое-что есть…

– Это “кое-что” могла сообщить вам и я сама.

– Я не верю тому, что люди говорят о себе. Они обязательно выдадут желаемое за действительное – из самых лучших побуждений. Или из природной склонности к вранью. Постоянная ложь, даже когда она не нужна, ничем не обоснована и не продиктована обстоятельствами, – это единственное, что отличает человека от животных. – Кравчук выстроил всех своих бумажных зверушек в один ряд: теперь их было десять.

– Да, сегодня на студии вы наглядно это продемонстрировали. – Проклятое вино сыграло со мной злую шутку: я окончательно расслабилась.

Это была непозволительная вольность, и я сразу же поняла это. Директор выбрал из своего зверинца три фигурки – морского котика, тигра и обезьяну – и поставил их на чистую тарелку передо мной. Сейчас начнется психическая атака, иначе и быть не может.

– Милые люди – японцы. Только они могли придумать такую модель мира. Знаете, как это называется? – Он легонько щелкнул тигра по бумажному загривку и испытующе посмотрел на меня.

– Оригами, кажется, так?

– Вы абсолютно правы. Бумага – совершенный материал. К сожалению, очень хрупкий… Что вы выбираете для себя?

– Ну-у… На тигра я не претендую. Тигр – это вы. – Я продолжила в том же духе, в котором и начала: мелкое хамство, завуалированное под такую же мелкую лесть.

• Предыдущая
• 31/96
• Следующая