Тингль-Тангль - Платова Виктория - Страница 25

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая

– Чем ты занимаешься? – спрашивает Мика.

– Ничем. Или всем понемногу. Какой ответ тебя устроит больше?

– И тот, и другой. Ты свободный художник?

– Свободный, но не художник.

Мика мелет кофейные зерна в ручной кофемолке; хорошо, что она не увезла кофемолку в «Ноль» со всей остальной утварью. Задача Мики – отвлечь парня от мыслей о тунце, и она надеется, что запах свежемолотого кофе этому поспособствует. Попутно Мика думает о том, что до сегодняшнего дня мало заботилась о надлежащем оформлении собственной карьеры. Информационном (кажется, это называется пиаром) и всяком другом. Почему она не принимала участие в кулинарных конкурсах? – титул «Лучший шеф-повар ресторанов России» принадлежал бы ей по праву. Это все немцы – они всегда довольствуются тем, что есть; Мика не проявляет никаких амбиций, сидит на попе ровно и почти не покидает «Ноль» – вот они и рады. Вот они и счастливы безмерно.

Mi?gestalten!..[26]

А еще неплохо было бы организовать школу десертов и авангардную студию шоколада, и сайт в Интернете, – и месяца не пройдет, как он станет лучшим гастрономическим сайтом, Мика в этом уверена: пять, а то и десять тысяч посещений в день, форум, гостевая книга, персоналии, пресса о нас, рецепт недели.

Мика никогда не была в Интернете, и у нее даже нет своего почтового ящика.

– …Одно время я работал на скотобойне.

– Чудесно.

– Отлавливал бродячих собак.

– Потрясающе.

– Был санитаром в морге.

– Великолепно.

– Был помощником таксидермиста.

– Таксидермисты – это люди, которые изготовляют чучела?

– Именно.

– Восхитительно.

О чем могла бы рассказать Мика? О городских рынках, за чертой которых она превращается в богиню и толпы людей жаждут одного – прикоснуться к складкам на ее платье? О соусах, которые развязывают языки и заставляют откровенничать об ушедшей любви, о невстреченной любви и о вещах, не имеющих с любовью ничего общего? О мясных блюдах, число ингредиентов в которых никак не меньше тридцати? О салатах, в которые она всегда добавляет листик мяты? Гм-м… Все это блекло, тускло и не идет ни в какое сравнение с феерической работой на скотобойне.

– Ты много повидал.

– Да уж, немало.

– А… моя сестра? Как вы с ней познакомились?

– Через одних знакомых парней. Я просвещал их в таком вопросе, как промышленный альпинизм. В последнее время я как раз этим и занимаюсь.

– Промышленным альпинизмом?

– Да.

Познания Мики в промышленном альпинизме не так уж велики: растяжки и рекламные щиты на уровне двадцать пятого этажа, мытье окон на двадцать втором, монтаж стальных конструкций на семнадцатом, а еще установка ангелов на шпилях и нанесение сусального золота на купола – слой за слоем. Необходимо ли для этого патриаршее благословение, или вполне можно обойтись локальным – от местного отца-настоятеля?..

– Это опасная работа, – замечает Мика.

– Для тех, у кого есть крылья – нет. – Ящерицы и богомолы в глазах парня совершают немыслимые кульбиты, оторваться от их созерцания невозможно.

– Это шутка?

– Почти. Когда мы с твоей сестрой поженимся и когда она получит сертификат…

– Какой сертификат?

– Да промышленного альпиниста же!.. Можно будет считать эту работу семейным бизнесом.

Семейным

Семья

Когда мы поженимся – такие перспективы почему-то совсем не радуют Мику – в данный конкретный момент. Быть нянькой двум или трем обормотам, которых наплодят Васька и этот парень, вытирать им сопливые носы и грязные задницы? Увольте, увольте, увольте!.. Готовить им – земноводным, насекомым, пресмыкающимся – манную кашу (вкусненького они от Мики не дождутся), в то время как счастливое семейство будет парить над городом с сертификатом, пришпиленным к основанию крыльев – ни-ког-да.

– Ты как будто сердишься? – Этот парень легко соскакивает со стола, вынимает из Микиных рук турку с едва не сбежавшим кофе и сам разливает его по чашкам.

– Чашки не мешало бы прогреть… – Микин голос слаб и слегка подрагивает.

– И так сойдет. Ты сердишься?

– Нет. Просто считаю эту работу опасной. Для девушки, во всяком случае.

– Ясно. Переживаешь за сестру?

Открытие последней минуты, а может, последних тридцати секунд: Мика совсем не переживает за Ваську, хотя бы она и висела на верхотуре какого-нибудь бизнес-центра, держась за карниз одними руками. Ничего с Васькой не случится. С такими никогда ничего не случается, такие всегда выходят сухими из воды. И, прожив долгую жизнь, благополучно отклячиваются в собственной постели, накачанные витаминными препаратами, обколотые ботоксом, с круговой подтяжкой лица: даже перед смертью они пытаются молодиться, раз уж не пришлось умереть молодым.

– …Переживаю. Да.

– Не волнуйся. Я всегда буду рядом с ней.

Странно, но этот парень вовсе не выглядит влюбленным в Ваську, а уж Мика знает, как должны выглядеть влюбленные: один бедолага Ральф чего стоит!.. А впрочем, откуда Мике знать, как вообще выглядят влюбленные промышленные альпинисты, и влюбленные таксидермисты, и те, кто работал на бойне? С Ральфом все более или менее понятно – блеклый фашик, немчура поганая, готовая шлепнуться в благоговейный обморок от одного запаха пирога с капустой и грибами, томящегося в духовом шкафу.

Ни одной татуировки на бледной коже Ральфа нет.

Вот если бы поменять их местами – Ральфа и этого парня…

Нет.

Нет-нет-нет.

Мика совсем так не думает, Мика совсем этого не хочет (думает, хочет!) сделать Ваську счастливой – разве не о подобной перспективе мечтала Мика всю свою жизнь?…

Она совершенно не помнит, о чем мечтала всю свою жизнь.

Вот черт.

– Ты действительно любишь ее? – Прежде, чем произносить это, Мике не мешало бы позаботиться об акцентах – чтобы вопрос не казался откровенно двусмысленным.

А он кажется. Вот черт.

– Какой ответ тебя устроит больше?.. Он еще издевается, сукин сын!

Определенно – издевается. Вот и ящерицы с богомолами – они, наконец, оставили в покое его глаза, переползли ниже и уже здесь разделились: богомолы выскакивают через ноздри, а ящерицы просачиваются сквозь губы: один за другим, одна за другой.

Их конечная цель – Мика.

Мика знает это. Она чувствует, что все эти твари через секунду-другую оккупируют ее тело, – но не предпринимает никаких попыток, чтобы им помешать.

Готово. Есть.

Ощущения не кажутся особенно неприятными; так, легкое покалывание в сердце, легкое жжение в животе или чуть ниже – и еще голова.

Мика испытывает что-то похожее на головокружение. С высоты этого головокружения ящерицы и богомолы вовсе не так страшны и совсем не омерзительны; милашки, по-другому не скажешь. Сучат лапками – вот и колет. Трещат крыльями – вот и жжет. Чертовы твари перемалывают Микины внутренности, как лед в шейкере, взбивают микину кровь, как яичные желтки в миксере… Мика, прочитавшая тысячу книг, смутно догадывается о причинах столь необычных тектонических сдвигов в ее организме – подумать об этом означало бы обречь себя на никому не нужные душевные страдания. Куда уж ей тягаться с Васькой – смуглой, дерзкой, сексуальной. Или лучше сказать – сексапильной? Мика до сих пор путается в понятиях.

К тому же Васька моложе ее на десять безнадежных лет.

– В любом случае я рада за свою сестру. – Правдоподобно ли ее вранье?

Мику нисколько это не волнует.

– Правда?

– Конечно. Хотя наши отношения не назовешь безоблачными…

– Я знаю.

– Надеюсь, с твоим появлением что-то изменится. И потом… Она говорила тебе о квартире?

– О какой квартире?

– Об этой. О нашей.

– Что-то такое было, но в подробности я не вникал.

– Она хочет разменять ее, но я – против.

– Это разумно.

Кофе давно выпит, о бутерброде с тунцом никто больше не вспоминает. Странные волны внизу живота мешают Мике сосредоточиться: разумно менять квартиру или разумно оставить всё, как есть?

• Предыдущая
• 25/83
• Следующая