Такси для ангела - Платова Виктория - Страница 66

• Предыдущая
• 66/81
• Следующая

— Мы вас внимательно слушаем!

Они действительно сгорали от нетерпения, и я решилась. Привязав свой страх к позвоночному столбу, я поведала о письме, в очередной раз на бешеной скорости проехав мимо голосовавшего на обочине слова “сука!"

(употреблять его в контексте Аглаи мне снова не захотелось). И о цветах, служивших прямым продолжением письма. Но стоило мне только упомянуть о них, как жрица оранжерей Минна Майерлинг оживилась.

— Что это были за цветы, деточка? — добрым учительским голосом спросила она.

— Желтые гвоздики… Их приносили несколько раз. А сегодня… Уже здесь, в доме, Аглае подбросили цветок в комнату.

— Какой цветок?

— Он и сейчас у нее на груди. Приколот к вырезу… Я протестовала, но Аглая не стала даже слушать…

— Да-да, я обратила внимание… Вы знаете, что это за цветок?

— Честно говоря, до сегодняшнего дня я ничего подобного не видела.

— Это камелия. Вам что-нибудь говорит термин “язык цветов”? — Минна, эта любительница носовых платков за восемнадцать тысяч долларов, начала теснить меня грудью, а я…

Я мысленно костерила себя на все лады! Ну, конечно же, именно я — я, а никто другой — проявила преступную халатность! Именно я, зная, что Аглае угрожают, ровнехонько сидела на своей заднице и даже не поинтересовалась историей предмета. И нельзя исключить, что все эти гепатитные гвоздички и малокровные камелии сказали бы мне больше, чем записка угрожающего содержания!..

— Камелия — цветок, означающий внезапную смерть, милая моя. Цветы камелии держатся на ветке недостаточно прочно, отсюда и их грустное назначение. Что касается желтых гвоздик — это символ презрения. В цветах есть масса нюансов, и нюансов не всегда удобных. Вереск может посочувствовать вашему одиночеству, а гортензия — подчеркнет холодность. Опасайтесь анемонов — доброжелатели не упустят случая напомнить вам о том, что вы страдаете неизлечимой болезнью… Я уже не говорю о базилике — у него печальная участь. Ненависть и отвращение, вот что он означает!

До сих пор голос Минны убаюкивал меня, но при упоминании базилика сон как рукой сняло.'.. Черт возьми, Райнер-Вернер! Райнер-Вернер, отметивший свой первый приход к Аглае дурацким желтым пакетом с базиликом! Я инстинктивно повернула голову в сторону немца: полная безмятежность. Или он и думать забыл о базилике, или… Или удачно маскируется!

Впрочем, я тут же с негодованием отвергла эту мысль. Если кому и была невыгодна смерть Аглаи, то в первую очередь господину Рабенбауэру. Несмотря на легкомысленный презервативный эскорт, Райнер-Вернер был профессионалом, жаждавшим заполучить для перевода книги Канунниковой. Ее смерть, как ни крути, лишала Райнера куска детективного пирога. И вряд ли способствовала росту его благосостояния, приправленного сосисками и тушеной капустой. При хорошем раскладе немец мог затариться работой на год вперед, теперь же из безвременно погибшего канунниковского вымени не выдоить и капли свободно конвертируемого молока. Нет, немец здесь ни при чем. Да и разве могут быть кровожадными этот безволосый торс, и распухшие от собственной значительности мускулы, и бесхитростные икры, и.., и то, что до сих пор было скрыто от меня — сначала за пеленой джинсовой ткани, а потом — за мягким верблюжьим одеялом…

Неизвестно (вернее, хорошо известно), куда бы я забрела в своих фантазиях, если бы не Чиж, который снова перехватил инициативу. После моей вяло откатанной обязательной программы наступила очередь его произвольной.

— Я не буду настаивать на том, что моя версия является единственно верной, — начал Чиж. — Но она имеет право на существование так же, как и все другие. В этой версии есть два ключевых момента: дверь, соединяющая оранжерею с кухней, и разбитая ваза.

— Что это еще за разбитая ваза? — спросила Софья. — До сих пор речь шла только о разбитом бокале.

— На кухне мной был найден черепок от керамической вазы. Он и стал окончательным звеном, которое позволило восстановить всю цепочку. Сейчас я попытаюсь снова выстроить ее.

— Валяйте, — хихикнула Минна.

— Дуйте до горы! — хихикнула Tea.

— Вам подсобные рабочие не требуются? — хихикнула Софья. — Мы тоже можем кирпичи класть. И получше вашего!

Пафос Чижа развеселил дам, хотя это была натужная веселость.

— Смелее, молодой человек! — хихикнули все трое. — А мы вам поможем. Включим, так сказать, коллективный разум.

— Скорее уж коллективное безумие, — фыркнула Дарья. Она и не пыталась скрывать свое весьма ироничное отношение к сочинительницам текстов.

— Итак, возьмем за точку отсчета момент, когда Аглая Канунникова разбила бокал. Кто-нибудь помнит этот момент? — От осознания величия своей роли Чиж даже пустил петуха.

Судя по наступившей тишине, этот момент помнили. И достаточно хорошо.

— Если он еще не стерся из вашей памяти, то попрошу занять места, на которых вас застало это событие.

Страстный призыв Чижа сделал свое дело: в зале началось движение, которое — при известном полете воображения — можно было назвать броуновским. Оно проходило под лозунгом “Вас здесь не стояло”. Минна, Софья и Tea принялись толкаться на одном пятачке — между камином и выходом в холл с оружием. Они безошибочно выбрали самую дальнюю точку от Великого шелкового пути убийцы. Они не хотели иметь ничего общего с оранжереей, из которой убийца отправился с караваном, груженным цианистым калием.

Места у камина было не так уж много, и дамы, сжав зубы и сдвинув брови, по очереди выдавливали друг друга. Перевес был явно на стороне Минны: стоило ей только повести грудью, как Tea и Софья оказывались отброшенными на несколько метров. После нескольких бесплодных попыток штурма каминной высотки Tea взбунтовалась:

— Да что же это такое, дорогая Минна! Всем известно, что здесь, у камина, находилась я! Я, а не вы! Я озябла и грелась весь вечер! Всем известно, что во мне течет солнцелюбивая африканская кровь!

— Всем известно, что у меня — гайморит, — пробубнила Минна. — И мои носовые пазухи нуждаются в тепле. А где еще найти тепло, как не возле камина!

— В оранжерее, — ехидно подсказала Софья. — Там как раз субтропический климат. Тем более что вы из нее не вылезали!

— Я не вылезала?

— Вы!

— Да я и была там пару раз, не больше! Две трубки за вечер — это максимум, что я могу себе позволить! А вот вы — вы шмалили свои пахитоски одну за другой! И уж если кто там и торчал весь вечер, так это вы!

— А не вы ли говорили, что вам хочется остаться в этой дивной оранжерее навсегда? Стать, так сказать, скромной лианой! Сассапарилем, плющом и этой.., как ее.., актинидией!

— Да-да, — подтвердила Tea. — Я тоже слышала про актинидию. Вы очень громко и назойливо ей восхищались.

— И сейчас восхищаюсь. Но это дела не меняет. Я гораздо реже курила трубку, чем вы — сигареты!..

— Зато дольше! — сразу же нашлась Софья. — Да еще призывали всех прогуляться под сенью пальм.

— Вот именно — всех. Я не стремилась уединиться.

— А зачем же тогда уединялись?

— Вы тоже уединялись!..

— Послушайте, фрау, — подал голос Райнер-Вернер, без всяких заморочек закрепившийся на простом и ясном месте возле шахматной доски. — Зачем же спорить? Зачем спорить, ведь у нас была видеокамера. И оператор, который вел съемку. Странно, что герр Чиж до сих не показал нам отснятый материал! Все вопросы отпали бы сами собой.

Безыскусные и такие здравомыслящие слова немца произвели эффект разорвавшейся бомбы.

— Натюрлих! — пропела Дашка. — У нас же была видеокамера!

— Была, — подтвердила Минна.

— Была, — подтвердила Tea.

— Была и есть, — заключила Софья. — Тогда о чем мы спорим? Пусть молодой человек покажет нам отснятый материал.

Известие о собственном орудии труда застало Чижа врасплох. Он почему-то покраснел, побледнел и позеленел и сразу же стал похож на свой собственный комплект светофильтров.

— Ну, не знаю… Я отснял довольно большой объем… Потребуется много времени, чтобы отсмотреть его…

• Предыдущая
• 66/81
• Следующая