Смерть на кончике хвоста - Платова Виктория - Страница 48

• Предыдущая
• 48/90
• Следующая

Леля пришел в «Гейшу» за полчаса до назначенного времени и сразу же понял, что проклятая девка решила его опустить. И указать ему, Леле, на его место в жизненной иерархии. Цены в «Гейше» были запредельными, к тому же практиковалась японская кухня, в которой Леля не смыслил ни уха ни рыла. Во всей ситуации, оказался только один плюс — Никольская не опоздала. Она как вихрь ворвалась в кафе и с ходу предупредила Лелю, что у нее есть только полчаса: «У меня съемки, так что по возможности конкретизируем беседу, дорогой мой!»

Не глядя на Лелю, Никольская заказала себе похлебку и рисовые пирожные. И только потом обратилась к следователю:

— А вы что будете?

Леля внутренне содрогнулся: любое из этих блюд| оставило бы его без штанов.

— Я не голоден.

— Возьмите зашими, — не унималась она. — Это блюдо из рыбы. Вкус незабываемый!

— Думаю, не стоит. Никольская перегнулась через стол, подмигнула Леле и прошептала:

— Что, средств не хватает? Бросьте жаться. Я угощаю. Только этого не хватало!

— Давайте перейдем к делу, — отбрил манекенщицу Леля. — И, как вы выразились, конкретизируем беседу.

— Слушаю вас.

— Когда вы узнали о смерти Радзивилла?

— Когда вы мне об этом сообщили, — совершенно спокойно произнесла Ксения и отправила в рот кусок пирожного.

— Как долго вы пробыли в Гамбурге?

— Это имеет какое-то отношение к убийству? — насторожилась Никольская. — Четыре дня… С шестого по десятое февраля, если быть совсем точной.

— Значит, третьего…

— Да бросьте вы, — Никольская сосредоточенно болтала в миске палочками. — Третьего я была в городе… И вполне могу быть причастной к убийству, вы это хотите сказать?

Леля почувствовал, что может взять реванш за блюдо под дурацким названием «зашими».

— Убийство произошло между полуночью и нулем пятнадцатью четвертого февраля. Мне бы очень хотелось знать, что вы делали в это время.

— Спала.

— Разве фотомодели ложатся так рано?

— Если ложатся не одни, — Никольская показала Леле идеально ровные рекламные зубы.

— Значит, во время убийства…

— Я находилась в постели с молодым человеком. Устраивает вас такой вариант?

— И он может это засвидетельствовать?

— Сможет, когда вернется из Австрии. Он выехал туда по делам.

— Зачем же ждать, когда он вернется? Мы можем связаться с ним по телефону.

Никольская закатила глаза и вздохнула:

— Играете в свои игры, господин следователь? Только меня этим не запугать. Как говорится, «Рrobasti me , Domine, et cognovisti».

Леля почувствовал тупой удар в затылок: именно эта изысканная латынь сверкала на рукоятке кнута в комнате Агнешки Радзивилл. Сверхъестественное совпадение!

— Что вы сказали?!

— Это латынь, дорогой мой! — Надо же, сколько презрения в голосе у обворожительной стервы! — «Господи, ты испытал меня и знаешь». В том плане, что плевать я хотела на все ваши сомнительные угрозы и домыслы. Просто так вы меня не возьмете, даже если алиби в моей постели и не ночевало.

А ночевал сластолюбец с австрийскими корнями, мысленно закончил Леля. А она уверена в себе, эта соплюшка-фотомодель. Как может быть уверенным в себе невиновный человек. Или хорошо подготовившийся преступник.

— Я не спрашиваю вас об алиби, — сразу же дал задний ход Леля. — Пока. Лучше расскажите мне о двоюродной сестре покойного.

— Об Агнешке? — несказанно удивилась Никольская. — Да я и видела-то ее два раза в жизни — один при вечернем освещении, а другой — при утреннем. И оба раза она была отвратительна.

— И все-таки… Вы кажетесь мне наблюдательным человеком. И неплохим психологом.

— Льстите? Ну хорошо. «Ego me Christo sponsam tradidi».

— Снова латынь? — обреченно вздохнул Леля.

— Именно. «Я вверила себя Христу, как невеста».! Думаю, это и есть ее жизненное кредо. А Христос, соответственно, скрывается под псевдонимом «Радзивилл». Я понятно выражаюсь?

Куда уж понятнее! Примерно то же самое думал Леля, покидая глициниевую келью эмигрантки из Трускавца.

— Корчит из себя святошу, а на самом деле сгорает от преступной страсти к брату. Возможно даже, что умерщвляет плоть… По ночам.

Леля, как зачарованный, следил за лицом Никольской: для фотомодели она неприлично, непристойно, разнузданно умна. И эта чертова латынь, которой она так свободно оперирует. Неужели и этому учат в физико-техническом?

— Страшную картинку вы нарисовали, Ксения.

— Вы же сами просили меня рассказать, что я думаю по этому поводу. Я ночевала у Германа только один раз, но этого мне хватило, поверьте. Там просто невозможно находиться. Все заполнено запахами ее любви и ненависти. Любви к нему и ненависти ко всем остальным. Лично я физически это ощущала. Думаю, теперь она успокоится. Мертвый Радзивилл принадлежит ей безраздельно.

Принадлежать безраздельно — чем не мотив? Леля вздохнул.

— Как вы думаете, кто мог убить Радзивилла? — Самое время задать именно этот вопрос.

— Я вовсе не хочу сказать, что это она.

— И все же?

— Вы у меня спрашиваете? — искренне удивилась Никольская. — Откуда я могу знать? У людей, которые ворочают такими деньгами, множество врагов.

— Это понятно. Но, видите ли, преступления подобного рода… Они проходят по несколько иной схеме.

— Я не разбираюсь в этом.

— Я понимаю.

Никольская вынула из сумочки сигареты и закурила. И снова, как и в первое их свидание, Леля поразился тому, как элегантно она выпускает кольца.

— Вы занятная девушка.

— Поговорим об этом, когда вы будете находиться не при исполнении, — отрезала Никольская.

Леля сник, но тотчас же снова взял себя в руки.

— Вы не знаете никого из близких знакомых Радзивилла? — наконец решился спросить он. — Мир моделей довольно узок, как мне представляется. А покойный банкир, судя по всему, предпочитал именно моделей.

— Во-первых, мы не очень любим друг друга. Это правда. — Никольская показывала чудеса откровенности. — А во-вторых, пообщайтесь с Гатти. Я говорила вам о ней.

— Но вы не сказали, что не так давно ушли из ее агентства и громко хлопнули дверью.

— К смерти Радзивилла это не имеет никакого отношения. Скажем так: я была не согласна с некоторыми методами ее работы. Вот и все.

— Какими именно?

— Это допрос? Тогда пришлите мне повестку, — Никольская откровенно издевалась над Лелей.

Конечно, он в состоянии прислать повестку и пригласить Никольскую в управление, «к старшему следователю Леле». И можно только представить, как изогнутся в презрительной улыбке ее губы. Проклятая фамилия, тащится с ним по жизни, путается под ногами, но ни потерять, ни выбросить ее невозможно.

— Вы хотите сказать… — Леля с трудом направил мысли в нужное русло. — Вы хотите сказать, что кто-то из ваших коллег мог…

— Поговорите с Виолеттой Сергеевной, — отрезала Никольская. — И всего доброго. Мне действительно пора.

— Знаете что, Ксения… Вы позволите вас так называть?

— Как я могу не позволить? Ради бога.

— Вы кажетесь мне толковым человеком. И довольно трезвым.

— Если бы!..

— Вы не оставите мне номер Вашего сотового? Чтобы я мог с вами связаться, так сказать, в любое интересующее меня время.

— Вы меня удивляете. Что-что, а мой номер телефона вы наверняка знаете. И откуда только такая деликатность у работников правоохранительных органов?

Леля беспомощно улыбнулся: не всех работников правоохранительных органов нужно стричь под одну гребенку.

— Ну хорошо, — снизошла манекенщица и что-то быстро написала на салфетке. — Это мой сотовый. Но учтите, в городе я еще три дня. Потом улетаю.

— Снова в Гамбург? — неожиданно спросил Леля.

— Да нет. В Лииц. Это Австрия. У меня там небольшой контракт. Ну, все. Теперь мне действительно пора.

— Я провожу вас, — вырвалось у Лели, и даже он сам опешил от такого экстравагантного предложения.

Никольская улыбнулась ему всем арсеналом безупречных зубов.

— Только до машины, дорогой мой!

• Предыдущая
• 48/90
• Следующая