После любви - Платова Виктория - Страница 82

• Предыдущая
• 82/112
• Следующая

Задачка для психоаналитиков, судмедэкспертов и спецов по переговорам с террористами, ха-ха.

А может, вовсе не Мерседес была обладательницей винтовок? Подголовник кресла едва уловимо пахнет духами или туалетной водой, явно не женскими и к тому же – знакомыми мне. И знакомство произошло в экстремальной ситуации, а именно… а именно… нет, так сразу не вспомнить. Что нужно сделать, чтобы вспомнить? Откинуть голову, вжаться затылком в кожу, сосредоточиться и закрыть глаза… Круглое маленькое отверстие наверху в правом углу стены – до сих пор оно оставалось незамеченным. А всего-то и нужно было, что поднять голову! Отверстие когда-то было забрано пластиковой решеткой с мелкими ячейками, решетка существует и сейчас, но только держится на одном болте, живописно свисая. Вентиляционная шахта – вот что это такое.

Теперь по крайней мере ясно, как в потайную комнату попал бедняжка Сайрус. Вывалился сюда после долгого (трехдневного?) блуждания по коммуникационным системам дома. Но к разгадке пули в голове я не приблизилась, и к разгадке запаха, которым пропитано кресло, – тоже.

Ах, да, я забыла закрыть глаза!..

Искусственная темнота, окружающая меня, – не помощник, закрытые глаза ничего не дадут, нужно что-то еще, какой-то маленький, едва заметный толчок, ключ – и ключ Ясина вряд ли подойдет. От близости решения у меня чешется в носу, я близка к ответу, я знаю этот запах, я обязана его вспомнить, ну же, ну!..

Ничего не получается. Полный облом.

Да и зачем мне этот запах, даже если я вспомню? Что изменится, если я вспомню? Ровным счетом ничего. Просто – закрою гештальт, как сказали бы мои питерские друзья, я должна вспомнить – и я вспомню – ради собственного удовлетворения.

Удовлетворения, судя по всему, придется ждать очень долго.

Или все-таки, наплевав на запах, удовлетвориться кофточкой Mariella Burani?

Пока я меланхолично раздумываю об этом, мне на колени падает что-то мягкое, теплое, пушистое. Сайрус. На этот раз он не выпустил когтей из подушечек, его прикосновение приятно, к тому же я знаю – это Сайрус, почти приятель, он – совсем не то, что кошки, которые окружали меня на площадке старого форта. Абстрактные кошки, воображаемые кошки, кошки – плод разыгравшейся фантазии. Кошки Эдгара Аллана По, заблудившиеся во времени. Тогда мне казалось: страшнее кошки зверя нет. Тогда мне казалось: от них исходит опасность, они того и гляди вцепятся в горло, захлестнут его длинными, совсем не кошачьими хвостами, отправились в далекий путь котенок со щенком…

Старый форт.

Вот где мне впервые явился этот запах.

Последовавший сразу за поцелуем Фрэнки. Выплывший из темноты, в которой Фрэнки растворился. Он был мимолетным и ненавязчивым и исчез после исчезновения Фрэнки. И он был единственным – там, на площадке.

Он доминировал.

Не я была последней, кто видел Фрэнки живым. Не я – он.

Потом я ощутила этот запах еще раз – в старом авто нашего автомеханика на пути в кооператив по изготовлению масла аргано, на этот раз его носителем был Доминик, что же я подумала тогда? «Мускус, кожа, тальк, мужской секрет, возможно – эстрагон, кориандр, базилик». Все то же самое, только теперь я добавила бы еще и кисловатый металлический оттенок.

Он может исчезнуть, как только я покину military-вигвам.

Но пока я сижу здесь, почесываю Сайруса за ухом и уговариваю себя не делать скоропалительных выводов. О запахе и обо всем остальном. Искушение обвинить Алекса слишком велико: он был в Марокко и спал со мной, он спровоцировал меня вытащить бритву из шкафчика и спал со мной, он вовремя исчез из Эс-Суэйры и спал со мной, он знает женщину по имени Мерседес и спал со мной.

Он спал со мной.

И я знаю, что это – не его запах.

Ни единой ноты не совпадает, вместо мускуса – миндаль, вместо эстрагона – ваниль, от приторного и слащавого журнального героя и пахнет соответственно. «Секс со мной не доставит вам никакого удовольствия» – вот и мужской секрет оказался невостребованным, а ведь все было совсем не так плохо.

Совсем неплохо. Очень даже.

Очень, очень неплохо. Просто великолепно. Admirable, magnifique, splendide37, да-да, особенно – splendide, ничто не заставит меня расстаться с этой мыслью – ни обвинение в убийстве, ни возможная причастность к убийству самого Алекса; ни чужое имя, идущее мне, как корове седло; ни глобальное потепление климата, ни локальные войны, ни забастовки авиадиспетчеров, ни отсутствие в гардеробе кофточки от Mariella Burani и винтаж-костюма от Biba, эта мысль сидит в голове, как…

Как пуля.

– Не хочешь расставаться со мной, Сайрус?..

Сайрус тихонько мурлычет – идиллическая картина, Сайрусу нет дела до пули в моей голове. И, стараясь не потревожить его покой, я поднимаюсь с кресла и подхожу к пробковой панели, раскинувшейся на всю стену.

Фотографии, журнальные картинки, газетные вырезки – давно пора было это сделать, давно пора было взглянуть на них.

Никакой особой системы в их подборе нет. На первый взгляд. Главные действующие лица на фотографиях – мужчины (я начала с фотографий, потому что они – яркие, сочные, глянцевые, их можно разглядывать не напрягаясь), итак – мужчины.

Европейцы, азиаты, несколько черных, несколько латиносов; самого разного возраста (есть очень молодые, почти мальчики, а есть совсем уж старики на манер библейского Лота); большинство – в добротных костюмах, но встречаются и тенниски, и гавайские рубахи, и рубахи поло, есть даже один пляжный вариант. Между всеми ними – ничего общего.

Кроме пули в голове.

Все без исключения лица залиты кровью, все без исключения костюмы залиты кровью – то же можно сказать о гавайских рубахах и рубахах поло. Неясно, сделаны ли снимки с близкого расстояния или неведомый мне фотоохотник использовал сильную оптику, в жизни не видела такого убедительного собрания мертвецов.

Такой доски почета.

– Я сделала тебе больно? Прости, малыш!..

За секунду до этого придушенный писк Сайруса вывел меня из оцепенения: потрясенная выставкой простреленных голов, я слишком сильно сжала кота в руках.

– Прости, Сайрус. Ты здесь ни при чем.

Сайрус – ни при чем, он такой же случайный свидетель, как и я. Сайрус – ни при чем. А кто тогда причем? Компьютерная подсказка «la balle dans la tete», оставаясь анонимной, указывает на стенд с фотографиями, чья смерть произвела неизгладимое впечатление на «Merche – maravillosa!». Отсюда, с противоположной стороны доски, с противоположной стороны объектива, все смерти выглядят совершенно одинаково. А ведь я стою на той же линии, на которой стоял фотоохотник (и, возможно, снайпер) и вижу то же, что и он.

Но знаю много меньше. Много-много меньше.

Совершенно неизвестно, кому отдать предпочтение: европейцам, азиатам? Негру в гавайской рубахе, латиносу в рубахе поло, юноше, патриарху? Никаких указаний на этот счет фотографии не дают, они анонимны – так же, как la balle. Время и место остались за линией обреза.

– Ты ведь такого еще не видел, правда, Сайрус?

Хорошо, что кот со мной и что на этом чудовищном вернисаже я все-таки не одна. И что я могу в любой момент вжаться подбородком в мягкий кошачий подшерсток. Фотографии не вызывают у меня тошноты, какую вызывало располосованное горло Фрэнки, увиденное мной утром, после убийства, – в обрамлении мечтательных марокканских gendarmes. Я могу лишь внутренне содрогнуться – чувство, скорее рациональное, физических проявлений за ним не последует.

Рациональное начало присутствует и в снимках.

Не в их безумном содержании, а в расположении на стене. Недаром мне с самого начала показалось, что в хаотичной последовательности сменяющих друг друга пуль в голове есть какая-то система – как в кроссворде, который я начала составлять еще в камере и так и не успела закончить. Но между моим кроссвордом и декоративным панно на пробке есть существенное различие: фотографии все-таки поддаются расшифровке, нужно только пошевелить извилинами – и гирлянда из мертвых лиц зажжется и осветит все вокруг.

• Предыдущая
• 82/112
• Следующая