После любви - Платова Виктория - Страница 21

• Предыдущая
• 21/112
• Следующая

Я не влюблена.

Но мне очень хочется влюбиться.

Тем более теперь, когда я, наконец-то, побрила ноги. Не пропадать же добру! Первые несколько шагов на шпильках даются нелегко, но до лестницы я дохожу в сносном темпе: не быстрый аллюр, но уже кое-что.

…Алекса нет ни в холле, ни на ресэпшене, и слава богу, что нет. Я пока еще нахожусь в часовом поясе интеллектуалок, отличающихся тем, что никогда не устраивают пошлых бабских сцен, а меня так и тянет закатить сцену. Или курнуть травы. Или напиться. Или совершить какую-нибудь вселенскую глупость, воспоминания о которой будут согревать меня в почтенном возрасте charmante petite vieille. Воспоминания – отличное топливо, только они никогда не заканчиваются, а если угли начинают тлеть – в загашнике всякий раз найдется парочка сухих поленьев с любовными отметинами, сколами от преданной дружбы и пустотами, забитыми сувенирной продукцией стран Карибского бассейна с полуистлевшей куклой вуду во главе, она так и не пригодилась. Парочка сухих поленьев – и дело сделано, огонь снова весело гудит в топке, единственная опасность, подстерегающая всех, кто греется у открытого огня воспоминаний, – можно угореть.

…«ЛА СКАЛА».

Конечно, я отправляюсь именно туда.

С почти истерическим желанием напиться. Или курнуть травы. Или совершить какую-нибудь вселенскую глупость. Смехотворное препятствие в виде формулы «для глупости нужны двое» нисколько меня не смущает. Второй обязательно найдется. Я убеждаюсь в этом, слегка приоткрыв дверцу в респектабельный вертеп: абсолютно пустынный днем, сейчас он полон народу, в основном – европейцами, в основном – мужчинками. Официанты не исключение, нерасторопную утреннюю Кондолизу сменили бойкие гибкие мальчики с порочными физиономиями жиголо, представить их совершающими утренний намаз весьма затруднительно.

Еще один – главный – жиголо расположился у танцпола, настоящий восточный красавец, внучатый племянник Пророка, одного взгляда на его подвижное, тонко выписанное лицо достаточно, чтобы тотчас же принять ислам и всю оставшуюся жизнь посвятить борьбе с неверными. Странно, что он до сих пор не уехал в Европу, что до сих пор не кадрит толстомясых зажиточных шведок или сексуально озабоченных швейцарок, что вместо всей этой уймы прелестей ему досталась одна, к тому же довольно сомнительная – развлекать залетных посетителей песенками из репертуара Брайана Адамса.

И пусть его, Брайан Адаме много лучше Брайана Ферри. А также Фила Коллинза и Элтона Джона с его дурацкой коллекцией очков.

Голосу парня и правда неплохой, быть может – слишком сладкий, от такого голоса легко не отделаешься, не избавишься, он застревает в зубах, подобно ириске, сколько ирисок можно съесть за раз? Жюль и Джим, горнолыжники из отеля, – вот кого я вижу за ближайшим ко мне столиком.

Джим сосредоточился на певце, в то время как Жюль окучивает миниатюрную девицу. Она – самая настоящая секси, релаксирующая Эммануэль, Барбарелла в изгнании, такая никогда бы не напялила на себя шелковое платье, никогда бы не набросила на плечи шаль, приобретенную по случаю на городском пляже по умопомрачительной цене семьдесят пять дирхам, уж не завидую ли я юному созданию? Ее блестящим волосам, спадающим на грудь крупными кольцами; ее умению обходиться без сумочки для коктейля, умению носить в ушах всякую дрянь с таким шиком, как будто это – бриллианты, уж не завидую ли я? Нисколько. Скорее я преисполнена сочувствия к Жюлю: прежде чем приступить к окучиванию, ему не мешало бы ознакомиться с инструкцией, они прилагаются к каждому серийному образцу Барбареллы-Эммануэль.

DANGEROUSLY!

INFLAMMABLE!

EXPLOSIVE!9

Для слабо видящих аршинные буквы или вовсе не умеющих читать предусмотрены еще и пиктограммы:

Жюль просто-напросто проигнорировал их и инструкцию заодно, до меня доносится вчерашняя история про взрыв в лондонском автобусе, рассказанная Франсуа Пеллетье, и еще одна история – про sms-сообщение, отправленное двоюродным братом (по версии Жюля – это брат его приятеля, скромника-Джима), и, под финал, я слышу печальную балладу о Мерседес, сладкой, как яблоко. Чертов Жюль взял ее напрокат у студентика Мишеля, теперь Мерседес – его возлюбленная, заколка и кольцо – вот и все, что осталось в память о ней, Жюль безутешен. Он был безутешен все это время, он страдал, и вот сегодня… сегодня свершилось чудо и он встретил девушку, так похожую на Мерседес, Джим может подтвердить это, не так ли, Джим?

Джим, покачивающийся на волнах музыки, рассеянно кивает.

Этого недостаточно, чтобы рука Жюля утвердилась на плече девицы, Жюль еще не знает, что бывает с теми, кто не читает инструкций по применению.

Я – знаю.

Взрывоопасная (explosive!) Барбарелла-Эммануэль прыскает в кулак и, качнувшись на стуле, с легкостью избавляется от руки Жюля. Иногда такое случается, сквозь смех говорит она, и при других обстоятельствах я ни за что бы тебе не сказала, но и молчать невозможно. У меня тоже был парень, я и тоже любила его, и он тоже погиб. И я была безутешна.

– И? – жаждет продолжения Жюль.

– На тебя он не похож. Но это не главное.

– А что же главное?

– А то, – девица заговорщицки понижает голос, – что он был одним из тех, кто подорвал мадридскую электричку. Возможно, ту самую, в которой тряслась твоя Мерседес. Даже скорее всего.

– Он был террористом-смертником?

– Тогда я этого не знала.

– Вот черт!

– Еще бы не черт. Я потрясена. А ты?

Жюль машинально кивает.

Правды в словах девицы не больше, чем в словах Жюля, но он просто вынужден реагировать на них – именно как на правду. Все, что для этого необходимо: скорбная гримаса, шумный вдох и шумный выдох. И залпом выпитый бокал, точно такие же стоят и перед Джимом, и перед девицей, жидкость в них – янтарного цвета, то ли бренди, то ли коньяк. После бренди (коньяка)Жюль фыркает носом, слегка поворачивает голову и замечает меня. Я поймана на месте преступления так же, как и сам Жюль: он споткнулся на жалкой манипуляции образом, придуманным не им, я – на подслушивании и подглядывании за этой манипуляцией. Я нисколько не расстроилась.

Даже забавно.

– Теперь ты понимаешь, что между нами ничего нет и быть не может? Хи-хи, – дожимает Жюля Барбарелла-Эммануэль.

– Но…

– Поищи себе другую дурочку, сладкий мой. И в следующий раз придумай историю попроще. О'кей?

Девять из десяти человек на месте Жюля выглядели бы посрамленными, выбитыми из седла, но только не Жюль, я его недооценила. И десяти секунд не прошло, как он справился с DANGEROUSLY!. И – с INFLAMMABLE!. И – с EXPLOSIVE!.

– А чем плоха эта? – бросает он.

Барбарелла-Эммануэль отодвигает стул и поднимается.

Она не считает нужным отвечать, она направляется к танцполу, на котором с микрофоном в руках топчется главный жиголо. И принимается топтаться вместе с ним, неожиданно прильнув к его телу и положив руку ему на плечо. Парень включается в игру, наградой чувственным обжиманцам служат дружные хлопки зала, улюлюканье и одобрительный свист.

Барбарелла-Эммануэль – редкостная сука.

Несмотря на всю эротичность образа. Гори ты огнем, редкостная сучка! И чтобы у тебя сгнили мочки – от копеечной бижутерии, которую ты носишь!.. Хочется верить, что Мерседес, смерть которой ты и подонок Жюль использовали как разменную монету, как повод пофлиртовать, была совсем другой. И Мишель наврал про дешевое кольцо. И про заколку тоже. И вообще – Мерседес, сладкая, как яблоко, до сих пор жива.

– Как вам эта сцена? – слышу я голос за своей спиной. Это не Алекс (чего бы мне страшно хотелось) – Фрэнки.

– Вы про танец?

– По-моему, они уже свингуют. – Не дожидаясь приглашения, Фрэнки плюхается на стул рядом со мной. – Неплохо у них получается.

– Отвратительно.

– Не будьте злой, Сашa. Вам это не идет. Он знает, как меня зовут. Странно.

• Предыдущая
• 21/112
• Следующая