Дипломатическая тайна - Никулин Лев Вениаминович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/31
- Следующая
МОТОРНАЯ ЛОДКА “ЛЕВ”
Когда над городом стоит жаркое, сухое, пыльное облако, запах расплавленного асфальта, автосмеси, говор, гомон, гудки и звон сорока?сороков к вечерне, у Москвы?реки берега усыпаны голыми смуглыми, загорелыми телами. Ныряют мальчишки, выкидывая руки, плавают матерые купальщики, стучат колесные пароходики, выгребая против течения. Под мостами торгуют желто?золотой, сладком сахаринной водой, кипят самовары, и веселые торговки продают голым мокрым мужчинам пухлые сальные пирожки.
Перси Гифт проходит мимо этого единственного в мире своеобразного пляжа в центре города и прямо против гигантского золотого пузыря – купола храма видит белую моторную лодку. Рыжеусый лодочник копается у мотора, не замечая звонкой суеты вокруг, не слыша визга купальщиков и выкриков торговок. Перси Гифт читает на белом борту четкую надпись “Лев” и останавливается против лодки.
Несколько минут он стоит прямо против моториста, подходит ближе, ловит вопросительный взгляд и как можно тише и отчетливее шепчет:
– Н.В. 14.
В этот момент начинает стрекотать мотор, и лодка носом пристает к берегу. Перси прыгает в лодку, и она медленно отплывает от берега по кишащей телами купальщиков, мелководной реке. На середине реки она идет быстрее, и скоро четыре дымящие заводские трубы и золотой купол остаются позади. Перси садится ближе к мотору, и, когда уже не видно ни одного купальщика и они одни в середине течения, он спрашивает моториста на их родном языке:
– Мистер Прайс?
Тот наклоняет голову и выжидательно смотрит на него.
– Вы приняли какие?нибудь меры?…
– Да. А вы действительно собираетесь изъять документ?
– Конечно! Для того я и приехал.
– Что вам нужно?
– Имя, фамилия и приметы курьера. Самые подробные данные о нем, его привычки, его родные, его знакомые, жена, возлюбленная…
– Допустим, вы это получите… Дальше?…
– До Мирата четыре с половиной тысячи километров – три недели пути. Мало ли что может случиться в три недели!
– Хорошо, вы получите все, что вам нужно. Дальше?
– Это все. Я жду.
“Лев” поворачивает к берегу. Железный мост висит над рекой. По мосту пробегают трамваи и грохочут тяжелые грузовики. Перси Гифт прыгает на берег и исчезает, приложив руку к козырьку кепи.
В МИРАТЕ
На крыше дома, в раскрашенном деревянном павильоне у Омара эль Афгани правильным пятиугольником сидят на полу пять человек. Кроме Омара и хорошо знакомой фигуры “американца”, здесь Осман, еще стройный, худой старик с серебряной бородой. Это тот, кого освободила первая революция из подземных могил цитадели Мирата. Восемнадцать лет тюрьмы, одиночного заключения в темной, сырой дыре на цепи. Затем Меджид – мятежник с северных гор, заочно приговоренный к казни и дерзко разгуливающий по базарам, садам и улицам Мирата, и Абасс, амбал?носилыцик, дважды бежавший из тюрьмы в цитадели, переживший одиннадцать восстаний пограничных племен. Меджида и Абасса всегда ищут, и потому в этот душный и тихий вечер переулок живет. На триста шагов в окружности вооруженные люди, охрана революционного комитета.
“Американец” смотрит на зеленый плющ на стене, на уступами уходящие ввысь крыши дворца и говорит громко и раздельно, точно читая молитву:
– Когда эту бумагу привезет на границу курьер, он передаст ее нашему человеку. В пять дней ее доставят к нам в Мират, и Осман опубликует ее в законодательном собрании. Еще до этого эта бумага будет размножена, и тысячами листков мы забросаем Мират. Это будет начало.
Нетерпеливо вздрагивая, смачивая сухие губы языком, говорит Меджид:
– Когда будет бумага?
– Я сообщаю в Москву. Ее вышлют немедленно.
– Хорошо. Мы устали ждать…
Абасс расправляет сильные затекающие руки.
* * *
В четыре часа утра дежурному чиновнику в азиатском отделе осведомительного департамента передают расшифрованную депешу из Мирата:
“Тайная революционная организация Мирата и вся оппозиция ждут из Москвы курьера, который доставит им документ, упомянутый в номере 627”.
Дежурный чиновник дает ход депеше.
* * *
Мирза Али?Мухамед отпивает из белой фарфоровой чашечки с гербом королевства и вензелем короля кофе и с особенным удовольствием переходит к зеленому ликеру.
– Из внимания к советам уважаемого друга я меняю свое решение.
Роберт Кетль удовлетворен.
– Как в сказках умнейшей Шахерезады мы вызовем дух мятежа с тем, чтобы его уничтожить раз и навсегда. Да, друг мой, иногда полезно способствовать, а не предупреждать…
– Слова друга – вечная мудрость.
И председатель совета министров снова отдает должное зеленому ликеру, который так удивительно делают священники неверных во Франции.
В НЕСКУЧНОМ
Когда в Мирате над горными склонами и городом лежит южная, июльская, темная ночь – четыре с половиной тысячи километров к северу, над лесистыми холмами, сбегающими к Москве?реке, красно?золотой закат и северное голубое вечернее небо.
По ровному шоссе бегают трамваи и, выбросив тысячи горожан, убегают назад. И вся эта пропыленная, прожаренная солнцем и душным городом толпа втекает в ворота, мимо высоких мачт с флагами, в старый дворцовый парк. “Зазывной” оркестр гремит у ворот, под грибом на круглой эстраде; но зазывать, в сущности, не надо – аллеи, поляны, склоны, чащи светят сквозь зелень белыми ситцевыми платьями, защитными гимнастерками, картузами и остроконечными шлемами.
По серебряно?алой реке стрекочут катера, подвозя из города новых, в небе над зелеными верхушками углом вереницей перелетных птиц стрекочут восемь самолетов, летящих от аэродрома. Кружатся, звеня стеклярусом, карусели, ныряют вверх и вниз лодки качелей и взрывами?всплесками взлетает смех от чертова колеса в полосатом павильоне.
Двое уже кружились на “Удалом” и “Бойком” – коричнево?шоколадных, адски?свирепых деревянных конях карусели, ездили на “чертовом колесе”, слушали клоунов на эстраде, ели мороженое с вафлями под огромным полотняным зонтом и теперь ушли далеко в чащу и смотрят вниз, на сквозящую в зеленых ветках реку. Вася Жуков – рослый, розовый, кудрявый парень. Все прилажено и все к месту: тугой кожаный пояс, галифе, косоворотка. Но девушка еще лучше, даже на строгий взгляд веселых и сытых иностранцев, приезжающих торговать с неожиданно для них возродившейся страной. И особенно хороша от ситцевого платья в цветочках, высокого и пышного узла русых волос и мягких ямочек на щеках.
– Когда же едете?…
– На той неделе… Дадут почту, распишусь и прощай…
– Вот все вы так, ушлют – и поминай как звали…
– Кто другой, да не я… Когда я вас обманывал?…
– Здесь не обманывали, а там – кто вас знает…
Она смотрит на него искоса, посмеиваясь. Вася шумно вздыхает.
– Пойти в кинематограф, что ли…
– Что это вы от меня бегаете?…
– Да я не от вас, а с вами… Вам же хуже будет: вдруг здесь целовать начну – увидят…
– Не нацеловались?…
Вася берет ее за талию, по из?за поворота с треножником и футляром идет вниз бродячий фотограф…
– Ну, Васенька, не срамите меня. Пошли.
Они уходят от обрыва, но Вася успевает поцеловать на лету край нежного, круглого подбородка и идет на свет вспыхнувших цветных лампочек, на говор толпы, бормоча сквозь зубы:
– Что за долговязый с аппаратом привязался? Который раз встречаю!
ЛОЖА БЕЛЬЭТАЖ 8
Бывший штаб?ротмистр Воробьев привыкает к Москве и заставляет привыкать к себе. Он делает все, что полагается репатрианту, строго выполняет формальности, привыкает даже думать по?русски и заучивает наизусть поговорки.
После прогулки по реке семейство Кряжкиных почти не беспокоит “штаб?ротмистра”, за исключением дня, когда глухонемой, вернувшись из города, предупредительно говорит гостю:
– Вы, кажется, спрашивали здесь зубного врача…
Перси Гифт нисколько не удивляется чудесному излечению глухонемого и заучивает адрес.
В указанное время он приходит в обыкновенную с альбомами, плюшевой мебелью и старыми иллюстрированными журналами приемную зубного врача и терпеливо ждет своей очереди. Затем входит в кабинет и, перед тем как сесть в кресло, говорит внимательному и хлопотливому блондину с душистой, пышной бородой.
- Предыдущая
- 16/31
- Следующая
