Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 27
- Предыдущая
- 27/96
- Следующая
Так вот откуда я знаю о «занюханных хиппи», черт возьми, так вот почему это лезло мне в голову. Я с размаху ударилась затылком о лицо Эрика. Почему, почему я ничего не помню?..
– Потом ты нашла отличного пластического хирурга, который изменил твое прелестное личико. За риск он потребовал такие бабки, которых нам бы хватило до конца жизни, даже если бы мы каждый год выбирались на Ибицу… И ты заплатила. Ведь те миллионы, которые «могли очутиться в наших руках, того стоили, во всяком случае, именно так ты об этом говорила. Оставались новые документы на новое лицо, и в декабре, когда все это произошло, ты уехала как раз за тем, чтобы о них договориться… И пропала на два месяца. Бросила меня, подставила и бросила. И оставила одного. Я месяц просидел в этой норе безвылазно… И питался одной гречей… Я чуть не помешался. Я такого страху натерпелся… Я думал, что ты умерла… А мне придется расхлебывать твои делишки до конца дней…
– Не умерла, как видишь, – успокоила я Эрика. – А куда делись те бесценные бумаги, о которых ты говорил? Остались у кого-то из «занюханных хиппи»?
Эрик разжал руки и замер. Недоверчивое отчаяние Исказило черты его лица.
– Ты не знаешь?
– Понятия не имею.
– Ты… Ты с ума сошла…
– Слава Богу. Наконец-то ты сообразил.
– Ты решила меня кинуть? – дернув кадыком, медленно спросил Эрик, – Ты ведь большая мастерица по кидалову…
– Нет, – я крепко прижалась к Эрику, испугавшись также, как и он, – нет, ты можешь не волноваться. Я не могу потерять тебя. Ты – единственное, что у меня есть…
Это было правдой. Сейчас только Эрик связывал меня с реальной жизнью, какой бы жуткой она ни была. Только он может взять меня за окоченевшую руку и вывести из темноты, в которой я пребываю все это время.
– Ты тоже… Ты тоже – единственное, что у меня есть. Хотя ты и сломала всю мою жизнь.
Лицо его исказила гримаса отчаяния, восхищения и жалости – то ли ко мне, то ли к себе: Я почувствовала, как тело его мелко вибрирует. Он так крепко сжал меня в объятьях, что у меня хрустнули атрофировавшиеся за время болезни сонные кости.
– Полегче, полегче, Эрик, – прошептала я ему. – Не забывай, откуда ты меня выудил…
– Да… Прости меня, пожалуйста… Я буду предельно нежен.
– Нежен?..
Интересно, тот человек, от которого я ждала ребенка, был ли он предельно нежен со мной? Эрик должен знать, ведь он всегда был рядом…
– Эрик, скажи мне, как звали человека, которого я любила?
– Разве ты кого-нибудь когда-нибудь любила?.. Он стал покрывать мое лицо беспорядочными поцелуями. Легкие вначале, они становились все тяжелее и тяжелее, накрывая меня прозрачной волной страсти. Халат, символически поддерживаемый поясом, был сомнительным укрытием, он пал первым, и руки Эрика углубились в мое тело. Они входили в него с двух сторон, действуя совершенно независимо друг от друга. Так вот почему «жиголо», успела подумать я… Такое умение обольщать кончиками пальцев должно хорошо оплачиваться. С ним нужно выступать на базарных площадях и собирать толпы зевак, которые не знают о любовных играх ничего, кроме запаха пота и баранины с черносливом, съеденной за ужином… Черт возьми, баранина и чернослив, спутники нашей единственной связи, если верить Эрику… «Браунинг» вполне может поместиться в дамский концертный ридикюль, если верить капитану Лапицкому… Память может вернуться внезапно, если верить нейрохирургу Теймури… Почему я все должна принимать на веру?
…Эрик не спешил. Судя по всему, он слишком долго ждал этого, чтобы спешить. Первый мальчишеский порыв прошел, и теперь его руки укачивали меня, усыпляли бдительность, они готовы были отступить, но не отступали.
Теперь мое тело существовало вне зависимости от меня, оно прислушивалось к рукам Эрика, оно было не против… Видимо, двухмесячная кома подкосила боевой дух Анны и сломала все ее установки насчет инцеста.
– Анна, Анна, – его пальцы пробежали по моему лицу и неожиданно замерли. В самый неподходящий момент. Когда я уже была готова принять его…
Когда я была уже готова принять его, что-то остановило Эрика. Он уперся руками в мою голую грудь и откинул голову, тяжело дыша.
– Нет… Я не могу. Нет. Мне нужно привыкнуть к тебе нынешней…
– Ты же говорил, что привык, – на секунду мне стало даже обидно. Похоже, Эрик мелко сводил счеты с той прежней Анной.
– Я-то привык… Мне даже нравится твоя нынешняя мордашка, она не такая циничная, и вполне-вполне… Я привык. Вот только он… – Эрик скосил глаза вниз, в пах, – вот только он, похоже, не совсем адаптировался. Он же столько лет хотел совсем другую…
– Совсем другую? Разве я сегодняшняя так уж отличаюсь от себя прежней?
– Да нет, – Эрик досадливо поморщился. – Но ему-то это не объяснишь…
– У тебя был шанс, Эрик Моргенштерн, – сказала я. – У тебя был шанс, и ты его упустил. А теперь закончим наши прения. Мне нужно побыть одной и переварить все то, о чем ты мне сказал. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, любовь моя, – Эрик все еще дрожал, но старался выглядеть спокойным. Какая-то мысль все еще точила, все еще грызла его. И это не было связано с жалкой попыткой романтической ночной любви. Но мне некогда было разбираться в чувствах Эрика, мне нужно было привести в порядок свои.
Если это еще возможно.
Я вернулась к себе в комнату. Чужой махровый халат, еще несколько минут назад казавшийся таким уютным, жег мне тело. Я сбросила его и облачилась в старый, больничный, который еще помнил блаженное неведение прошлой жизни: милого Теймури, милую Настю… И даже капитана Лапицкого с его милыми и вполне щадящими мою психику следственными экспериментами. Но успокоение, которого я так ждала, не пришло… Если все, что рассказал Эрик, – правда, мне не позавидуешь. Мне не у кого искать защиты, да и он не может защитить меня. То, ради чего Анна затеяла всю эту рискованную игру, потеряно. И даже если не безвозвратно (я все еще надеялась, что ко мне вернется память), то неизвестно, как всем этим распорядиться… Я не помню ни одного человека, который мог бы реально помочь Анне (помочь мне, черт возьми, ведь я же и есть Анна!), и если у нее (у меня!) был до катастрофы какой-то стройный план, то я в моем нынешнем состоянии этого плана лишена.
Нужны документы (я думала об этом трезво, так же, как, наверное, думала Анна), возможно, здесь поможет Эрик. Но что толку от документов? Легче всего вернуться в клинику и продолжать разыгрывать полную амнезию. Но я не знаю, хватит ли у меня сил притворяться перед этим иезуитом-капитаном.
Боже мой, я даже не знаю, что это за клиника… Уехать с первым встречным было верхом легкомыслия. Позволить узнать о себе такие страшные подробности тоже было верхом легкомыслия… Выхода нет. Ты уже не сможешь никем стать до конца – ни Анной, которая все знала о себе, ни той девочкой в больнице, которая не знала о себе ничего. Единственной правдой было только то, что ты ждала ребенка. Но тебе сделали аборт… Невыносимо. Это невыносимо… Знал ли о ребенке Эрик?..
Это состояние полузнания-полуправды изматывало меня. Но мне необходимо на чем-то остановиться. Анна совпадала с моими внутренними ощущениями, она подошла ко мне достаточно близко. Да нет, я и есть она…
Скорее всего. Интересно, что по этому поводу думают «занюханные хиппи»?.. От нервного напряжения я почувствовала, что проваливаюсь в сон. Неплохая защитная реакция, поздравляю…
Нет, это не было ни сном, ни дремой, скорее – обрывки воспоминаний: развороченная выстрелами грудь, гильзы, выскакивающие из обоймы, – и это как-то связано со мной… И обрывки фразы, от которой стынет в жилах засыпающая кровь: беги до конца. Беги, кролик, беги. Бег зайца через поля.
Одиночество бегуна на длинную дистанцию…Пробуждение не было похоже ни на что. Еще никто так бесцеремонно не обращался со мной, даже санитары в больнице. В первый момент мне даже показалось, что это раскаявшийся Эрик забрался в постель и настойчиво касается моего лица. Но секундное ожидание и секундное наваждение сразу же прошло.
- Предыдущая
- 27/96
- Следующая
