Куколка для монстра - Платова Виктория - Страница 23
- Предыдущая
- 23/96
- Следующая
…Эрик уже сидел за столом. Он сменил свой богемно-джинсовый прикид на строгий костюм, подпер жилистую смуглую шею стильным галстуком и находился в самом благостном расположении духа. Мое появление он приветствовал громкими хлопками в ладоши и одобрительным свистом:
– Добро пожаловать в Иерусалим, Богородица! Только ты раньше времени на пятнадцать минут. Не узнаю брата Колю!
– Я и сама себя не узнаю, – выпалила я Эрику правду с жалкой улыбкой.
– Ничего, это дело поправимое, – утешил он. – А где же знаменитая демоническая подводка глаз? Где же воспламеняющая преступные страсти губная помада? Теряешь квалификацию, любовь моя.
– Прости, пожалуйста… Надеюсь восстановить ее с твоей помощью.
– Ну, если все в сборе – приступим.
Эрик поднялся со своего места, обошел стол и жестом метрдотеля со стажем отодвинул стул, приглашая меня сесть. Почему я так легко подумала об этом? Неужели Эрик прав, и я только и делала, что благосклонно принимала эти профессионально-ресторанные знаки внимания? Я тряхнула головой, чтобы избавиться от этого наваждения, и села на стул, предложенный Эриком, закинув ногу на ногу. Действительно, хорошие туфли…
Эрик разлил водку по рюмкам, положил мне на тарелку кусочки бастурмы (неужели в прошлой жизни я любила вяленое мясо?), сыра (неужели в прошлой жизни это был мой любимый сорт сыра?) и аккуратно разрезанные огурцы (неужели в прошлой жизни я была такой плебейкой?). Покончив с приготовлениями, он поднял свою рюмку, кивком приглашая меня присоединиться.
– Ну, за возвращение! – выспренне произнес он. – За возвращение вавилонской блудницы, хитрой бестии, удачливой суки, которая всегда выходила сухой из воды. За возвращение самой классной бабы этого города и этой страны. За тебя, любовь моя!
Мы чокнулись. Я залпом выпила водку, горьковато-терпкий вкус которой мне понравился. Эрик с одобрением смотрел на меня:
– Что-что, а водку ты пить не разучилась. Значит, все будет в порядке.
Я поставила локти на стол и внимательно посмотрела на Эрика:
– Ну, рассказывай.
– О чем рассказывать?
– Обо мне, – от выпитого мне стало тепло и отчаянно-весело, – только с самого начала. Я хочу все знать о себе.
– С самого начала не получится. Ни о босоногом детстве, ни о бедной провинциальной юности ничего сказать не могу, извини. Не присутствовал. Но последние пять лет твоей жизни могу живописать довольно подробно.
– Валяй подробно, – одобрила я, и мы с Эриком снова выпили. Чересчур перченная бастурма жгла мне рот, но я не замечала этого. Я вся превратилась в слух.
– Ты меня разыгрываешь, – подумав, сказал Эрик. – Неужели ты действительно ничего не помнишь?
– Нет.
– Так не бывает.
– Бывает.
– Тогда расскажи, что с тобой произошло сейчас, а потом я расскажу, что было раньше. Может быть, мы сложим какую-нибудь картину в стиле твоего любимого хренового Хичкока. – Эрик смотрел на меня так же отчаянно-весело, как и я на него: водка делала свое дело.
– Я знаю только то, что произошла автомобильная катастрофа… Я знаю только то, о чем рассказывал мне один туповатый милицейский капитан. Я его ненавижу…
– Удивила! – Эрик хмыкнул. – Я тоже ненавижу милицейских капитанов. А также сержантов патрульно-постовой службы, начальников управлений по борьбе с организованной преступностью и дешевых майоров…
Почему Эрик сказал о майорах? Олег Марилов ведь тоже был майором…
– Неважно, – перебила я Эрика. – В машине было трое: кроме меня – еще одна женщина. Или девушка. Я не знаю… Я видела ее только на фотографии. И только мертвой. За рулем был мужчина, он тоже погиб. Кстати, он майор. И, к несчастью, оказался другом этого туповатого милицейского капитана… Не очень-то приятно, когда тебя допрашивают с пристрастием, а ты ничего не помнишь.
– Да, – согласился Эрик, – хорошего мало. Кстати, что ты делала в одной машине с ментом? Ты же всегда обходила их десятой дорогой! Тот мудак-фээсбэшник, который из-за тебя по статье сел, не считается. Там была роковая страсть, а я уважаю роковые страсти.
Я во все глаза смотрела на Эрика, – он говорил какие-то запредельные вещи. Они пугали меня, но в то же время не вызывали в моей оглохшей душе никаких отголосков. Чтобы избавиться от этого ощущения, я быстро продолжила:
– Кроме того, что мне рассказали, никаких других воспоминаний. Пришла в себя, но абсолютно ничего не помню. Говорят, что в коме я была два месяца…
– Ну, я в курсе. Хотя поначалу, грешным делом, думал, что ты обвела вокруг пальца и меня, как обводишь всех… Но куда бы ты могла исчезнуть, если даже новые документы не были готовы? Ведь нелегальное положение тебя бы никогда не устроило. Слишком стильная штучка, чтобы доить коров на отдаленном хуторе… Потом решил, что тебя достали и все-таки пришили.
– Было кому? – нелепо брякнула я.
– Еще бы! – Эрик удовлетворенно засмеялся. – Так что, считай, тебе крупно повезло. Лучшего места, чтобы пересидеть последствия твоей вулканической деятельности, и придумать было невозможно.
– Ты меня пугаешь, Эрик.
– Я и сам боюсь все это время.
– Как видишь, я жива и хочу все знать о себе.
– Ладно, хряпнем еще по манюрке и начнем… Под пристальным взглядом Эрика я проглотила водку и даже не почувствовала ее вкуса. Потом вытащила сигарету и закурила.
– Пьешь, как лошадь. Куришь, как скотина. Значит, не все потеряно, Анька, В общем, пять лет назад жил себе такой маленький альфонсик Эрик Моргенштерн. Обслуживал стареющих дамочек, подворовывал при случае копеечки из комода и фамильные вдовьи драгоценности…
Мне не понравилось слово «альфонсик», оно не шло Эрику. Я выпустила струю дыма и задумчиво сказала:
– Жиголо.
– Вот-вот, – обрадовался Эрик, – а еще говоришь, что ничего не помнишь. Слово «альфонс» ты терпеть не могла. Предпочитала – «жиголо». Оно напоминало тебе твои любимые гунявые сигареты. Ты уже тогда курила «Житан»… Так вот. Благодаря своим старушкам-процентщицам Эрик неплохо приподнялся, не настолько, конечно, чтобы совсем от них отказаться. Но ровно настолько, чтобы спать с ними как можно реже и только в случае крайней необходимости. Хотя без издержек не обошлось: гнусные старухи приучили его к дорогим одеколонам, дорогим сигаретам и ресторанам. Дорогим галстукам, кстати, тоже… Вот этот, например, – Эрик потеребил свой галстук, – стоит двести пятьдесят баксов, но не суть… Так вот, второго декабря тысяча девятьсот девяносто третьего года ужинал я в «Славянском базаре» в гордом одиночестве и в соответствующей случаю дорогой экипировке. Обычно я подснимал там стареющих бизнес-вумен, они там нерестятся… Второго декабря, запомни эту дату, любовь моя. И, представь себе, рядом со мной, за соседним столиком, приземлилась парочка: он-то, конечно, престарелый козел лет эдак шестидесяти пяти, судя по репе, начинающий банкир, бывший парток. Но она, она… С трудом удержался, чтобы с ходу не сделать ей предложение. Нужно сказать, что мысли о женитьбе не посещали Эрика Моргенштерна даже в страшном сне, а тут такой казус… Но, поверь, она того стоила. О фигуре умолчим, там все было на месте, прямо тебе эбонитовая статуэтка. Но лицо, но волосы… Представь себе копну светлых волос. Для того чтобы их так небрежно разложить на плечах, нужно было просидеть в парикмахерской целый день: волосок к волоску и при этом – полная небрежность. В жизни не видел женщины красивее, хотя три года снимал хату с валютными проститутками, коллегами по цеху, так сказать… А они были девочки – закачаешься… И потом – глаза. Таких дерзких глаз, таких дивных глаз я и представить себе не мог…
Я смотрела на Эрика и никак не могла взять в толк, о ком это он говорит. А он с воодушевлением продолжал:
– Ну так вот. Смотрю я в эти глаза – искоса, конечно, чтобы не возбуждать впечатлительного папика, она тоже бросает на меня взгляд. И что же я вижу в этих неземных глазах, а?
– Не знаю.
– А вижу я в этих глазах самую обыкновенную сучью течку. И течка эта относится ко мне, скромному Эрику Моргенштерну. И все это несмотря на папика. Вот где кайф!..
- Предыдущая
- 23/96
- Следующая
