Малахов курган - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая

– Ничего, забухнет! – сказала Анна, ушла в дом и вскоре вернулась оттуда с туго набитым мешком на плече и квасной веселкой[249] в руке.

– Чего это ты, маменька, квас, что ли, затирать собралась? – спросил Веня.

– Лучше квасу, милый, будет, лучше пива, лучше браги, лучше всякого вина!

Приговаривая так, Анна насыпала из мешка в кадушку соли и начала ее размешивать веселкой. Попробовала и похвалила:

– Ох, хороша стала вода!

И Веня попробовал – не понравилось, сплюнул:

– Голая соль!

– В том-то и смак! В таком жару сладкой водой не напьешься… Пить станут – хвалить будут.

Вернувшись с пустыми ведрами, Маринка и Ольга дробно затараторили, зачерпывая воду из кадки:

– Ах, маменька, вот где пекло-то! Бомбы лопаются, ядра по земле катаются… На башне все пушки подбило. Мертвые тела везде лежат. Раненых несут, несут – нет конца! Которые и сами идут.

– Ох, Никола милостивый! Вот беда! А Павел Степаныч на кургане был?

– Крестный Хонин, слышь, на Пятом бастионе действует, – сказала Ольга.

– Сохрани его, Царица Небесная! А хороша ли ваша вода, девушки, показалась?

– Да что вода – два-то ведра. Они бы сразу две бочки выпили… Только и кричат со всех сторон: «Давай, давай!»

– Поди, Нефедову целое ведро споила?! – упрекнул Маринку брат и, подмигивая на окно, громко спросил: – А Стрёме дали напиться?

Из окна выглядывала и прислушивалась к разговору Наташа.

– Стрёма! Ох! – закричала Маринка со смехом. – Он отказался: «Умру – пить не буду. Разве что принесет мне напиться Наталья свет Андреевна! Из ее белых рук только напьюсь!» Да как сунет банник в пушку. Пушка даже захрипела! Сам черный весь! И видать, так ему пить хочется…

Ольга и Маринка рассмеялись, подхватили ведра и побежали со двора.

– Да что вы простоволосые бегаете? Повязались бы платочками, срам какой!.. – кричала вслед девушкам мать.

Во двор вбежали две соседки с ведрами и коромыслами. За ними еще две. Потом сразу три. Набрав воду, матроски одна за другой шли в гору вереницей, меняя ногу, чтобы ведра не расплескались на коромыслах. Кадка опустела.

– Давай качать еще, сынок!

Анна с сыном принялись за работу и снова наполнили кадку водой. Анна опять насыпала в воду соли и размешала веселкой. У Вени ныли плечи, руки от веревки горели, на ладонях вскочили мозоли.

– Умаялся, милый? Поди отдохни, погляди, чего Наташа делает. Только руки не мочи: больнее будет… Громыхает-то как – даже уши заложило. Дым-то свет белый застит! Солнца не видно! Где-то батенька наш? Где Павел Степанович родной?

– Батенька при своем деле, Павел Степанович при своем. Мы с тобой еще пять кадушек накачаем.

– Ох, утешение ты мое! – обнимая и целуя Веню, говорила Анна. – Поди-ка Наташу утешь, небось слезами обливается… Воды на пять кадушек, пожалуй, в колодце и не хватит.

Веня тихо приоткрыл дверь и крадучись вошел в комнату. Наташа сидела за рабочим столиком и щипала корпию. Белая пухлая горка заметно выросла. Пальцы девушки проворно шевелились. По щекам Наташи скатывались крупные редкие слезинки.

Веня кинулся к сестре:

– Не плачь, Наталья! Чего ты, глупая? Стрёму жалко, а пойти к нему боишься? Идем. Я там был – ничуть не боялся. Только лихорадка. Да уж от перца прошла. Пойдем снесем Стрёме воды.

– Ведра нет, – улыбнувшись, ответила Наташа.

– А мы кувшин возьмем. Ему и довольно. Вставай, повязывайся, пойдем. Совсем не страшно! Только на всякий случай ты проглоти три зернышка перцу.

Веня нашел берестяную коробочку с перцем и сунул ее в руки Наташе.

– Только не жуй, а прямо глотай!

Наташа, смеясь, достала из коробочки одно за другим три зерна и проглотила. Девушка повязалась белым платком, утерев уголками мокрые глаза. Веня схватил с полки красный глиняный кувшин и зачерпнул им из кадушки воды.

– Мы с Натальей пойдем Стрёму поить. Она одна боится.

– Подите, родные. Поди, Наташенька! А чего ты в узле несешь?

– Да, может, его ранило – взяла ветоши да корпии на перевязку…

– Только бы не до смерти! Ступай, доченька моя милая, ступай!

Веня потянул Наташу за руку. Анна осталась во дворе одна. Ей хотелось плакать, но слез не было.

Вскоре во двор вернулись матроски с пустыми ведрами и вычерпали кадку до дна.

– Хвалят твою воду, Анна! – говорили соседки. – Там еще девушки с нижних колодцев стали воду носить. Да матросики говорят – не та вода…

– Моя вода особенная! – улыбнулась Анна, указав на мешок с солью. – Из вас бы, девушки, кто остался, а то мне одной не накачать кадушку. Хоть ты, Маремьянушка, останься.

– А что ж, и останусь, – согласилась соседка.

Женщины ушли с полными ведрами. Анна опустила бадью в колодец, закинула веревку на плечо и потащила. Маремьяна выливала воду в кадку из бадьи.

Пять раз еще наполнилась до краев кадушка водой, и мешок с солью опустел. Солнце уже склонилось к закату. Бадья в последний раз опустилась в колодец, сухо стукнулась о каменное дно и вернулась наполовину пустая.

Веня с Наташей свернули с Саперной дороги по взрытому боку кургана. Через несколько шагов они увидели сквозь дым старого матроса. Он лежал, опираясь на левый локоть, в спокойной и удобной позе, лицом к морю. Матрос, заметив Наташу с братом, вынул изо рта окованную медью трубочку и приветливо кивнул. Наташа остановилась в недоумении: странным и непонятным казался этот мирно отдыхающий человек в пороховом дыму при гуле канонады.

– Здравствуйте! – сказала Наташа смущенно. – Отдыхаете?

– Здравствуй, красавица! Отдыхаю. Милому несешь воды напиться? – взглянув на кувшин, спросил матрос.

– Да.

– Ну, ступай, милая, ступай: там нынче, что в сенокос, горит народ…

– А вы оттуда, дядюшка? – спросила Наташа, не отрывая глаз от важного и спокойного лица матроса.

– Угу! – заложив трубку в угол рта, ответил матрос.

Веня дернул Наташу за руку и указал на покойно вытянутую ногу матроса: около колена на земле виднелось черное пятно.

– Вас ранило, дядюшка? Что же вы сами пошли? Вас снесли бы…

– Всех не перетаскаешь: носильщиков не хватит. Думал, дойду, да вот и свалился. Прямиком шел. Рана-то пустая – кость не тронуло, – да, видно, черепок от бомбы застрял: не дает идти…

Наташа склонилась над матросом:

– Испейте, дядюшка, воды…

– А милого не обездолю? Признаться, внутри горит, как в топке пароходной.

Матрос вытер седые усы рукавом и отпил из кувшина.

– Хороша вода! – похвалил матрос. – Спасибо. Теперь ступайте, куда шли. Скажите: там-де под горкой боцман Антонов со второй вахты лежит. Когда черед дойдет, пускай придут возьмут.

– А может, дядюшка, мы вам поможем? – предложил Веня. – Вон у Наташи в узелке все есть – тряпки, корпия.

– Помочь? Что ж, и это можно, – согласился Антонов.

– Только я ничего не умею! – горестно воскликнула Наташа.

– Кто не учен – научится! А ученого учить – только портить. Ну-ка, хлопчик, стягивай правый сапог. Тяни, не бойся. Только, гляди, ногу не оторви.

Матрос сел на землю и, кривясь от боли, приподнял раненую ногу.

Веня сдернул сапог – из него на сухую траву полилась кровь.

– Ничего, девушка, не бойся крови. Видишь, какая ловкая!

Пачкая руки в крови, Наташа размотала мокрую портянку и хотела обмыть ногу из кувшина.

– Мочить не надо: кровь пойдет сильнее. Завертывай штанину. Выше, выше… Вот так, – командовал матрос, – я тебя научу. Не впервой ранило. В лазаретах всего насмотрелся. Мне хоть бы в фельдшера идти… Эх, трубка погасла! Хлопчик, вот огниво[250]. Выкресай огня.

Веня был польщен. Пока он возился с огнивом, матрос инструктировал Наташу:

– Я тебя и малой и большой хирургии научу. Не надо сразу бинтовать. Мы сначала кровь остановим. Нет у тебя каболки[251] в узелке?… Ручничок[252]? Ничего, и ручничок пригодится. Ишь ты, какая чудная работа! Сама плела?… Мастерица! Ну, перетяни ручником. Туже не можешь? Эй, хлопчик, гляди, вон палка лежит, давай ее сюда… Вставь накосо. Так. Крути…

• Предыдущая
• 35/61
• Следующая