Bye-bye, baby!.. - Платова Виктория - Страница 60
- Предыдущая
- 60/80
- Следующая
На маленькие самолетики черные ящики ставят не всегда, но поцелуй все-таки был.
Вернее – два поцелуя.
Ознакомительный – в краешек рта, и самый настоящий – с глубоким проникновением – в губы. Ангел не слишком-то сопротивлялся и, кажется, ответил. Ода, это был классный поцелуй!.. И кто после этого скажет, что Сардик не мачо? И что единственное, что он может делать с шиком – так это подавать пальто женщинам своих друзей.
Сердце Сардика готово было выпрыгнуть из груди, все тело казалось наэлектризованным, а в голове то и дело взрывались петарды и молотили лопастями ветряные мельницы. Но что чувствует ангел?
Вот если бы – то же самое!..
Он чувствовал вовсе не то же самое: Сардик понял это, как только отстранился. Ангел нисколько не жалел о поцелуе (скорее – желал его) и при этом выглядел растерянным. Как будто у него не сошлись концы с концами. Или в паззлы, которые он неутомимо собирал, вклинилось несколько лишних картонных деталей. Они, эти детали, и портили всю картину, делали ее другой. Не такой, какую ожидал увидеть ангел.
– Что-то не так? – поинтересовался Сардик.
– Не так.
Если раньше ангел был просто растерян, то теперь на его лице отразилось самое настоящее страдание.
– Из-за меня? Я не должен был делать этого? Не должен был целовать тебя?
– Должен.
Теперь и Сардик растерялся.
– Я забегаю вперед и форсирую ситуацию?
– Нет.
– Веду себя как последний дурак?
– Нет.
– Как наглый тип?
– Нет.
Вот Сардик и подошел к обрыву, за которым лежала пропасть – ничуть не хуже той, в которой сгинула несчастная Шурик. Все предыдущие вопросы были относительно безопасными, похожими на хорошо уложенные мостки: с таких ни за что не свалишься. Теперь же Сардик собирался задать самый главный и совсем не безопасный, шаткий вопрос:
– Скажи, я тебе хоть немного нравлюсь, Ёлка?
– Ты мне нравишься…
У Сардика камень с души упал, но, видно, рано он обрадовался. Да и не стоило радоваться, не услышав уточнения. А оно последовало:
– Ты должен мне нравиться… По-настоящему. Иначе… я ничего не понимаю…
– Значит, я нравлюсь тебе не по-настоящему?
– Ты милый. – Ангел попытался уклониться от прямого ответа. – Забавный. Страшный симпатяга. Да нет, ты просто красавчик, американский певец Пол Анка отдыхает… Ты художник от Бога. Человеке воображением…
– Но чего-то мне не хватает? – продолжал упорствовать Сардик. – Чертовой харизмы, да?
– Да нет же! При чем здесь харизма? У тебя всего с избытком…
– Но…
– Если бы я знала…
– Значит, «но» все-таки существует? – произнеся это, Сардик так перепугался, как не пугался еще никогда в жизни. И чтобы заглушить этот невесть откуда взявшийся страх, начал рассказывать Ёлке, что именно почувствовал, когда увидел ее – парящую над Невским. Он не упустил ни одного нюанса, ни одного движения души: все они были зафиксированы, классифицированы и запаяны в сосуд с надписью «ХРАНИТЬ ВЕЧНО». Мне кажется, я ждал тебя всю жизнь, сказал Сардик, неужели мне снова не повезло и это не ты? – сказал Сардик.
– Это я, – просто ответил ангел, слушавший Сардика с крепко зажмуренными глазами. – Должна быть я. По всему выходит, что я.
В отличие от Ёлки Сардик и не думал закрывать глаза. И наконец увидел главное: не ангела и не чудо, а самую обыкновенную (пусть и очень красивую) девушку, которая хочет любить и быть любимой.
Так же, как сам Сардик.
– Вот видишь… – Он осторожно взял ее за руку. – Ты – это ты. А я – это я… Мы узнали друг друга. Мы друг друга нашли. Что еще нужно?
– Ничего.
– Тогда можно я поцелую тебя снова?..
Ёлка молчала, и Сардик воспринял это как согласие. Она и правда не сопротивлялась, когда он коснулся губами ее щек, ее скул и переносицы. Все тело Сардика ныло от самых невероятных предчувствий будущей счастливой жизни, какой она будет? Не важно какой – счастливой. Ёлка поселится здесь, с ним; вдохновленный ее присутствием, он наконец-то выберется из полосы тотальных неудач и станет писать жутко востребованные картины. Настоящие шедевры. Со временем его имя превратится в бренд («арт-бренд», как сказал бы фотограф Женька), и Сардик развернется по полной. Он станет издавать собственные каталоги и календари – от карманных до настенных. А еще можно украшать оттисками своих произведений тарелки, кружки и футболки. И изготавливать крохотные подушки-думки – опять же с копиями картин на лицевой стороне. Сайт в Интернете тоже необходим, как и собственная (пусть небольшая) галерея… Постеры! Он забыл про постеры, отпечатанные на суперкачественной финской бумаге, а ведь это еще один дополнительный источник дохода…
Ну и мыслишки у тебя, старичок! Прям как у настоящего дельца, в Москве от таких суетливых дельцов и гениев самопиара не протолкнуться, они редко моют свои сальные длинные волосы, вязнут в бесконечных интервью и скупают недвижимость на Рублевке, Ривьере и побережье Коста-Бравы, а ведь Питер – не Москва. И… нужен ли такой делец чудесной девушке по имени Ёлка?.. Вдруг ей нравятся совсем другие парни? Парни не от мира сего, парни с секретом типа исчезнувшего нелегала-уборщика? Ты не имеешь право на ошибку, старичок, потерять такую девушку, едва обретя ее, – невозможно. Потерять ее – верная гибель, а Сардик вовсе не хочет погибать, он хочет жить долго. Вечно.
– …Я не слишком хорошо целуюсь? – спросил Сардик.
– Ты замечательно целуешься. Просто…
– Просто – что?
Ёлка отстранилась от Сардика, уперлась ладонями в его грудь и пристально посмотрела в глаза. За плотно сжатыми губами девушки бродили слова (Сардик это чувствовал, видел – особым зрением, которым обладают лишь влюбленные); слова-близнецы, одетые в одинаковую униформу, разница заключалась лишь в количестве лычек на погонах -
сделай что-нибудь,
удиви меня,
дай понять, что ты – это именно ты, никто другой,
мое сердце спит, и твои поцелуи его не разбудили, так сделай же что-нибудь,
что-нибудь еще, ты должен знать – что,
сделай.
– …Мы поговорим об этом не сейчас. Позже.
– Я не хочу позже. И не хочу говорить. Хочу тебя целовать…
Цигель, – сказала Ёлка и похлопала по несуществующим часам на запястье: точь-в-точь, как герой бессмертной кинокомедии. – Цигель, цигель. Мы должны встретить твоего немца. Альбрехта. Разве ты забыл?..
…Она выбрала немца, кто бы сомневался!
Сардик – вот кто.
Немец Альбрехт оказался типичным гансиком – белобрысым и красномордым. С хорошо развитыми надбровными дугами и тяжелой, выдвинутой вперед нижней челюстью. Определить, сколько Альбрехту лет, не представлялось возможным: может, тридцать, а может – и все сорок. Впрочем, во всем было виновато Сардиково восприятие, по привычке разделявшее залетных бундесов на две категории. В первую входили сердобольные юные волонтеры (они заведовали раздачей супа для бездомных и курировали собачьи приюты). Во второй числились вездесущие пенсионеры, вне зависимости от сезона гнездившиеся поблизости от достопримечательностей города Питера. Альбрехт не был ни волонтером, ни пенсионером.
Он был сволочью.
Сволочь ты поганая, именно так и подумал Сардик, когда Альбрехт выкатился из своей неземной тачки цвета «баклажан», больше похожей на спортивный болид.
Сардик с Ёлкой ожидали прибытия Альбрехта, сидя на гранитном парапете реки Карповки. Больше они не целовались. И не разговаривали. И не скажешь, что молчание было благодатным, скорее – вынужденным. Ёлка как будто ожидала чего-то (сделай что-нибудь, удиви меня!), а Сардик не знал – что делать и чем удивить. Все неудачи сегодняшнего дня кроются в его прошлой жизни, решил Сардик про себя, он чересчур буквально следовал инструкциям Аньки-Амаретто, а нужно было использовать прихваты покойного Шурика. Шурик, как никто, умела завоевывать людей, хрен тебе, старичок!.. Этому не выучишься, с этим нужно родиться.
И все же… все же…
Ёлка здесь, с ним (а могла бы сто раз отчалить под любым благовидным предлогом); пристроилась рядышком, болтает ногами, щурится от теплого майского солнца и никуда не уходит, значит – есть еще шанс!..
- Предыдущая
- 60/80
- Следующая
