Битвы божьих коровок - Платова Виктория - Страница 70

• Предыдущая
• 70/87
• Следующая

– Простите, что побеспокоила. И спасибо вам за все, – с чувством сказала она.

– Ну что вы. Мне приятно было поболтать с вами. Ко мне тоже редко заходят. Хотя теперь я точно знаю, кто придет следующим.

– Кто?

Старуха улыбнулась и погрозила Насте пальцем:

– La mort <Смерть (фр.)>, милая…

…Визит к старой даме не принес Насте облегчения. Она не узнала ровным счетом ничего, кроме имени мальчика и имени приходящей медсестры старухи с красивой фамилией Ламорт. У Кирюши тоже была красивая фамилия – Лангер. Но надпись на стекле он адресовал совершенно пустой квартире. Все то страшное, что произошло с ним, относилось к осени. А мальчик уехал в конце июня.

Но тогда все бессмысленно, бессмысленно, бессмысленно!

Как бессмысленно его “до свидания”!

С кем он прощался, ведь окно Кирюшиной комнаты видно только из окна мальчика?! Нужно успокоиться на том, что сказал ей следователь: Кирилл Лангер был безумен и не ведал, что творил!.. Как не ведают, что творят, божьи коровки. Не те, свихнувшиеся в страшном танце под обоями, а совсем другие, которых она видела на мониторе у Арика. Бегают сломя голову, зарабатывают очки… А может, “Lady-bird” не что иное, как название воздушного змея?..

Бегают сломя голову, зарабатывают очки… А по низу экрана бегут буквы и цифры. Цифры и буквы. Буквы!

Настя едва не упала с лестницы.

Буквы, ну, конечно же, буквы. Очень похожие буквы!

От напряжения у нее заломило в висках. Она вспомнила, она почти догадалась! Нужно только найти телефон, чтобы… Чтобы…

Слава богу, что единственный автомат на углу работал. Настя юркнула под пластиковый навес и, трясясь всем телом, набрала номер. Только бы он оказался на месте! Окажись, пожалуйста! Ну же, ну!..

– …Арик! – заорала она, как только милый, юный, бесконечно прыщавый и бесконечно родной мальчишка снял трубку. – Арик, это я, Настя.

– Ну?

– Та игра, в которую ты играешь…

– “Секретные материалы”?

– Нет, другая, детская… Ты говорил… Вспомни!

– А чего вспоминать?

– Как она называется?

– Игра?

– Игра.

Несколько томительных секунд Арик сопел в трубку.

– “Битвы божьих коровок”, – наконец сказал он.

– Так и называется?

– В оригинале – “Lady-birds Battles”… He понимаю, что в этом смешного? Битвы – они разные бывают. И такие тоже…

Настя смеялась так отчаянно, что у нее вымокли волосы на висках. И… кажется, опять пошла кровь из раны на ноге.

– Эй, ты с ума сошла, что ли? – тревожно переспросил Арик.

– Нет. Никто не сошел с ума. Никто никогда с него не сходил. Ты понял?

Настя повесила трубку. И веселье, обуявшее ее так внезапно, так же внезапно отступило. Теперь она знает, как переводится вся фраза.

"Прощай, божья коровка”.

Ну и что? Она просто перевела фразу, только и всего. Она могла бы сделать это, взяв любой словарь. Англо-русский.

Взять англо-русский словарь и отгадать загадку, которая вовсе не нуждалась в том, чтобы ее отгадывали. Потому что загадкой себя не считала.

…В квартиру Кирюши возвращаться не хотелось, и Настя отправилась в небольшой кабачок, единственное преимущество которого заключалось в том, что он был ближайшим к дому. Кабачок назывался “Морской волк”, и Настя уже обедала там однажды.

Теперь было время романтического ужина при свечах. Но ни свечей, ни спутника у нее не было, и потому придется ограничиться бокалом вина.

Заказав себе двести грамм самой дешевой “Алазанской долины” (какая же она все-таки взрослая, серьезная женщина!), Настя забилась в самый дальний угол кабачка, под дощатый стенд с морскими узлами. Если бы сейчас ее видел Заза! Одиноко сидящую в заведении, где полно чужих мужчин, вина и сигаретного дыма! Он собственноручно собрал бы ей вещи и купил плацкартный билет до ада, где отступницы-жены лижут чугунные сковородки. Настя вздохнула: несуществующее обручальное кольцо все еще сжимает ей сердце! Но совсем чуть-чуть. Иначе она не потягивала бы сейчас вино (какая же она все-таки взрослая, серьезная женщина!).

И независимая. И может забросить ногу на ногу.

Если бы она приехала в Питер при других обстоятельствах и Кирюша был бы жив, он обязательно пригласил бы ее сюда. И устроил бы прямо под морскими узлами. И улыбался бы, бросая в рот орешки. А она говорила бы ему: “Не смейся, это мое первое кафе за тринадцать лет. Не смейся, иначе мы поссоримся. Прямо сейчас”. Интересно, что бы он ответил?

Голубок и горлица никогда не ссорятся.

Вот что бы он ответил.

Но он мертв. Он никогда и ничего ей не скажет.

Он попрощался даже со своим маленьким другом из окна напротив. Вот только малыша там уже не было. “Прощай, божья коровка” – это звучит очень трогательно и совсем не страшно. Божьи коровки, которых он рисовал на стене, они гораздо страшнее. Или оттого, что их много? Или это оттого, что Кирюша не умел рисовать? И почему она подумала, что “божьей коровкой” зовется воздушный змей? Потому что маленький Владик на фотографии запускал змея? И эта надпись – зачем было оставлять ее, если Кирилл знал, что мальчик никогда ее не увидит?

А может, в этой фразе есть еще один, тайный смысл?..

Пора бежать за новой порцией “Алазанской…”. Нет, к черту вино! Дожив до тридцати, она имеет право и на коньяк. Всегда мечтала попробовать…

Не то чтобы спиртное ударило Насте в голову – оно просто пустило ее зашоренные, уставшие мысли в совершенно другом направлении. И Настя начала все сначала.

Никакого тайного смысла в простой фразе нет. Смысл в том, как она написана. А она написана так, что нормально прочитать ее может только человек, стоящий в окне напротив. Значит, она и предназначена для человека в окне напротив. А не для несчастной сестры Кирилла Насти и прочих людей, которые толкутся в квартире, вынимая его тело из петли…

Запомним: надпись предназначена для человека в окне напротив.

Этого человека зовут Владик, и он очень маленький. И вряд ли умеет читать по-английски. И – самое главное – он там больше не живет. Но есть другие люди (например, сестра Кирилла – Настя), которые узнали о существовании мальчика Владика. Тогда получается, что надпись предназначена не только и не столько малышу, сколько тем, кто догадается, что малыш жил там.

Запомним: надпись предназначена еще и тем, кто узнал о человеке в окне напротив.

Но малыш уехал. И адреса его никто не знает. И тогда надпись приобретает еще одно значение: нужно найти малыша.

Вот только как его найти, черт возьми?!

А коньяк совсем не так прост, как кажется. Вот только запах… Но если смешать его с вермутом… Дожив до тридцати, она имеет право и на вермут… И на вермут с коньяком… Всегда мечтала попробовать…

Настя вдруг почувствовала странную, бессильную ненависть ко всему, что проделал с ней брат. Мало того, что он никогда и в грош ее не ставил, так еще и ничего толком не объяснил! Неужели нельзя было найти другой, более легкий способ оставить сообщение.

Если он вообще оставлял хоть какое-то сообщение!

А если все-таки оставил? Но не в пустой же, заколоченной квартире его искать! Не в надписи, к тому же стертой! Не в божьих коровках на стене, в которых сам черт ногу сломит!..

Настя отставила бокал и почувствовала, что совершенно пьяна.

А почему бы и не поискать в божьих коровках, хи-хи, ведь их не так уж много, хи-хи, всего каких-то сто пятьдесят – двести штук, хи-хи, или больше, хи-хи, перебрал ты, Кирюша, со своими насекомыми, хи-хи, и какой милый молодой человек смотрит на нее из противоположного угла, хи-хи, хи-хи-хи!..

Надо выбираться отсюда, пока она не упала под стол!..

Видел бы ее Заза, хи-хи-хи, который испортил ей жизнь, приковал к куску земли виноградной лозой и пристукнул сверху грушей “Любимица Клаппа”! А ведь она, не рабыня!

– Я не рабыня! – сказала Настя вслух, и люди, сидящие за соседними столиками, моментально стихли.

И, кажется, посмотрели на нее с веселым одобрением.

Нет, пора выбираться…

• Предыдущая
• 70/87
• Следующая