Битвы божьих коровок - Платова Виктория - Страница 68

• Предыдущая
• 68/87
• Следующая

Детскую игру.

Ребенок.

На фотографиях Кирюши была не только Мицуко, но и какой-то мальчик. Впрочем, она никогда не узнает, зачем ее брат снимал чужого, неизвестного ей ребенка. Может быть, он скучал по Илико? Ведь когда Кирилл уехал из Вознесенского, Илико только исполнилось девять…

Прежде чем закрыть дурацкую брошюру, Настя осмотрела ее со всех сторон. И только теперь заметила одну-единственную пометку. Реквизиты издательства были жирно обведены гелевой ручкой (возможно, одной из тех, которые лежали в коробке):

"БЕЛЬТАН” Санкт-Петербург – 1998 г.

Интересно, что так заинтриговало Кирюшу? Само издательство или год издания? Или книги, которые оно выпускало? Или омерзительная философия, которую эти книги проповедуют?

Об этом она тоже никогда не узнает. Можно, конечно, съездить туда, но что это даст? Пользы будет не больше, чем от гелевых ручек, карандаша и коробки скрепок. И от талончиков к врачу… И от связки ключей, которые открывают неведомо какие двери!..

И пора переходить к фотографиям. Все равно от них не отвертеться.

Вздохнув, Настя открыла пакет.

Мальчика – в одну сторону. Почетную зрительницу Мицуко – в другую. А еще лучше расположить фотографии одну под другой, чтобы картина была яснее.

Но ясной картины не получилось. И все потому, что Настя затряслась от страха, как только увидела рядом мертвые тела и улыбающееся лицо Мицуко. В офисе “Валмета”, в окружении суровых, знающих свое дело мужчин, все выглядело совсем по-другому.

Все выглядело препарированным и потому не таким страшным. А ее херувим Кирюша, лучший голос в хоре музыкального училища, – он все это снимал. И ему тоже, наверное, было страшно. И эта брошюра – “Дьявол наше имя – дьявол мы сами”, – может быть, она и появилась в его ящике после того, как он понаблюдал за деяниями дьявола во плоти.

Не сатана, не Люцифер, не Иблис, не Вельзевул, не Асмодей, – но Мицуко…

Настя смела все фотографии Мицуко в кучу, отодвинула их и – для верности – прикрыла видеокассетами.

Мальчик.

Смотреть на мальчика было гораздо приятнее и спокойнее. Ведь его тоже фотографировал Кирюша…

Снимков мальчика было всего пять.

Мальчик стоял в окне, мальчик сидел на скамейке в каком-то дворике, ел кашу и запускал змея. Настя даже всплакнула над ними – уж очень грустным выглядел парнишка, совсем не улыбался. Или это Кирюша был грустным и его настроение передалось ребенку? Вот если бы схватить его, прижать к себе, прошептать в маленькое ухо много хороших слов… Налить молока в кружку, надеть на него пижамку, убаюкать перед сном… А он обовьет руками Настину шею – так делал Илико, когда был совсем маленьким…

Только бы он не грустил, не стоял печально у окна!..

Настя поднесла снимок к глазам: вряд ли это первый этаж, фундамента совсем не видно. А снимок сделан метров с трех: можно разглядеть не только ссутулившуюся фигурку мальчика, но и забавного зайца у него на футболке. И само окно. Выкрашенная белой краской рама и кирпичи вокруг окна – в шахматном порядке, веселенькая такая клетка: белый кирпич, красный кирпич, белый кирпич, красный кирпич… Шашечки, как у такси… Конечно, это не совсем удачная идея – с белой краской. Она бы выбрала совсем другие: красную, синюю, немного зеленой… Тогда бы получилось замечательно: утреннее солнышко, трава и море. А так – всего лишь шашечки. Неинтересно.

Неинтересно, неин…

Хотя почему же неинтересно?! Совсем наоборот!

Где-то она уже видела эти бело-кирпичные клетки. И они даже раздражали ее – всего несколько секунд, а потом она о них забыла.

А забыла только потому…

Только потому, что больше ни разу не подходила к окну!

На следующий день после приезда она смыла, надпись на стекле – и больше никогда наружу не выглядывала!

Ведь за окном Кирюшиной комнаты был не самый лучший пейзаж на свете. Глухая стена.

Каменный мешок с одним-единственным просветом – окошком с выкрашенной рамой!..

Настя вскочила с ковра и через секунду уже путалась неверными пальцами в шпингалетах. Когда створки окна с треском раскрылись и черная громада соседнего дома надвинулась на нее, то все встало на свои места…

Кирюша фотографировал окно напротив! И мальчика в этом окне! Странно, что она раньше не догадалась, когда лишь увидела фотографию.

Усевшись на подоконнике, Настя жадно вглядывалась в смутно белеющую раму. Никаких признаков жизни окно не подавало.

А ведь всего лишь половина одиннадцатого вечера!

Это у них, в маленьком Вознесенском, все засыпают вместе с землей и опущенными головками подсолнухов. А здесь, в Большом Городе, никогда не спят!

Нет, все не так. Не стоит забывать, что на фотографии в окне стоял мальчик. И эта комната – она вполне может оказаться детской. А в половине одиннадцатого дети уже видят десятый сон…

Снова не так.

Настя даже тряхнула головой – какая же она идиотка! Разве любящие родители допустят, чтобы детская их ребенка выходила на глухую стену! С единственным окном, с дурацкой надписью на нем… И Кирюша тоже хорош – вместо того чтобы украсить стекла веселеньким рисунком для своего маленького друга (а в том, что мальчик был знаком ее брату, Настя не сомневалась, они ведь вместе запускали змея!), придумал совершенно бессмысленную надпись. Да еще на английском! Да еще обращенную к окну напротив – иначе буквы были бы написаны нормально, а не справа налево!..

Именно – обращенную к окну напротив.

Зачем ребенку смотреть на эту надпись? И что малыш восьми или девяти лет может понять в ней, если сама Настя, которой, слава богу, тридцатник, ничего не поняла?! Кроме “Good-bue”, что означает – “до свидания”.

"До свидания” – это значит проститься. Но проститься ненадолго.

Бедный Кирюша, знал ли он, когда краска капала с его кисточки, что – навсегда?..

Он прощался с мальчиком? Или с кем-то еще, кто был по ту сторону окна?

Кажется, ее начинает бить дрожь.

Совершенно обессиленная, Настя сползла с подоконника и прикрыла створки. В конце концов, она должна все выяснить. И выяснить немедленно! Пол-одиннадцатого – это не очень поздний вечер. Она может взять фотографии и отправиться в квартиру напротив. Сказать родителям, что принесла снимки их сына, и, если повезет, поговорить о Кирилле. В этом нет ничего предосудительного, кроме времени визита…

И, может быть, они объяснят ей, что же, в конце концов, означает эта надпись:

GOOD-BYE/LADY-BIRD

…Путешествие к маленькому глухому тупичку между домом Кирюши и домом мальчика лишь убедило Настю в правильности предпринимаемых ею шагов. Задрав голову вверх, она смотрела на стены, почти смыкающиеся вверху. Только крошечная полоска неба отделяла дома друг от друга. Отсюда, снизу, оба окна не были видны, и Настя окончательно убедилась в том, что надпись на стекле, сделанная справа налево, точно указывала единственного адресата.

Или адресатов.

Для того чтобы попасть в дом напротив, ей пришлось изрядно попотеть. Почему, ну почему в этом городе обожают строить дома с черными лестницами и парадными, не очень отличающимися от них? Нет, сама Настя никогда не согласилась бы добровольно обречь себя на этот склеп, со всех сторон окруженный темной водой!

Слишком мало солнца, слишком мало тепла, слишком много странных людей. Неудивительно, что Кирюша здесь не выжил! Неудивительно, что дети в окнах домов такие грустные…

И совсем неудивительно, что лестничные площадки в домах пребывают в таком запустении.

Вот и сейчас Настя стояла на одной из них, снедаемая жгучим желанием набрать ведро воды и хорошенько отдраить и выложенный битой плиткой пол, и стены с налетом паутины, и даже железные, затертые множеством рук перила лестницы. Это желание было так велико, что она даже дернула себя за мочку уха: совсем вы обалдели, Анастасия Кирилловна! Ведь не для этого же вы, поминая всех русских и грузинских святых, вскарабкались на седьмой этаж!..

Она была почти у цели, и только одно останавливало ее: на площадку выходило две двери. Две, а ей нужна была одна-единственная.

• Предыдущая
• 68/87
• Следующая