Битвы божьих коровок - Платова Виктория - Страница 39

• Предыдущая
• 39/87
• Следующая

Из укоренившегося, окаменевшего беспорядка в квартире следовало только одно: Мицуко была восхитительной неряхой во всем, что не касалось ее внешности.

И второе – вряд ли здесь бывал кто-то еще: кроме злосчастного отпечатка на бокале, все (до единого!) отпечатки принадлежали Мицуко.

И все же он был, этот чужой отпечаток. И вступал в явное противоборство не только с квартирой, но и с образом жизни ее владелицы.

Мицуко была, безусловно, эксцентрична, но не до такой степени, чтобы устраивать образцово-показательный ужин среди вселенского хаоса. И пока Забелин размышлял над этим странным обстоятельством, оперативники принесли в зубах еще один трофей: несколько волос, подобранных на подушке в спальне. На первый взгляд эти светло-русые жесткие волоски Мицуко не принадлежали. И Забелин сильно надеялся, что они не будут принадлежать ей и на второй взгляд, после проведения экспертизы.

А затем…

Затем пришел черед главной улики.

Улики, найденной в ванной, на полке. Улики такой откровенной и такой глупой, что Забелин даже растерялся. Он в полной растерянности приобщил ее к нескольким другим уликам (менее откровенным и менее глупым). И постарался на некоторое время забыть о ней.

И сосредоточиться на самой Мицуко.

То, что унаследовавшая особняк была убита в этом особняке, еще имело какой-то смысл. Но то, что она до сих пор не продала “Чертову мельницу” и ютилась в квартирке на окраине города, – это смысла не имело.

Вернувшись в Управление, Забелин заперся у себя в кабинете, достал тетрадку и попытался изложить вопросы, сумрачной толпой теснящиеся в его голове. Он вообще в последнее время стал замечать за собой эту болезненную склонность: записывать все, что только в голову ни придет.

Возможно, это преддверие старости, а возможно – и смены профессии. Некоторые ушлые ребятки из их (и не только их) ведомства уже перескочили в авторы милицейских романов. А так, как писали они, мог бы написать и сам Забелин.

Мысль об этом пришла ему в голову еще в прошлом году. Она оказалась такой назойливой, что Забелин не смог ей сопротивляться. И результатом неравной борьбы с обуревающим его зудом графоманства стала трехсотстраничная рукопись ментовского триллера “Кровь на погонах”. Поставив в рукописи точку, Забелин дал себе слово, что в первый же выходной снесет “Кровь…” в одно из издательств. И он действительно снес. Сначала в одно, потом в другое, потом – в третье… Профаны от остросюжетной прозы так и не смогли оценить “Кровь…” по достоинству. Но Забелин надежды не терял. В конце концов, Ван Гога тоже признали после смерти…

Итак, Забелин (мельком бросив взгляд на любезную его сердцу пятую копию своей нетленки, лежащую в нижнем ящике стола) вынул из того же ящика пухлую тетрадь с надписью “ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ”, раскрыл ее на середине и вывел:

ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА АЛЕКСЕЕВА

1. Родственница покойной Майской Татьяны Алексеевны и покойного Майского Андрея Ивановича.

Майский А. И. – покончил с собой. Манская Т. С. – убита.

2. Подруга покойного Лангера Кирилла Кирилловича. Лангер К. К. – покончил с собой.

3. Возможно, вела переговоры о продаже дома с владельцем казино “Понт Неф” Коровиным Геннадием Николаевичем.

Коровин Г. Н. – покончил с собой.

4. Алексеева Елена Сергеевна как таковая. Алексеева Е. С. – убита.

ВЫВОД: СЛИШКОМ МНОГО ПОКОЙНИКОВ. И ВСЕ ПОКОЙНИКИ ОТВЕЧАЮТ ДРУГ ЗА ДРУГА. НИКОГО ЛИШНЕГО.

Графа “Вывод” была поэтической вольностью Забелина. Впрочем, в поэтических вольностях он был не силен, не то что милицейские писатели. Иначе он обязательно бы облек в слова мысли, которые тревожили его. А именно: из всего списка только сама Мицуко разорвала круг, то есть была убита третьим лицом. Все остальные двигались по этому кругу либо по часовой стрелке: убил – покончил с собой, либо против нее: имел неосторожность знать Алексееву Е. С. – покончил с собой.

В любом случае все ниточки сходились к Мицуко.

Но теперь мертва и она, и некому задавать вопросы.

Забелин перевернул страницу и снова принялся строчить:

ЕЛЕНА СЕРГЕЕВНА АЛЕКСЕЕВА

(продолжение) ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

1. Почему Е.С. Алексеева, став владелицей особняка, не продала его? Жить там она не собиралась, а сумма, вырученная за его продажу, могла бы составить около 100 тысяч долларов (рыночная стоимость, консультировался в агентстве недвижимости “Рио-Гранде”. Прим. мое. Забелин).

2. Почему она наняла сторожа и оплачивала его услуги на протяжении года, если доподлинно известно, что особняк не готовился к продаже и медленно разрушался (см. пункт № 1. Прим. мое. Забелин)'?

3. Почему она представилась Феликсу Спасскому женой покойного Майского, хотя таковой не являлась?

4. Каким образом она оказалась в особняке в субботу вечером? Следов вокруг дома не обнаружено, а свидетели (рабочие из соседнего коттеджа) утверждают, что никаких машин к дому не подъезжало и никто в субботу к дому не подходил (свидетели Полтавченко, Насруллаев:и Бызгу работали с 8.00 до 23.30 субботы в том крыле соседнего дома, из которого хорошо просматривается вход в особняк. (Прим. мое. Забелин)

5. А может, она ведьма?! (Прим. мое. Забелин)

Покончив с Мицуко, Забелин переметнулся к Феликсу Олеговичу Спасскому. Тот был одной-единственной, зато верной кандидатурой на роль убийцы. Алиби на субботу он предоставить так и не смог, хотя утверждал, что уехал из “С понтом Нотр-Дам” в субботу утром, а вернулся в воскресенье вечером.

И сразу же лег спать.

Со Спасским вообще получалась занятная история. Он ничего не отрицал, он как будто сам клал голову на плаху.

– В особняке в субботу и в воскресенье вечером горел свет, – настаивал Забелин.

– Я всегда оставляю свет, когда уезжаю. Он горит и ночью, и днем, как иллюзия присутствия, чтобы на заброшенное имение никто не покусился, – парировал Спасский.

– Молодая женщина убита согласно сатанинскому ритуалу. А вы известны как давний адепт сатанизма, – настаивал Забелин.

– Я известен как ученый, изучающий сатанизм. А что касается ритуала, то он воспроизведен не правильно и второпях, – парировал Спасский.

– Под вашей раскладушкой найден таз с кровью жертвы, – давил его Забелин.

– Я его туда не ставил, – возражал Спасский.

– И литература весьма специфического свойства, – ликовал Забелин.

– А разве я прятал эту литературу? Она свободно лежала в тумбочке. И под кроватью тоже. И только вас и дожидалась, – огорчил его Спасский.

– Два свидетеля обнаружили вас спящим в доме, где за сутки до этого произошло убийство, – добивал его Забелин.

– Все нормальные люди, кроме залетных строителей, в семь утра спят. Вы, я надеюсь, тоже, – язвил Спасский.

– Неужели, вернувшись из города, вы не обошли весь дом, не проверили, все ли в порядке?

– Я никогда не поднимаюсь на второй этаж. Мне вполне хватает и моего угла…

И далее – в том же духе.

Сторож по-прежнему отрицал свою причастность к убийству. Но как-то вяло, без огонька, задора и страсти. Да и сам Забелин донимал доку-сатаниста в том же духе – без огонька, задора и страсти. Уж слишком явной была картина. Уж слишком много обстоятельств ополчилось против Феликса Спасского. Уж слишком бесповоротной была вина.

А такого Забелин не любил и такому не верил.

И потом – против Спасского были только косвенные улики. И они никак не хотели превращаться в прямые. Орудие преступления так и не было найдено. Отпечатки Спасского на месте преступления тоже отсутствовали, хотя это было и не принципиально. За сутки можно было дезинфицировать и не такую площадь… Но на его теле не было найдено ни одной царапины. А ведь Мицуко оставила на ком-то свою метку!

Забелин перевернул страницу и без всякого удовольствия написал:

СПАССКИЙ ФЕЛИКС ОЛЕГОВИЧ

1. Болван (редкостный болван. Прим. мое. Забелин).

Ничего другого на ум не приходило, и первый пункт оказался единственным. Только болван (при условии, конечно, что он убийца) мог не позаботиться об алиби. Хотя бы о простейшем, для которого нужен один-единственный звонок какому-нибудь старому приятелю.

• Предыдущая
• 39/87
• Следующая