Страна Семи Трав - Платов Леонид Дмитриевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/92
• Следующая

Я, конечно, знал об этом. Савчук вспомнил об открытии хребта Черского, и вспомнил кстати.

Что ж, чего не бывает в жизни! Быть может, на севере Таймыра, где-нибудь в неисследованных горах Бырранга, и впрямь затерялся народ, неизвестный этнографам?

— Согласен, — сказал я. — Пустыня. Пока еще пустыня… Но должны же быть вести о «детях солнца». Какие-нибудь неясные, смутные слухи. Знаете, как распространяются слухи по тундре? Как поземка, наперегонки с ветром!

Савчук принялся разглаживать карту на сгибах.

— А почему вы думаете, — спросил он, — что я не придаю значения слухам? Это, если хотите, и есть тот след, по которому пойду. Только это совсем особый след.

— Какой же?

— Этнографический.

— Не понимаю.

— Я уже говорил о нем. Имею в виду обрывки преданий, легенд, украшения, орнамент на одежде. Пойду по этому следу сначала так. — Савчук отметил на карте пункт. — Потом сюда. Остановка здесь. И дальше на север…

Карандаш бойко постукивал по столу. Казалось, не было никаких препятствий на его пути. С легкостью форсировал он реки в тундре, перепрыгивал через пропасти, взбирался по крутым склонам Бырранги. Вдруг карта вырвалась из-под пальцев и снова с раздражающим упрямством свернулась в свиток.

— Фу, черт! — сказал Савчук и обернулся ко мне. — Нет ли чего-нибудь тяжелого под рукой?

Я порылся в карманах кителя, положил на края карты перочинный нож, записную книжку, потом, после некоторого колебания, вытащил маленький компас, сделанный в виде брелока.

— О, — сказал Савчук, заинтересовавшись компасом. — Какая красивая безделушка! Теперь не делают таких… Откуда она у вас?

— Подарок, — ответил я кратко.

— От кого же?

— От друга.

— От Звонкова?

— Нет.

— Тогда от Лизы?

— И не от Лизы.

Я постарался отвлечь внимание Савчука от маленького компаса, так как не был расположен к разговору на эту тему.

— Помилуйте, Владимир Осипович, — воззвал я к его гостеприимству. — Третий час на исходе. Завтра нам уезжать: мне в Сочи, вам на Таймыр. Когда же спать?!

Мы немного поспорили о том, кому спать на кровати, кому на диване. Потом, разместившись, погасили свет.

— Вы спите? — спросил я после некоторого молчания.

— Нет.

— Знаете, о чем я думал, когда давеча ходил с вами по музею?

— Ну?

— Ощутил себя скитальцем во времени. «Двадцатый век остался где-то за порогом, — подумал я, — а мы странствуем по залам музея, как по притихшим столетиям».

— Вот как?!

Я услышал, как пружины кровати застонали под Савчуком.

— Я очень рад, — сказал он.

— Чему?

— Вы начинаете постигать романтику нашего труда — историков. Да, именно скитальцы во времени!.. Любой народ, исчезнувший с лица земли, живет в ученом, который занимается его историей. Талант историка — назовем скромнее: интуиция — состоит, по-моему, в том, чтобы в какой-то степени, пусть на миг, воссоздать в своем воображении этот народ, ощутить себя его современником…

— В этом заключается талант беллетриста.

— И ученого!.. Допускаю, что «дети солнца» давным-давно вымерли, исчезли. Но для меня живы! Понимаете, я думаю о них, и они живы во мне…

Пружины снова загудели: Савчук устраивался поудобнее.

— Я не рассказывал вам, как выбрал свою профессию? Нет? В детстве, видите ли, довелось прочесть одну книгу. Не помню сейчас ни заглавия, ни автора. Но хорошо запомнил виньетку вначале. Замочная скважина, похожая на арку. Вдали, за аркой, высокие деревья, внизу шалаш, а на переднем плане люди в косматых одеждах, с луками и копьями в руках. Суть, кажется, заключалась в том, что герои повести — два мальчика и девочка — овладели секретом проникать через волшебную скважину и каждый раз неожиданно для себя попадали в прошлое, в девятнадцатый век, в семнадцатый век и даже в каменный. С этой книги и началось мое увлечение историей…

— Профессию выбирают по-разному, — ответил я вяло, потому что не мог знать, что слова Савчука о волшебной замочной скважине звучат почти пророчески. — Меня, например, надоумил школьный учитель географии. Да, мой покойный учитель… Но знаете что, дорогой хозяин? — прервал я себя.

— Что?

— Возникла новая, совершенно оригинальная мысль!..

— Нуте! — заинтересовался Савчук.

— Давайте-ка, друже, прервем наш разговор до утра. Ночью все-таки полагается спать…

Савчук послушно замолчал.

Вскоре до меня донеслось мерное и мирное посапывание. Быть может, Савчуку снилось, что «дети солнца» уже найдены и он делает доклад о своем открытии на конференции этнографов?

Я перевернулся на спину и, забросив руки за голову, уставился в потолок.

Итак, еще два дня — и я в Сочи. Лягу на зеленую траву под пальмой, сдвину на лоб фуражку и буду дремать, мечтать, пить синеву южного неба, не торопясь, по каплям.

Отпускник, отпускник!..

С какого же это года я не был в отпуске?

Да, пожалуй, с 1933-го, с первой — неудачной — экспедиции к Земле Ветлугина. Потом уже некогда было отдыхать.

Что ж, отдых заслужен мною, работа сделана!

Пусть это всего лишь три точки на карте, едва заметные на голубом фоне, почти рябь на воде. Для науки значение Земли Ветлугина, бывшего Архипелага Исчезающих Островов, велико. Для меня же открытие их — итог мучительных усилий, итог добрых двадцати лет жизни!..

С детских лет волновала тайна этих островов, поглощала все помыслы, все чувства — всего целиком! И вот тайны нет больше. Завершен труд двух поколений: открыты, изучены и сохранены от разрушения три острова в Восточно-Сибирском море.

Но радость все же неполна. О, если бы мог разделить ее со мной, с Лизой, с Андреем Звонковым, с другими участниками экспедиции ученый, предугадавший открытие островов, больше того, указавший их координаты, — замечательный человек и мой лучший друг, один из выдающихся русских географов, к сожалению, безвременно погибший!..

Я лег на бок, подоткнул получше одеяло, собираясь последовать примеру своего хозяина, и вдруг с удивлением заметил, что совсем не хочу спать.

История с запиской взбудоражила мое воображение.

Кем был этот русский путешественник, который «закольцевал» дикого гуся и отправил с ним послание — призыв о помощи? Что мешало путешественнику выбраться из тундры, если бы он был еще жив и находился в тундре?..

Возможно, что судьба его удивительным образом переплелась с судьбой загадочного народа — «детей солнца». Не держали ли путешественника в плену? И что означало указание на борьбу с птицей, которая носила имя Маук?..

Ничего нельзя было понять. Короткие, почти бессвязные слова записки напоминали крик, донесшийся издалека, скомканный, оборванный ветром.

Я улегся по-другому. Было не очень удобно на узеньком клеенчатом диване, хотя вообще я неприхотлив. Черт бы побрал эти жесткие валики!

Нет, сон не шел, хоть умри!..

Ну что ж — Русанов? Или кто-либо из участников его экспедиции на «Геркулесе»?

Русанов всегда импонировал мне. Он был русским патриотом, революционером, социал-демократом, долго находился в царской ссылке, мечтал о перестройке Крайнего Севера России, изучал Новую Землю, ратовал в печати за использование малых притоков Печоры (что осуществилось в наше время).

В одной из работ его написано: «Брожу один между скал. Лишь ветер поет мне песни в дуле ружья…» Так мог сказать лишь поэт. Он и был поэтом в душе, как большинство русских путешественников, исследователей Арктики.

Но больше всего сил отдал Русанов решению грандиозной государственной задачи — прокладке Северного морского пути. Он и погиб на полпути к цели, споткнувшись о порог, выдвинутый далеко к северу, — Таймырский полуостров.

Нам, советским полярникам, трудно представить себе условия, в которых Русанов предпринял свою дерзкую попытку.

Достаточно сказать, что у него не было рации. Зимуя во льдах, Русанов даже не знал, что началась первая мировая война.

• Предыдущая
• 9/92
• Следующая