Архипелаг исчезающих островов - Платов Леонид Дмитриевич - Страница 15
- Предыдущая
- 15/61
- Следующая
Весной все чудесным образом ладилось у Петра Ариановича, все удавалось. Был бы он суеверен, мог бы, пожалуй, забеспокоиться, заподозрить, что судьба лишь дразнит, манит надеждами.
Конечно, дело было не только в добрых вестях из Москвы. Я и Андрей с запозданием догадались об этом — уже перед самым скандалом в Летнем саду, давшим новый, опасный поворот событиям.
Скандал случился в воскресенье, а Петра Ариановича и Веронику Васильевну мы увидели накануне, стало быть, в субботу.
Я с моим другом совершали обычный свой вечерний обход Весьегонска. Андрей затеял спор о преимуществах винчестера перед штуцером. За разговором мы незаметно отдалились от центра и углубились в благоуханную темноту переулков.
Вечер был хорош. Ветки черемухи перевешивались через заборы из садов, было приятно касаться прохладной листвы рукой, будто обмениваясь с деревьями беглым приветствием. Но сирень еще не цвела. Иначе я запомнил бы ее запах.
Доски тротуара поскрипывали под нашими торопливыми шагами. Я только было собрался сразить Андрея последним аргументом, как вдруг увидел мужчину и женщину, которые шли под руку, очень медленно, то появляясь в конусе света, отбрасываемом уличным фонарем, то снова ныряя во тьму и надолго пропадая в ней.
О! Мало ли влюбленных парочек, словно во сне, бродит весенними вечерами по улицам!
Мы непоколебимо продолжали свой путь, не замедляя и не убыстряя шаг. Если бы знали, что парочка эта — Петр Арианович и Вероника Васильевна, то поспешили бы круто свернуть в один из боковых переулков, чтобы «раствориться во мгле». Но мы не знали и потому, громко сопя и перебраниваясь, настигли их, и, конечно, под самым фонарем, в ярко освещенном пространстве.
Это было глупо, нелепо. Я сгорел от стыда. Однако сами влюбленные почти не обратили на нас внимания. Вероника Васильевна, опираясь на руку Петра Ариановича, продолжала прижимать к груди охапку черемухи и чему-то смеялась — негромко, смущенно и ласково. Петр Арианович вел ее с такой бережностью, точно она была из фарфора.
Узнав нас, он улыбнулся, хотел что-то сказать, но мы с Андреем уже пронеслись мимо, втянув голову в плечи, невнятно пробормотав приветствие.
Обогнав парочку, Андрей озадаченно хмыкнул.
Капитан Гаттерас, кажется, не был женат? А Миклухо-Маклай? Сами мы не собирались связываться с девчонками. Ну их!
Впрочем, быть влюбленным, наверное, не так уж плохо, если судить по лицу Петра Ариановича. Какое же было у него лицо — счастливое и трогательно-наивное, словно бы сам удивлялся своему счастью!
Тогда я в последний раз видел его таким…
Дядюшка мой выкинул неожиданно коленце, одну из своих нелепых шутовских штук. Случилось это вечером в Летнем саду.
Сад располагался через три улицы от нашего дома. Андрей и я частенько убегали туда по вечерам. Внутрь, понятно, нас не пускали, и мы пристраивались у щелей в заборе.
По аллеям, тускло освещенным висячими лампами, как заводные, двигались пары. Слышались шарканье ног, смех, деланно веселые голоса.
Против главной аллеи возвышалась «раковина», где солдаты местного гарнизона с распаренными лицами, шевеля усами, дули в трубы.
Вальс «Ожидание» сменялся звуками марша лейб-гвардии Кексгольмского полка, а затем подскакивающими взвизгами «Ойры».
Поодаль, в глубине сада, находится ресторан, рядом — бильярдная. Оттуда обычно доносились хлопанье пробок, стук шаров и неразборчивые выкрики.
В тот воскресный вечер в бильярдной было более шумно, чем всегда. Вскоре туда с обеспокоенным лицом пробежал распорядитель.
Скандалы случались в Весьегонске не часто. Заинтересованные событием, мы перешли из галерки в партер, то есть попросту перемахнули через забор.
Толпа жестикулирующих людей, бесцеремонно расталкивая гуляющих, покатилась от бильярдной к выходу. До нас донеслось:
— Полегче, полегче! Уберите руки, вам говорят!..
— Ну бросьте, господа, стоил ли, бросьте…
— Скорей Весьегонск с места сойдет!..
— Да бросьте же, бросьте, господа!..
На минуту мелькнуло лицо Петра Ариановича, за ним багровая лысина моего дядюшки, вся в испарине, а вокруг колыхались фуражки с кокардами и соломенные шляпы-канотье, довольно быстро подвигавшиеся к выходу.
Обиженные голоса, хохот и чье-то однообразное, на самых низких нотах: «Да бросьте же, бросьте, господа!» — удаляясь, стихли наконец, и цветастая, шаркающая ногами карусель возобновила свое движение.
Позже я узнал, с чего все началось.
Иногда Петр Арианович игрывал на бильярде. В этот вечер он заканчивал партию с молодым фельдшером, когда в бильярдную, пошатываясь, ввалился дядюшка. Его сопровождали приятели в соответственно приподнятом настроении.
— Чур, чур, — закричал дядюшка с порога бильярдной. — Следующую партию со мной! Согласны?
Петр Арианович отклонил это заманчивое предложение.
— Но почему? — поразился дядюшка, с аффектацией откидываясь назад.
— Так.
— Нет, тут не «так». Тут начинка… А какая?
Петр Арианович пожал плечами.
— Что же, выходит, брезгуете нашим обществом? — не отставал дядюшка. — Мы ничего. Пьяненькие, но… Что поделаешь? У нас мыслящему человеку не пить нельзя.
Петр Арианович отвернулся и принялся намеливать кий.
— Потому что болото, провинция, — продолжал дядюшка. — Потому что рак на гербе… Весьегонск!
— Я сам из Весьегонска, — коротко сказал учитель, нагибаясь над столом.
— Я ж и говорю, — подхватил дядюшка. — А с кем тягаться вздумали? Страшно сказать — с заграницей, со всемирно известным Текльтоном! Вы — и Текльтон! Хо-хо! Сам Текльтон не открыл острова, а учитель географии открыл… В Весьегонске, в провинции!
— Да что вы привязались: провинция, провинция! — вступился за Петра Ариановича фельдшер. — А Ломоносов откуда был?
— Ну, Ломоносов! Сравнили! То академик! И в Петербурге! Добро бы господин Пирикукий… то бишь Ветлугин… в Петербурге жил… А у нас в Весьегонске академий нет!
Приятели вразнобой поддержали дядюшку:
— В Калуге, говорят, тоже учитель на звезды собрался лететь! Все ракету какую-то строит…
— В Козлове и того лучше: не учитель — часовщик новые растения стал выдумывать!
— Ну вот видите, видите? Вот она вам, провинция ваша!
И дядюшка захохотал.
Петр Арианович с полным самообладанием натирал мелом кий.
— Часовщики! Учители! — ликовал дядюшка. — А зачем стараются, лбом стену прошибают?
— Не для себя. Для славы отечества!..
— Ах, славы! — Дядюшка подмигнул приятелям. — Все слава, слава… Ну именно — чудаки! В каждом городе по чудаку!
— Какие же чудаки! Выдающиеся русские люди! Патриоты России!
Дядюшка удивился:
— Этак, скажете, и вы — патриот России?
— Конечно.
Дядюшка неожиданно обиделся:
— Позвольте! Если вы патриот, то кто тогда я?
Он обвел всех оскорбленным взглядом. Вид у него был, наверное, очень глупый, потому что в бильярдной засмеялись.
— Нет-с, не шучу! Господин Ветлугин говорит: я, мол, патриот России! Хорошо-с! Кто же тогда мы все? — Он сделал паузу, потом ударил себя кулаком в грудь: — Врете! Я патриот, я!
— Почему?
— То есть как это почему? Потому что вполне доволен своим отечеством. Зако-за-а-конопослушен! Не придумываю всяких теорий. Служу…
Петр Арианович усмехнулся.
— Ни к чему эта усмешка ваша! — Дядюшка рассердился. — Служу, да! А вы? Острова нашли? Не верю в ваши острова! Не видал! А чего не видал, того…
Петр Арианович, не обращая больше внимания на его болтовню, стал расплачиваться с маркером.
— Не верю! — продолжал выкрикивать дядюшка, бестолково размахивая руками и обращаясь больше к висячей лампе, чем к Петру Ариановичу. — Ни в часовщика не верю, ни в этого… с ракетой! И в тебя с островами твоими не верю!
Дядюшка огляделся, подбирая сравнение. Оно должно было быть хлестким и кратким. Что-нибудь вроде пословицы или афоризма. Требовалось выразить в одной фразе все свое превосходство над этим Кукипирием.
- Предыдущая
- 15/61
- Следующая