Загадка Сионских протоколов - Платонов Олег Анатольевич - Страница 50
- Предыдущая
- 50/144
- Следующая
Из временного зла, которое мы вынуждены теперь совершать, произойдет добро непоколебимого правления, которое восстановит правильный ход механизма народного бытия, нарушенного либерализмом. Результат оправдывает средства. Обратим же внимание в наших планах не столько на доброе и нравственное, сколько на нужное и полезное (протокол №1).
Все хорошо или дурно, смотря по употреблению, которое из него делают, и по пользе, которую из него извлекают; цель оправдывает средства… В государствах принцип права подчиняется принципу интереса. Отсюда вытекает то заключение, что злом может быть порождено добро, что добра можно достигнуть через посредство зла, все равно как лечат ядом или как спасают жизнь операционным ножом. Меня больше занимает то, что полезно и необходимо, чем то, что хорошо или нравственно (с.12).
Чтобы выработать целесообразные действия, надо принять во внимание подлость, неустойчивость, непостоянство толпы, ее неспособность понимать и уважать условия собственной жизни, собственного благополучия. Надо понять, что мощь толпы слепая, неразумная, не рассуждающая, прислушивающаяся направо и налево. Слепой не может водить слепых, без того чтобы их не довести до пропасти, – следовательно, члены толпы, выскочки из народа, хотя бы и гениально умные, но в политике не разумеющие, не могут выступать в качестве руководителей толпы, без того чтобы не погубить всей нации (протокол №1).
Если вы меня теперь спросите, почему я, республиканец, отдаю всюду предпочтение абсолютному правительству, то я вам скажу, что, будучи в своем отечестве свидетелем непостоянства и низости черни, ее врожденного влечения к рабству, ее неспособности понимать и ценить условия свободной жизни, я стал на нее смотреть как на слепую силу, которая в конце концов разнуздывается, если она не находится в твердой руке одного человека; я вам скажу, что народ, предоставленный самому себе, осужден на самоуничтожение (с. 12—13).
Народы прикованы к тяжелому труду бедностью сильнее, чем их приковывали рабство и крепостное право. От тех так или иначе могли освободится, могли с ними считаться, а от нужды они не оторвутся. Мы включили в конституции такие права, которые для масс являются фиктивными, а не действительными правами. Все эти так называемые права народа могут существовать только в идее, на практике никогда не осуществимой. Что для пролетария-труженника, согнутого в дугу под тяжелым трудом, придавленного своей участью, получение говорунами права болтать, журналистами права писать всякую чепуху наряду с делом, раз пролетариат не имеет иной выгоды от конституции, кроме тех жалких крох, которые мы им бросаем с нашего стола за подачу ими голосов в пользу наших предписаний ставленников наших, наших агентов? Республиканские права для бедняка – горькая ирония, ибо необходимость чуть не поденного труда не дает им настоящего пользования ими, но зато отнимает у них гарантию постоянного и верного заработка, ставя его в зависимость от стачек хозяев или товарищей (протокол №3).
Огромные массы прикованы к труду бедностью, как некогда они были прикованы рабством. И я вас спрашиваю, какое значение могут иметь для их счастья все ваши парламентские фикции. Ваше великое политическое движение, в конце концов, привело только к торжеству меньшинства привилегированного по закону случая, когда привилегии прежней аристократии давались рождением. Какое значение может иметь для пролетария, согбенного трудом, подавленного бременем рока, что несколько ораторов могут говорить, что несколько журналистов могут писать. Вы создали права, которые для народных масс всегда останутся в состоянии голой возможности, ибо они никогда не смогут ими пользоваться (с. 39—40).
Когда народ видит, что ему во имя свободы делают всякие уступки и послабления, он воображает, что он владыка, и кидается к власти, но, конечно, как и всякий слепец, натыкается на массу препятствий, бросается искать руководителей, не догадывается вернуться к прежнему и слагает покорно свои полномочия у наших ног. Вспомните французскую революцию, которой мы дали имя «Великой»: тайны ее подготовления нам хорошо известны, ибо она вся – дело рук наших (протокол №3).
Неизбежным последствием хода вещей будет то, что народ когда-нибудь овладеет всей той властью, источник которой, как было признано, существовал именно в народе. Сохранит ли народ власть в своих руках? Нет. Через несколько дней неистовства он в утомлении бросит эту власть первому счастливому солдату, которого он встретит на своем пути(с.43).
В настоящее время мы, как международная сила, неуязвимы, потому что при нападении на нас одних нас поддерживают другие государства. Неистощимая подлость гоевских народов, ползающих перед силой, безжалостных к слабости, беспощадных к проступкам и снисходительных к преступлениям, не желающих выносить противоречий свободного перед насилием смелого деспотизма, – вот что способствует нашей независимости. От современных президентов и премьеров они терпят и выносят такие злоупотребления, за меньшее из которых они обезглавили бы двадцать королей (протокол №3).
Вы не знаете беспредельной низости народов… Они пресмыкаются перед силой; они безжалостны к слабым, беспощадны к ошибкам и снисходительны к преступлениям; они не способны переносить тяготы свободного режима и терпеливо, вплоть до мученичества, готовы выдержать все насилия смелого деспотизма; они опрокидывают в минуты гнева строя, терпеливых до мученичества троны, а потом берут себе властелинов, которым они прощают покушения, за малейшее из которых они обезглавили бы двадцать конституционных королей (с.43)
Слово «свобода» выставляет людские общества на борьбу против всякой власти, даже Божеской и природной. Вот почему при нашем воцарении мы должны будем это слово исключить из человеческого лексикона, как принцип животной силы, превращающей толпы в кровожадных зверей. Правда, звери засыпают всякий раз, как напьются крови, и в это время их легко заковать в цепи… (протокол №3).
Принцип суверенитета народа разрушает всякую устойчивость; он узаконяет во всех случаях право революции. Он повергает общества в открытую войну против всех людских властей и даже против Бога. Он – само воплощение силы. Он делает из народа хищного зверя, который засыпает после того, как насытился кровью, и тогда его заковывают в цепи (с. 45).
Всякая республика проходит несколько стадий. Первая из них заключается в первых днях безумствования слепца, мятущегося направо и налево; вторая – в демагогии, от которой родится анархия, приводящая неизбежно к деспотизму, но уже не законному, открытому, а потому ответственному, а к невидимому и тем не менее чувствительному деспотизму какой бы то ни было тайной организации, тем бесцеремоннее действующей, потому что она действует прикрыто, за спиной разных агентов, смена которых не только вредит, но _воспособляет_ тайной силе, избавляющейся благодаря этой смене от необходимости тратить свои средства на вознаграждение долгосрочно прослуживших (протокол №4).
Неизменный ход движения обществ, в которых применяется принцип народного суверенитета, таков: суверенитет народа порождает демагогию, демагогия порождает анархию, анархия приводит к деспотизму. Для вас деспотизм – это варварство. Вы, стало быть, видите, что народы возвращаются к варварству через цивилизацию (с. 45).
Народ питает особую любовь и уважение к гениям политической мощи и на все их насильственные действия отвечает: подло-то подло, но ловко… Фокус, но как сыгран, столь величественно, нахально (протокол №10).
Вы знаете, народы чувствуют какую-то любовь к гению, крупному по грубой силе. При каждом акте насилия, отмеченном талантом искусства, вы услышите, как все будут говорить с выражением удивления, в котором совершенно забудется порицание: это, конечно, не похвально, по как это ловко сыграно и великолепно сделано (с. 96).
- Предыдущая
- 50/144
- Следующая
