Из-за девчонки (сборник) - Туинов Евгений - Страница 16
- Предыдущая
- 16/64
- Следующая
И на самом деле ты его враг номер один. На каждом шагу, за каждую мелочь угрызаешь. Связал по рукам и ногам… Нет, я верю: придет время – ученые найдут средство против тебя! Станут делать прививки или будут, как аппендикс, удалять. Счастливо заживут люди…
ВГ. Не желаю слушать твой бред. На «темную» накладываю вето.
ДМ. Ладно. Есть еще одна неплохая идея. Пусть «темную» устроит Севка. Он верный товарищ. Не откажется. И так отделает, что Коробок будет всю жизнь – ха-ха-ха! – работать на аптеку.
ВГ. И это я запрещаю.
ДМ (разъяренно). Совести у тебя нет, совесть!.. Это из-за тебя на земле столько разбитых сердец и неудачников. Я не камень, сочувствую тем, кому не повезло в любви. Но я уважаю силу! Счастье достается только сильным.
ВГ. И честным…
ДМ. Опомнись! Что ты делаешь с ним? Расшатываешь характер! Вот и вырастет он лопухом. Каждый, кому не лень, будет у него из-под носа уводить девчонок…
ВГ. Зато совесть будет чиста.
ДМ. Жалости у тебя никакой!.. Ему который день есть совсем не хочется, грудь болит, словно на нее горячий утюг поставили. А ты знай поёшь одно… Не делай из него христосика! Поручи его мне, мы с ним та-а-кое придумаем!..
Дух мести сладострастно потирает руки и поет:
ВГ (морщась). Потише, я не глухой… Злоба затемняет тебе рассудок. Ты все твердишь: «Коробок, Коробок…» А что, только в нем дело? Ты же был тут, когда она сказала: «Я люблю его». С этим-то что поделаешь?
ДМ (небрежно). Слушай ты ее больше… Это она тебе сказала. А ему еще нет.
ВГ. Все-то ты знаешь…
ДМ. Я же как-никак дух… Малышева еще в самой себе и в своих чувствах не разобралась. А уже любит напускать на себя: я такая взрослая, просто дальше некуда!
ВГ. Все-то ты понимаешь…
ДМ. Представь! В таких темных делах, как любовь, страсть, ревность, я разбираюсь получше многих.
ВГ. И на здоровье. А я буду молча страдать.
ДМ. Делать нечего? И нашел из-за кого! Если она выбрала Коробка, значит, она его стоит.
ВГ. Еще одно плохое слово про нее – и я вытрясу из тебя дух!
ДМ. О-охо-хо… Нервы, нервы…
… Рублёв встанет через две недели. Все анализы у него будут в норме. Останутся хандра и подавленное настроение. Но за это справки, увы, не дают.
В тот день, когда Колюня пошел в школу, выпал первый снег и ударил легкий, с солнечно-голубой искрой морозец. Все частные автомашины, осадившие «китайскую стену» со всех сторон, стали одного цвета – белого и одной марки: пухлые снежные шапки стерли различия между «жигулями», «москвичами» и «запорожцами».
– Рублёв!
Колюня оглянулся. Его догоняла Наталья Георгиевна. В новой шубе. Наверное, первый раз надела ее.
– Наконец-то ты выздоровел…
Видишь, Рублёв, есть же на свете люди, которые думают о тебе, рады, что ты оклемался.
– У нас полным ходом идет подготовка к фестивалю. Не забыл, что ты в своем классе ответственный?
– П-припоминаю, – кисло улыбнулся Колюня.
– И ты уже знаешь, с чем ваш класс выступит?
Шуба Натальи Георгиевны на свету помигивала, как новогодняя елка, разноцветными огоньками.
– Сами напишем и сами п-поставим маленькую комедию… Можно?
– Что ж, если это будет смешно и остро, я – за!
Она одобрительно хлопнула его по плечу и прибавила шагу, догоняя свою подругу, англичанку Галину Романовну.
Сочинять обещанную пьеску Колюня начал с «братьями Карамазовыми». Те взялись за работу с восторгом. Им обоим страстно хотелось, чтобы в классе перестали относиться к ним как к обалдуям. Но, быстро загоревшись, они столь же быстро остыли и вышли из авторского триумвирата. Правда, перед этим рассказали, кому только могли, о замышляемой постановке.
К удивлению самого Колюни, пьеска писалась быстро. Словно он ее, как профессиональный драматург, вынашивал годами, а затем сел за стол и в несколько вечеров выплеснул на бумагу. И хотя первое полугодие уже подходило к концу и по многим предметам надо было срочно выправлять положение, он, придя из школы, первым делом садился писать, потом быстро ел, делал уроки – и опять писал, писал… Он и чувства, дотоле ему неизвестные, испытал в те вечера, особенно когда какая-нибудь сценка, на его взгляд, получалась хорошей. Радостно выскакивал из-за стола, выходил в чем был в лоджию и прикладывал к лицу хлопья мягкого, в темноте синего снега. Усталость тут же проходила. Колюня возвращался к столу, с лица на бумагу падали капли талой воды, чернила расплывались, и буквы делались ветвистыми, как узоры мороза на оконном стекле… Иногда ему казалось, что сквозь чащу строчек с той стороны листа бумаги на него с укором смотрят чьи-то темные, с раскосинкой глаза. И это его еще сильнее подзадоривало.
В школу он приходил в хорошем настроении. Как ни в чем не бывало здоровался и с Валерием, и с Катей. К тем, кого прежде любил заводить, не приставал и вообще был серьезным, торжественным и погруженным в самого себя.
Колюня, Колюня…
Свою шуточную пьеску (она уместилась в тонкой ученической тетради) он назвал в стиле А. Н. Островского: «Любовь зла – полюбишь и козла!» В скобках написал: «Детям до шестнадцати лет». В основу своего сочинения положил немудреную сказочку про добродетельную многодетную козу, ее доверчивых козлятушек-ребятушек и коварного серого волка. Конечно, он внес в сказку много своего, ввел новые персонажи, а традиционным придал такие черты, каких у тех отродясь не бывало. Так, помимо козы и козлятушек, в пьеске фигурировали ученый козел и молодая козочка, довольно ветреная особа. По-новому трактовал Колюня и образ серого волка. Он у него был вегетарианцем, вовсе не покушался на жизнь козлятушек. Главным для него было доказать, что серый-то не он, а козел и что все влюбленные козы близоруки и глупы. Самой невыигрышной обещала быть роль козла. Увешанный амперметрами и другими физическими приборами, он на протяжении всей пьески стоял посреди зеленого лужка и с тупым видом поглядывал то на жену-козу, то на козочку-вертихвостку, всячески завлекавшую его, и время от времени бекал и мекал…
Так получилось, что Рублёву пришлось быть и режиссером постановки, и художником-оформителем, и костюмером. Репетиция устраивалась два раза в неделю. Проходили они не бесконфликтно, но всегда весело и ощутимо сблизили между собой весь режиссерско-исполнительский состав. Постановка раз от разу становилась все лучше и обещала стать гвоздем фестиваля искусств.
На один из последних прогонов («генералку» Колюня решил провести перед самым началом фестиваля) пришла классная. Она села в последнем ряду. В актовом зале было холодно, она накинула на плечи пуховую шаль, спрятала под нее руки и смотрела прогон неподвижно, как сфинкс. Колюня вначале оглядывался на нее, пытаясь по лицу понять, нравится ей или нет, потом увлекся, забыл про нее и полностью вошел в роль режиссера.
– Козел! – непререкаемым голосом маэстро обратился он к Мишулину, исполнителю этой роли. – Я не верю тебе! Сильнее т-тряси бородой… Это уже лучше!.. Козлятушки! – Тут же он набросился на «братьев». – Вы что? С бороздки съехали? Еще не родились, а уже выбежали на лужок…
Когда очередь дошла до эпизода, в котором чадолюбивый серый волк укладывает спать козлятушек, Колюня на несколько минут покинул пульт режиссера: серого волка он играл сам. Поднялся на сцену, перековал голос и под гитару спел колыбельную «Мама, роди меня обратно!», сочиненную участниками постановки совместно.
Репетиция закончилась. Вопреки ожиданиям Колюни и всей труппы, классная не стала хлопать. Постукивая каблучками туфелек, она медленно прошла через весь зал, поднялась на сцену.
– Вам нравится? – обвела она взглядом всех.
- Предыдущая
- 16/64
- Следующая
