Лысый остров - Михеева Тамара Витальевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/34
• Следующая

Так я ничего и не узнал. Вертолёт ещё несколько раз тревожил анулейцев. Чем дольше я здесь жил, тем чаще меня искали. Меня мучила совесть: обо мне волновались в Посёлке, и я сильно нарушал покой анулейцев.

Зое как-то после очередного „налёта“ спросила:

— Ты сказал тогда, что птица прилетает за тобой?

— Да. За мной.

— Она хочет тебя убить?

— Нет, Зое, нет! — я поцеловал её. — Это не совсем птица, это… Ну, как же объяснить? Это такая машина, вроде той, на которой твой отец делает горшки, только она умеет летать…

— Нет! Ты не знаешь! Она убивает!

— Зое… когда-то давно, может быть, такие птицы принесли вам много горя, но эта птица другая… Ну вот, смотри! У тебя в доме живёт рысь, она добрая, ты можешь её погладить, она ест с руки и помогает вам пасти коз. А в лесу живут злые рыси, одна из них чуть не убила меня! Рыси разные, и птицы разные. Понимаешь?

— Да… — не сразу ответила Зое. — Ты приручил эту громкую птицу?

— Не я… мои друзья. Они волнуются за меня. Думают, что я погиб в лесу, и вот ищут.

— Зачем искать, если погиб?

— Ну… вдруг не погиб. Они надеются.

Зое как-то отодвинулась.

— Они любят тебя.

— Да. Наверное.

— А… там есть женщина, которая тебя любит?

— Нет, Зое, нет. Там никого нет. Только друзья и дельфины…

…Много узнал и увидел я, живя у анулейцев. Хота научил меня лепить горшки. Оказалось, что это очень непросто, и Зое посмеивалась над моей неловкостью и кривобокими кувшинами, но зато когда получилась более-менее приличная посудина, Зое бережно взяла этот кувшин и сказала:

— Оставь его мне. Ты уйдёшь, я буду гладить и целовать его, ведь он сделан твоими руками.

И тогда я подумал, что надо возвращаться.

Ещё помню два случайно подслушанных разговора. Первый — Хоты с молодым Вождём.

— Хота, — сказал Вождь сурово, хотя годился ему в сыновья. — Зачем ты хочешь, чтобы люди видели тебя слепым? Зачем ты притворяешься менее зрячим, чем ты есть?

— О чём ты, мой Вождь?

— Ты знаешь, не лукавь. Твоя дочь и чужеземец.

Хота долго молчал, потом заговорил спокойно и вдумчиво:

— Мы не властны в своем сердце, мой Вождь. Даже ты, даже я. Что уж говорить о юной девушке, души которой впервые коснулась любовь. Разве я своей властью отца или ты властью закона сможем остановить движение Солнца или ветра? Никогда. Их сердца, как Солнце, как ветер. С самого начала я видел, что происходит, но только и смог, что наблюдать за движением.

— Но он из другой земли! Он, может быть, даже из крысиного народа!

— Чужеземец говорит, что крысиного народа давно не существует. Боги наказали их за злость, и они вымерли. Их теперь даже никто не помнит.

— Радостная весть, но всё-таки… — голос Вождя смягчился, — Зое — красавица, она может найти себе лучшего мужа среди своего народа, зачем ей чужеземец?

— Зачем ночь сменяется днём, а день ночью? Ты задаёшь не те вопросы, Вождь. Скажи лучше: что мне делать, если он уйдёт и заберёт с собой мою единственную дочь? Как я буду жить один?

Вождь помолчал, а потом сказал, и его голос был похож на голос размечтавшегося мальчишки:

— А как было бы хорошо, если бы Зое полюбила Киро!

Киро! Это имя прозвучало, как выстрел.

С тех пор, как я окончательно поправился и красавец-ведун перестал ежедневно навещать меня, я успел (на фоне своего счастья от первой взаимной любви) забыть о нём. Мы встречались иногда в Городе, улыбались, прикладывали правую ладонь к сердцу в знак уважения; изредка он спрашивал, как я себя чувствую, не гнетут ли меня злые духи. Но всё это время я был так по-детски счастлив с Зое, что совсем не думал о том, что может связывать её и Киро. Но вот Вождь упомянул его имя, я вспомнил глаза, какими Киро смотрел на Зое, и как однажды Хота сказал грустно:

— Киро — лучший человек нашего народа… Они дружат с Зое с детства, выросли вместе.

Зое вспыхнула и шепнула мне:

— Не слушай!

Но теперь я не мог не слушать и не думать.

Потом я случайно услышал ещё один разговор. Я сидел за домом Хоты в зарослях дикого шиповника, делал записи в дневнике, как вдруг увидел сквозь ветки Зое. Она не видела меня, шла к лесу. Я хотел было уже выйти навстречу, как вдруг услышал:

— Зое!

Из-за деревьев вышел Киро. Он подошёл и хотел взять её за руку, но Зое спрятала руки за спину.

— Зое, — укоризненно и вместе с тем жалобно сказал Киро. — Ты убегаешь от меня, прячешься, проходишь мимо, даже глаз не поднимаешь.

— Я просто не видела тебя, Киро, — в смятении сказала Зое.

— Нет, Зое, неправда. Ты чувствуешь себя виноватой за что-то… ты… ты знаешь, что я люблю тебя!

— Нет, нет, Киро, молчи! — Зое зажала уши. — Я не хочу ничего слушать, не хочу знать!

— Зое!

— Нет, Киро! — голос Зое вдруг стал строгим, сердитым. — Мы выросли вместе, да, это правда. Ты как брат мне, и, как брат, ты сделал лучшее для меня: ты увёл от смерти человека, которого Боги послали той женщине, что живёт во мне…

Я увидел, как испугался Киро. Видимо, то, что сказала Зое, значило по-анулейски очень много. Может быть, то, что мы с Зое теперь как муж и жена. Я должен был выйти, но теперь уже было поздно, уже невозможно было выйти сейчас из моего укрытия. Киро вдруг сжал кулаки, глаза его были страшны.

— Зое, ты не можешь! Он уйдёт в свою землю, он оставит тебя!

— Замолчи! Ты ничего не понимаешь, — в бешенстве, закричала Зое. — Ничего не знаешь! Он никогда не оставит меня.

Она сорвалась с места и убежала. Я сидел в своём укрытии, боясь дышать. Мне было и стыдно, и радостно, и горько. Стыдно за то, что подслушал чужой, такой личный разговор. Радостно, потому что Зое любит меня. Горько, потому что Киро прав: мне в самом деле придётся когда-нибудь уйти. Киро спас мне жизнь, а я забрал его невесту — вот что ещё мучило меня. В большом смятении я пошёл искать Зое, мне было необходимо увидеть её, почувствовать. Я побродил по лесу и вернулся в дом, и Зое тут же двинулись мне навстречу.

— Зое, — сказал я и замолчал, не зная, что сказать. — Зое!

— Что? — улыбнулась она.

Я прижал её к себе, повторяя:

— Зое, Зое!

Я видел, что она тоже ещё под впечатлением от разговора с Киро, и я звал её, я хотел вернуть её, боялся потерять, боялся, что она поверит Киро.

— Ну, что, что? — рассмеялась Зое, потом посмотрела мне в глаза, и её глаза потемнели в ответ. — Что с тобой?

— Зое… ты любишь меня?

Зое замерла, растерялась, опустила глаза.

— Ты задаёшь вопросы, которые мужчина не должен задавать женщине.

— Почему?

— У слов большая сила. Если я скажу „да“, и ты скажешь „да“, мы совершим клятвенный обряд, мы станем мужем и женой и будем принадлежать друг другу всю жизнь.

— Разве мы уже не муж и жена? Зое… ты любишь меня?

— Да.

— Да. Я люблю тебя, Зое. На всю жизнь.

Я поцеловал её глаза.

— Ты скоро уйдёшь, — не вопросительно, а утвердительно произнесла Зое.

— Почему ты так думаешь?

— Твои дельфины… Ты сказал, что вы помогаете друг другу жить, значит, без тебя они умрут.

— Дельфины… они очень сильные, Зое.

— А я слабая, — вдруг всхлипнула Зое. — Я умру без тебя!

— Уйдём со мной! Уйдём к морю! Это далёкий путь, тяжёлый, но я вижу: ты умеешь ходить по лесу, как рысь. Мы справимся.

— А мой отец? Он умрёт один, ведь у нас никого нет… Ты не можешь забрать нас всех? Вывести к морю?

И я понял, что именно это я и должен сделать, что в этом весь смысл моей жизни: вывести анулейцев к морю, вернуть прекрасному народу его энко! Но я не мог решить это один. Я тут же представил, как к Посёлку выходит около полутысячи лесных людей, высоких, красивых, странных, как они видят Башню — свою древнюю святыню, море, дельфинов в вольерах. Я представил, что будет с Силиным и Листом, с Мумукой, когда я скажу им, что эти люди будут жить здесь, потому что имеют больше прав на Побережье, чем мы. Я представил, что скажут в Управлении. Надо будет где-то разместить их всех, построить хижины, дать пропитание…

• Предыдущая
• 26/34
• Следующая