Ученик еретика - Питерс Эллис - Страница 38
- Предыдущая
- 38/53
- Следующая
— Но я принес с собой шкатулку, и со шкатулкой также случилось непонятное, — продолжил его мысль Илэйв. — Или у тебя имеется на этот случай какое-то объяснение?
— Возможно, да. Кое-что можно предположить… Мы только что вынимали из шкатулки кошели с пенсами, чтобы хорошенько рассмотреть ее и снаружи, и изнутри. На коже, которой устлано дно, остались следы позолоты в виде пылинок, видимых только на свету. А еще кожа покрыта тончайшим голубоватым налетом, вроде того, что бывает на сливах. Брат Ансельм предполагает, что это свидетельствует о тесном соприкосновении с поверхностью другого предмета, окрашенного в пурпур. Как подтверждение мы обнаружили под уголком подстилки обрывок пурпурной кожи, полоска которой, очевидно, была приклеена к корешку книги на случай, если ее будут хранить в сундуке, как, например, хранятся книги у нас в монастырской библиотеке.
— То есть ты хочешь сказать, — наконец осенило Илэйва, — что в шкатулке лежала книга или книги, которые первоначально хранились в сундуке? Возможно ты прав, но что это нам дает? Шкатулка довольно старая, и ее могли использовать для самых различных нужд. Наверное, сто лет миновало с тех пор, как в ней лежала книга.
— Допустим, это так, но прими во внимание следующее. И ты, и я заметили, что пять дней назад шкатулка была значительно тяжелей и казалась сплошным куском дерева, а сегодня она значительно легче по весу и в ней звенят монеты. Я хочу сказать, Илэйв, только то, что пять дней назад, двадцатого числа сего месяца, содержимое шкатулки было иным, нежели теперь, двадцать пятого числа сего же месяца.
— Обычного размера, — сказал брат Ансельм, обеими руками отмеряя перед собой на столе расстояние. — Если шкуру сложить в восемь раз, получится книга такой величины. Возможно, шкатулку заказывали специально для этой книги.
— Но если их создавали одновременно, к корешку бы не стали приклеивать полоску кожи. Это уже излишество.
— Отчего же? Тот, кто делал книгу, мог приклеить полоску только потому, что так было принято. Но шкатулка могла быть создана и позже. Если книга была сделана и написана до появления шкатулки, ей придали такой вид, как и прочим книгам. И только потом владелец заказал для нее футляр, дабы предохранить от вытирания, что случалось нередко при хранении среди прочих, менее ценных книг.
Кадфаэль расправил пальцами полоску пурпурного цвета, пригладив бахрому ворса, истершегося вдоль рваного края до паутинной тонкости. Мельчайшие нити прилипли к коже, окрасив ее в бледно-голубой цвет.
— Я говорил с Хэлвином, который знает о красках и выделке пергамента несравненно больше, чем я. Хотелось бы мне, чтобы он тогда был здесь с нами! Брат Хэлвин большой знаток! Так вот, он говорит то же, что и ты. Пурпур — цвет императоров; пурпурная с золотом окраска свидетельствует о том, что книгу делали для императора. И в восточных, и в западных империях создавались такие книги. Пурпур и золото были имперскими цветами.
— И до сих пор остаются таковыми. Здесь они в наличии оба: и пурпур, и остаток позолоты. В Древнем Риме, — вспомнил Ансельм, — императоры считали их исключительно своей принадлежностью. Они ревностно следили за тем, чтобы никто не смел им уподобляться. И в Аахене, и в Византии следовали, как известно, примеру цезарей.
— Из какой империи, как ты предполагаешь, привезены книга и шкатулка, эти дивные произведения искусства? Достаточно ли оснований, чтобы указать точно?
— Тебе видней, — сказал Ансельм. — Ты путешествовал в землях, где я никогда не бывал. Попробуй сам разгадать эту загадку.
— Резьба по кости могла быть сделана мастером из Константинополя, хотя заказчику необязательно было отправляться туда. Со времен Карла Великого оба имперских двора тесно общались между собой. Интересно, что шкатулка объединила обе стороны света, ибо резьба по дереву явно сделана в духе западной империи. Древесина же была добыта где-то близ Средиземного моря. Скорее всего, в Италии. И все эти редкостные материалы и таланты слились воедино, чтобы воплотиться в вещи удивительной красоты!
— А хранилось здесь, возможно, еще более удивительное произведение искусства. Кто знает, какой художник покрывал золотой вязью пурпурный переплет! Наверное, на книге имелась надпись, для какого наследника Византии или Рима она предназначена. И кто был творец, создавший это диво, в каком стиле он работал — западном или восточном.
Брат Ансельм, разглядывая солнечный блик на столе, попытался представить, как должна была выглядеть эта драгоценная книга, какие слова и имена должны были быть на ней выведены ради услаждения царственных особ и каким причудливым узором она была украшена.
— Да, это было, наверное, подлинное чудо, — сказал он мечтательно.
— И хотел бы я знать, — пробормотал Кадфаэль, — где это чудо находится теперь.
Едва наступил вечер, Фортуната зашла в лавку к дядюшке. Джеван уже сложил инструменты и сейчас убирал на полки только что нарезанный на листы пергамент с кремовато-белой, гладкой поверхностью. Большой лист, сложенный втрое, давал несколько листов поменьше, но края еще не были обрезаны. Фортуната подошла и пальцем провела по ровной поверхности.
— Подходящий размер, — сказала она задумчиво.
— Размер этот годится для многих целей, — заметил Джеван. — Но что ты имеешь в виду? Какую книгу?
— Такую, что поместилась бы в моей шкатулке. — Девушка взглянула на Джевана большими, орехово-зелеными глазами. — Ты ведь знаешь, мы с отцом ходили в аббатство и просили, чтобы Илэйва отпустили на поруки? Просьба наша осталась невыполненной. Но все заинтересовались шкатулкой. Брат Ансельм, библиотекарь аббатства, внимательно осмотрел ее. И вот они пришли к выводу что некогда в шкатулке хранилась книга. Как раз такого размера, когда большой лист складывается втрое. Книга, наверное, была очень красивой, под стать шкатулке. Как ты думаешь, они правы?
— Да, возможно. Судя по размеру шкатулки, в ней действительно могла лежать такая книга. Конечно же, для книги это был бы замечательный футляр. — Джеван взглянул в лицо племяннице и мрачновато усмехнулся. — Жаль, что ее утратили прежде, чем дядя Уильям оказался в Триполи, к тому времени, осмелюсь предположить, шкатулка прошла через много рук и служила для самых разных целей. Там, в тех землях, жизнь довольно тревожная. Куда проще насадить христианство, нежели потом взрастить его.
— Я рада, что в шкатулке оказались серебряные монеты, а не какая-то ветхая книга. Что бы я с ней делала? Ведь читать я не умею.
— Книги стоят довольно дорого. Особенно если красиво написаны и изукрашены. Но я рад, что ты довольна своим приданым, и желаю тебе воспользоваться им с наибольшей выгодой.
Фортуната ладонью провела по полке и, нахмурившись, взглянула на испачканные пылью пальцы. Вот точно так же монахи, проведя пальцем по кожаной подстилке, пристально вгляделись в голубоватый мелкий порошок, обнаружив нечто значительное в таком ничтожном, казалось бы, предмете. Фортуната заметила поблескивающие на солнце золотые пылинки, но не могла взять в толк, что бы это значило. Рассмотрев их внимательно, девушка стряхнула с ладони тончайшую бархатистую пыль.
— Здесь пора сделать уборку, — сказала она. — Ты все содержишь в порядке, но забываешь про пыль.
— Да, можешь прибраться, когда будет время, — разрешил дядюшка. — Пыль накапливается постоянно, а выделанные кожи имеют свою, особую. Она постоянно вокруг меня, я дышу ею и потому не замечаю. Если хочешь, пожалуйста, вытри ее.
— А в твоей мастерской, наверное, еще больше грязи, — продолжала Фортуната. — Ведь там ты скоблишь кожи, и с них капает после мытья в реке, не говоря уж о мокром песке и глине на полу… А соскобленная шерсть, а запах… Представляю! — Фортуната наморщила нос.
— Ну уж не настолько, милая госпожа! — рассмеялся дядюшка, глядя на ее брезгливую мину. — Конан прибирает в мастерской довольно часто, и я ему хорошо плачу за это. Следовало бы обучить его моему ремеслу, но он слишком занят на пастбище. Он парень неглупый и уже многое знает о том, как делается пергамент.
- Предыдущая
- 38/53
- Следующая
