Тысяча Сынов - Макнилл Грэм - Страница 78

Мы быстро росли и тренировались так, как никто не тренировался ни до, ни после нас. Вместе с мастерством росла и наша отвага, и впервые испытать свои силы нам довелось в сражениях против последних мятежников Терры. К тому времени мы уже носили броню последней модели и обладали самым разрушительным оружием. Мы получили имя Тысячи Сынов, и уже никто не мог нам противостоять.

День расставания с Террой мы запомнили навсегда, и с этим событием не может сравниться даже Триумф на Улланоре. Весь мир со слезами на глазах провожал в путь воинов, которым предстояло добиться Единства. Между Террой и Марсом уже был заключен союз, и адепты Механикум превзошли себя, построив огромный флот, позволивший Императору начать свой Великий Крестовый Поход среди звезд. В небе над Террой стало тесно от сотен тысяч космических кораблей, собранных в семь тысяч флотилий, резервных групп, вспомогательных и сопровождающих эскадрилий. Эта армада была создана для покорения Галактики, и именно это мы и намеревались сделать.

Ариман замолчал и окинул взглядом простиравшуюся внизу Тизку, затем обратился к черному зеркалу океана. Лемюэль, заметив отсутствующее выражение его лица, понял, что рассказ был важен не столько для летописца, сколько для самого Аримана.

— Первые годы Великого Крестового Похода приносили нам радость. Мы странствовали по Солнечной системе и вновь отвоевывали покоренные когда-то миры. Вокруг Терры угнездилось множество ксенорас, и мы истребляли их без всякого милосердия, сжигали их города и оставляли после себя лишь пепельные пустыни.

— Не очень-то похоже на Великий Крестовый Поход, — заметил Лемюэль. — Я всегда считал, что главное — это просвещение и разум, а выходит — обычное завоевание.

— Ты должен понимать, что в те времена мы сражались ради выживания своей расы. Терру со всех сторон окружали злобные хищники, и мы вынуждены были отвечать жестокостью на жестокость. Это было славное время. Астартес только еще начинали осознавать, на какую непреодолимую ярость они способны. Война закаляет характер человека, и то же самое можно сказать о целом Легионе. Не знаю, возможно, это было влияние геносемени наших прародителей, но уже тогда каждый Легион стал приобретать свои характерные черты, и мы отличались друг от друга не только названиями. Ультрамарины быстро прославились своей дисциплинированностью и целеустремленностью. Они учились в каждом сражении и в каждом следующем бою уже применяли полученные знания. Пожиратели Миров... Ну, ты и сам можешь представить, чему они научились.

— А Тысяча Сынов?

— Ах... В то время нас постигли первые неприятности, — сказал Ариман.

— Неприятности?

— В течение первых пяти лет Великого Крестового Похода уже начал формироваться характер нашего Легиона. У воинов стали проявляться совершенно неожиданные способности. Я видел события до того, как они происходили, а Ормузд мог создавать молнии. И подобными силами обладали многие наши товарищи. Поначалу мы только радовались, считая, что необычные способности заложены в нас Императором, но вскоре ликование сменилось ужасом. Сначала один воин, а за ним и другие стали стремительно меняться.

— Как Гастар на Сорокопуте? — спросил Лемюэль.

— Да, это было перерождение плоти.

Ариман поднялся и прошел в другой конец террасы. Положив руки на ограждение, он уставился вдаль, и Лемюэль, стараясь побороть легкое головокружение, последовал его примеру.

— Первый воин умер на Безанте. Его плоть вывернулась наизнанку, а силы вышли из-под контроля. Что-то чуждое овладело его плотью, разорвало в клочья и превратило в сосуд для сущности из Великого Океана. Мы решили, что это случайное явление, но оказалось, что это эпидемия.

— Неужели действительно все было так ужасно?

— Хуже, чем ты можешь себе представить, — сказал Ариман, и Лемюэль ему поверил. — Вскоре об этом несчастье узнали все остальные. К тому времени уже многие Легионы воссоединились со своими прародителями, и некоторые из них нашли наши способности отвратительными. Больше всех возмущался Мортарион, но Коракс и Дорн были ничуть не лучше. Они боялись наших способностей и рассказывали разные небылицы о нас всем, кто только соглашался слушать, утверждая, что мы занимаемся нечистой магией. Мало кто из них сознавал, что проклятия относятся как раз к тем силам, благодаря которым мы можем странствовать в космосе и благодаря которым они могут распространять свои россказни.

На лице Аримана появилось выражение гнева и горечи, и растущие рядом растения завяли и почернели. Лемюэль едва не задохнулся от приступа тошноты и сглотнул подступившую к горлу желчь.

— С каждым годом, — продолжал Ариман, — все больше и больше воинов погибали от перерождения плоти, несмотря на то что мы научились различать признаки приближения этого недуга и уже начали предпринимать некоторые шаги, чтобы его сдерживать. Как ни странно, с увеличением количества пострадавших росли и наши способности. Мы старались найти способ уберечься от страшного несчастья, но все больше и больше наших товарищей становились его жертвами, а голоса недоброжелателей звучали все более настойчиво. Возникали разговоры даже о том, чтобы расформировать наш Легион и вычеркнуть его имя из истории Империума.

Лемюэль покачал головой.

— История отличается одной особенностью, — сказал он. — Все, о чем мы хотели бы забыть, в ней непременно сохраняется. Никто не в состоянии стереть какие-то факты без следа, всегда отыщется какое-нибудь свидетельство.

— Не будь так уверен, Лемюэль, — предостерег его Ариман. — Гнев Императора — страшная сила.

Лемюэль услышал отзвук печали в голосе Аримана и собрался задать следующий вопрос, но история еще не закончилась.

— Ормузд и я всегда были в первых рядах Тысячи Сынов, как в сражениях, так и в наших необычных занятиях. Мы думали, что неуязвимы для перерождения плоти, что слишком сильны для этого недуга. Какая самонадеянность! Ормузд первым пал жертвой этого несчастья, и, пока он боролся со своей взбунтовавшейся плотью, я был вынужден заботиться о его безопасности.

Ариман повернулся к Лемюэлю, и тот вздрогнул под его напряженным взглядом.

— Вообрази, что тело становится твоим злейшим врагом, и каждая молекула пытается вырваться из отведенного ей генетическим кодом места. Плоть удерживается только силой воли, и все это время ты знаешь, что скоро ослабеешь и она возьмет верх.

— Я не могу себе такого представить, — признался Лемюэль. — Это выше моего понимания.

— Я изо всех сил старался помочь Ормузду, но вскоре и сам заметил признаки поражения. Я не отправился в стазис-камеру, где уже находились наши братья, ожидавшие завершения Великого Крестового Похода, когда можно было бы заняться поисками средств излечения, но только потому, что мог противиться перерождению. Но я понимал, что рано или поздно проиграю эту битву.

Ариман улыбнулся, и у Лемюэля немного отлегло от сердца.

— Потом свершилось чудо, — продолжил Ариман. — Мы достигли Просперо, и Император отыскал Магнуса.

— Как это было? — полюбопытствовал Лемюэль. — Что ты чувствовал при первой встрече с прародителем?

— Магнус стал нашим избавителем, — не без некоторой гордости сказал Ариман. — Мы спустились на поверхность планеты вместе с Императором, но встречу отца и сына я плохо помню, поскольку все тело кричало от боли и все мои силы были направлены на то, чтобы сохранить его целостность. Это был мрачный период для нашего Легиона и в то же время радостный. Нам стало ясно, что дальше так продолжаться не может, поскольку слишком много воинов уже стали жертвами перерождения плоти, а мы ничего не могли сделать, чтобы это остановить. Но, несмотря на подступающее отчаяние, мы испытывали восторг от встречи с генетическим отцом Легиона.

Светлые воспоминания Аримана вызвали улыбку на лице Лемюэля. Затем капитан Первого братства перевел взгляд на пирамиду Фотепа, и в его глазах появилось виноватое выражение, словно он опасался потревожить глубоко похороненные откровения.