Разгадай меня - Мафи Тахира - Страница 70

• Предыдущая
• 70/101
• Следующая

Я даже не сознаю того, что плачу, пока мои собственные слезы не попадают мне в рот, и я начинаю ощущать их вкус.

— Ты говоришь, что ты любишь меня, — продолжает он, — а я знаю, что люблю тебя. — Он поднимает на меня взгляд. — Тогда какого черта мы не можем быть вместе?

И я не знаю, как сказать ему что-то, кроме «прости, мне жаль, мне очень жаль, ты даже не знаешь, как жаль…».

— Почему мы не можем просто попробовать это? — Он хватает меня за плечи, его слова становятся резкими, не терпящими отлагательств, наши лица теперь находятся в опасной близости. — Я хочу взять все то, что смогу получить. Клянусь, я только хочу знать, что ты будешь моей…

— Нет, мы не можем, — говорю я и тру лицо, чтобы остановить эти унизительные слезы. — Этого не будет достаточно, Адам, и ты сам это прекрасно понимаешь. Однажды мы забудемся или решим рискнуть. Однажды мы решим, что все пройдет, а это не пройдет. И все плохо закончится.

— Но ты посмотри на нас вот сейчас, — парирует он. — Мы все сделаем так, что у нас получится… Я же могу находиться рядом с тобой и не целовать тебя… Мне просто требуется еще несколько месяцев тренировок…

— Твои тренировки не помогут, — прерываю его я, понимая, что теперь я должна высказать ему все, что хотела. Он имеет право знать все, что известно мне самой. — Потому что, чем больше тренируюсь я, тем лучше я понимаю, насколько я опасна. И ты н-не м-можешь находиться рядом со мной. Теперь опасна не только моя кожа. Я могу причинить тебе вред, даже если просто возьму тебя за руку.

— Что? — Он несколько раз моргает. — О чем ты говоришь?

Я набираю в легкие воздух. Я кладу ладонь на стену туннеля, потом сгибаю пальцы и проникаю внутрь камня. Там я сгибаю их в кулак и вынимаю наружу обломок камня размером с пригоршню, который тут же сжатием пальцев превращаю в песок, бесшумно струящийся на пол.

Адам сражен. Он молча смотрит на меня.

— Это я стреляла в твоего отца, — говорю я. — Я не знаю, зачем Кенджи решил прикрыть меня. Я не знаю, почему он решил не говорить тебе правду. Но я была просто ослеплена этой… этой всепоглощающей яростью… Я просто хотела убить его. И я мучила его. — Тут я перехожу на шепот. — Я стреляла ему в ноги, потому что таким образом тянула время. Потому что мне хотелось насладиться его последней минутой жизни. Последнюю пулю я намеревалась пустить ему прямо в сердце. К этому все и шло. Но Кенджи… Кенджи оттащил меня от него. Потому что увидел, что я обезумела. Я не контролирую себя. — Мой голос резок, но одновременно похож на мольбу. — Я не знаю, что со мной не так, что происходит и на что я вообще способна. И я не знаю, как мое состояние может измениться и насколько ухудшиться. Каждый день я узнаю о себе что-то новое, и это новое страшит меня. Я делала жуткие вещи с людьми, — шепчу я и сглатываю, чтобы не начать плакать снова. — И со мной не все в порядке. Не все в порядке, Адам. Со мной совсем не все в порядке, и со мной тебе не безопасно находиться рядом.

Он смотрит на меня, он так поражен, что забыл все слова на свете.

— Теперь ты знаешь, что все слухи обо мне — это правда, — продолжаю я шептать ему. — Я безумная. И еще я чудовище.

— Нет, — выдыхает он. — Нет…

— Да.

— Нет. — В его голосе теперь звучит отчаяние. — Это неправда… ты сильнее этого… я знаю… я знаю тебя, — говорит он. — Я знаю твое сердце целых десять лет. Я видел, что тебе пришлось пережить, вынести, но я не сдался, не отступился от тебя из-за всего этого…

— Но как ты можешь так говорить? Как ты можешь верить, что после всего… того, что произошло…

— Ты, — говорит он, сильнее сжимая меня руками, — одна из самых сильных и храбрых женщин, которых только мне доводилось видеть. У тебя лучшее сердце, лучшие намерения. — Он замолкает, нервно дышит, потом продолжает: — Ты самый хороший человек из всех. Тебе пришлось пережить все самое страшное и плохое, но ты выжила и сохранила свою человечность. И как я должен, черт побери, — здесь его голос начинает срываться, — отпустить тебя? Как я могу вот так просто уйти от тебя?

— Адам…

— Нет, — говорит он и трясет головой. — Я отказываюсь верить в то, что это конец наших отношений. Нет, если ты еще любишь меня. Потому что ты пройдешь и через это, а я буду ждать то время, когда ты станешь готова. И я никуда не уйду. Для меня другого такого человека существовать не будет. Ты единственная, кого я хочу, и это никогда, слышишь, никогда не изменится.

— Как трогательно.

Мы с Адамом застываем на месте. И медленно поворачиваемся на этот непрошеный голос.

Он здесь.

Прямо перед нами стоит Уорнер с завязанными за спиной руками. Глаза его горят злобой, обидой и презрением. За ним идет Касл, который, видимо, куда-то и зачем-то его ведет. Он видит, почему остановился Уорнер, и не двигается с места. Адам превратился в мраморную статую. Он не шевелится, ничего не говорит и, кажется, не дышит. И не сводит с него взгляда. Я уверена, что мои щеки полыхают так ярко, что могут пережариться и обуглиться.

— А ты такой милой становишься, когда краснеешь, — заявляет мне Уорнер. — Но мне действительно очень жаль, что вы тратите свои чувства на того, кого приходится умолять вас о любви. — Он склоняет голову в сторону Адама. — Как грустно все это для тебя, — говорит он. — Тебе, должно быть, очень стыдно.

— Ты просто больной ублюдок, — стальным голосом произносит Адам.

— Но по крайней мере я не теряю чувства собственного достоинства.

Касл качает головой в изнеможении. Подталкивает Уорнера вперед.

— Прошу вас обоих вернуться к своей работе, — громко говорит он, проходя мимо нас вместе с Уорнером. — Вы теряете драгоценное время, стоя здесь вот так.

— Проваливай ко всем чертям! — кричит Адам на Уорнера.

— Если даже я там окажусь, — отвечает Уорнер, — это вовсе не будет означать, что ты ее когда-нибудь будешь достоин.

И на это Адам ничего ему не говорит.

Он просто внимательно смотрит им вслед, а Касл и Уорнер уже заворачивают за угол.

Джеймс присоединяется к нам на тренировке перед ужином.

С тех пор как мы вернулись после боя, он стал много времени проводить с нами, и в его компании всем стало лучше. Есть в нем что-то обезоруживающее и милое. В общем, хорошо, что мы опять вместе.

Я показываю ему, с какой легкостью я теперь могу разрушать разные предметы.

Кирпичи для меня пустяк. Это как сжать в руке кусок торта. А металлические трубы гнутся в моих руках, как пластиковые трубочки для коктейлей. С деревом чуть сложнее, потому что если я сделаю что-то неправильно, то могу занозить себе руку, но вообще никаких больше трудностей для себя я не нахожу. Кенджи думает над новыми способами проверки моих способностей. В последнее время он пытается выяснить, смогу ли я проецировать их, то есть сфокусировать свою энергию на расстоянии.

Очевидно, не все таланты можно проецировать. Например, Лили обладает невероятной фотографической памятью. Но она никогда не сможет спроецировать свой дар на расстоянии или на другого человека.

Как я понимаю, проецирование — это самая сложная часть, самое трудное из всего, чем мне приходилось здесь заниматься. Здесь требуется использовать как физическую силу, так и ментальную. Я должна полностью контролировать все свои мысли. При этом мне надо убедиться в том, что мой мозг связан именно с той невидимой частью моего организма, которая как раз и отвечает за мой дар. А это значит, что я должна уметь определять источник своих способностей, а также уметь концентрировать его в любой точке, обладающей энергией, которую я могу позаимствовать где угодно.

У меня от этого голова начинает болеть.

— А можно мне тоже что-нибудь разрушить? — спрашивает Джеймс. Он хватает один кирпич из сложенной стенки и взвешивает его на руке. — Может быть, я тоже сверхсильный, как и ты.

— А ты когда-нибудь уже чувствовал себя сверхсильным? — интересуется Кенджи. — Ну или вообще ощущал, что в тебе имеется какая-то неестественная сила?

• Предыдущая
• 70/101
• Следующая