Святой вор - Питерс Эллис - Страница 48
- Предыдущая
- 48/56
- Следующая
Лишь когда Кадфаэль ушел к воротам дожидаться приезда Хью Берингара, девушка взглянула на Бенецета. Зачем ему понадобилась столь бессмысленная ложь? Может, он и впрямь хотел, чтобы люди думали, дескать, эта уздечка принадлежит не ему, а хозяину, опасаясь их неуместного любопытства. Но зачем было вообще что-либо объяснять? Зачем этому угрюмому молчуну понадобилось распускать попусту язык и лгать без особой нужды? И вот еще вопрос: чьей бы ни была эта уздечка, его или хозяйская, ведь в конюшню на ярмарочной площади он ходил явно не за ней. Это просто отговорка, не более. Так зачем же он туда ходил? Забрать что-нибудь другое? Что-нибудь, вовсе не забытое, но оставленное там специально? Завтра все они уедут в Лестер. Если он и впрямь припрятал там нечто, чего не хотел показывать здесь, то забрать это следовало как раз сегодня.
Более того, если все это правда, то что бы там ни припрятал Бенецет, спрятал он это во время наводнения, когда речная вода залила церковь и в полной суматохе все ценности перемещали в безопасное место. В ту самую ночь, когда Тутило совершил свою кражу и (увы, признала Даални) тем самым посеял и взрастил семя смертоубийства. Убийства, в котором сам Тутило не был повинен. Убийства, совершенного каким-то другим человеком, который тоже имел причину не допустить того, чтобы Альдхельм пришел в аббатство и рассказал о, событиях той ночи. Могла ли быть иная причина, заставившая кого-то убить ни в чем не повинного молодого человека, пастуха из соседнего манора за рекой?
Даални не спешила закончить со своим делом, так как не хотела упускать из виду Бенецета, покуда тот возится на конюшенном дворе. Ей, правда, пришлось сходить в странноприимный дом за малыми инструментами, и она сделала это со всею возможной поспешностью, и теперь, вернувшись на конюшенный двор, неторопливо упаковывала их, не сводя глаз с Бенецета. Младший из графских сквайров, заинтересовавшись сарацинским удом, который еще отец трубадура привез из крестового похода, подошел полюбопытствовать, и его присутствие послужило Даални отличным прикрытием для наблюдения за слугой и благополучно затягивало ее сборы, которые иначе завершились бы в течение часа, не оставив ей более повода находиться подле конюшни. Флейты и свирели не требовали особых хлопот, для ребека и мандолины имелись специальные дорожные сумки, впрочем, раму ребека все равно нужно было упаковывать весьма тщательно.
Время уже приближалось к полудню. Сквайры графа Роберта приготовили всю свою поклажу к тому, чтобы завтра с утра погрузить ее на повозку, и удалились в странноприимный дом, дабы не оставлять без внимания своего господина и прислуживать ему за обедом. Даални затянула последний ремешок и завязала седельную сумку, в которой были сложены флейты.
— Ну вот, я и закончила, — сказала она Бенецету. — А ты уже разобрался с упряжью?
Тот как раз выносил свои сумки, они были полупустые, — похоже, в них лежала кое-какая одежда, и все.
«А что под одеждой? — подумала девушка. — Наверное, он припрятал там что-то, пока я ходила в дом за ребеком и мандолиной».
Когда Бенецет повернулся к ней спиной, Даални как бы походя пнула ногой мягкую кожаную сумку, и внутри что-то тихонько звякнуло, как звякают друг о друга монеты. Но ведь в сумке не могло быть ничего подобного! Бенецет резко повернул голову, но девушка как ни в чем не бывало встретила его взгляд и невозмутимо спросила:
— Ну что, пошли обедать? Хозяин сейчас сидит за столом с Робертом Боссу, так что на этот раз тебе не нужно ему прислуживать.
Слушая рассказ Кадфаэля, Хью Берингар недоверчиво вертел в руках молитвенник и улыбался краешком рта.
— Я в ответе за свое графство, но ты же знаешь, что в аббатстве у меня нет власти. Я готов признать, что этот парень не убивал, чего, впрочем, я никогда и не думал. Твоих доказательств мне вполне достаточно, но, будь я на твоем месте, я не стал бы открывать всех обстоятельств даже Радульфусу, не говоря уже о Герлуине. Тут лучше и не соваться. Возможно, ты чувствуешь необходимость доложить о молитвеннике аббату, но я сомневаюсь, что даже он сможет освободить этого беднягу. Свидание с девушкой на сеновале лишь подольет воды на мельницу Герлуина, услышь он об этом хоть краешком уха. Это в любом случае грозит Тутило наказанием, худшим, чем наказание за святотатственное воровство. Я готов снять с него обвинение в убийстве, даже не имея другого подозреваемого, но это все, что я могу тебе обещать.
— Поступай как знаешь, — смиренно согласился Кадфаэль. — Но время не ждет. Завтра все они уедут.
— Как бы то ни было, — сказал Хью, вставая, — Роберт Боссу, со всеми его заботами о наследственных землях семьи Бомон в Нормандии и Англии, едва ли заинтересован в том, чтобы тащить с собой узника, которого в конце пути ожидает уготованный ему монахами ад. Я не особенно удивлюсь, если где-нибудь по дороге дверь его тюрьмы останется незапертой или охранник уснет на посту и погоня отправится в противоположную сторону. До Рамсея им ехать и ехать, — Хью вернул Кадфаэлю молитвенник, все еще заложенный соломинкой в том месте, где его открывал Тутило, когда молился на сеновале вместе с Даални. — Отдай его парню, он ему еще пригодится.
И Хью отправился на аудиенцию к аббату Радульфусу, а Кадфаэль остался сидеть, раздумывая о чем-то и теребя в руках потрепанный молитвенник. Монах и сам не понимал, что ему, собственно, в этом пронырливом парне, который пытался украсть их драгоценную святыню и по ходу дела дал толчок целой цепи событий, стоивших многим порядочным людям немалых тревог и несчастий, а одному человеку даже жизни. Разумеется, Тутило не повинен в этих несчастьях и даже не помышлял о них, но тем не менее он их сотворил и, видимо, будет творить, покуда занимается тем, чем ему не должно заниматься. Даже сама его страстная и искренняя набожность была вовсе не той природы, что соответствует принадлежности к монашеской братии. Ладно, спасибо и на том, что Хью снял с него обвинение в убийстве. В чем бы еще его ни обвиняли, включая его кражу, это уже не относилось к ведению королевского шерифа. Но дальше хрен редьки не слаще, ему придется перенести все то, что перенесли до него многие и многие глупые упрямцы, — отбыть покаяние, смириться со своей участью и в кротости жить сломленному, но в относительной безопасности. Певчая птичка в клетке. Правда, оставалась еще Даални. Она сказала, мол, извести меня. Разумеется, он известит ее. Что бы ни случилось, хорошее или дурное. В приемной аббата Хью коротко изложил свое мнение. Раз уж нельзя говорить всей правды, то чем меньше будет сказано, тем лучше.
— Я пришел известить вас, святой отец, что я не имею более обвинений в отношении послушника Тутило. У меня есть вполне достаточные доказательства, свидетельствующие о том, что он не убийца. Таким образом, для закона, который я имею честь представлять, этот юноша более не интересен. Разве что, — добавил он мягко, — остается интерес чисто человеческий и пожелание ему добра.
— Вы нашли другого убийцу? — спросил аббат.
— Я бы так не сказал. Но я уверен, что это не Тутило. Все, что он мог сделать тем вечером, сразу прибежав ко мне с сообщением об убийстве, было сделано правильно и добровольно, равно как и сделанное им на следующий день. Мой закон не имеет к нему претензий.
— А мой имеет, — промолвил аббат Радульфус. — Кража и сама по себе тяжкое преступление, но он поступил хуже и втянул в нее другого человека, а заодно поставил его жизнь в опасность. Он и сам это признал и выразил искреннее раскаяние в том, что вовлек несчастного молодого человека в свои преступные планы. Он премного одарен и может употребить свои таланты во славу господа. Но долги нужно платить. — Некоторое время аббат молча глядел на Хью, раздумывая, затем сказал: — Должен ли я понимать дело так, что у вас появился новый свидетель? Ведь нечто заставило вас снять с Тутило обвинение.
— Его выдумка с вызовом в Лонгнер вполне извинительна, — с готовностью объяснил Хью. — Он пытался избежать встречи со свидетелем и хотел пересидеть где-нибудь, покуда тот не уйдет из аббатства, — отсрочка хотя бы на день. Сомневаюсь, что он заглядывал дальше, он просто хотел уйти от немедленного разоблачения. Я знаю, где он прятался. На сеновале монастырской конюшни, что на ярмарочной площади. И есть основания полагать, что он не покидал конюшню до самого колокола к повечерию. Как раз в это время и был убит Альдхельм.
- Предыдущая
- 48/56
- Следующая
