Святой вор - Питерс Эллис - Страница 28
- Предыдущая
- 28/56
- Следующая
— Я замыслил и совершил то, в чем уже признался, — неожиданно коротко и сухо произнес Тутило. — Мне казалось, что я не делаю ничего дурного. Я пребывал в убеждении, что действую по велению святой Уинифред и слепо повиновался. Я горько сожалею о том, что мне пришлось прибегнуть к помощи другого человека, который находился в полном неведении.
— И не подозревал о грозившей ему опасности, — добавил аббат.
— Я признаю это, — искренне промолвил Тутило. — И сожалею, да простит мне господь мои прегрешения!
— Быть может, в свое время и простит, — спокойно заметил аббат. — Нам не дано вмешиваться в дела правосудия господня. Мы же выслушали твое признание. Перед нами святая Уинифред, вернувшаяся к нам столь удивительным образом, и здесь же находятся люди, сопровождавшие ее в этом пути, которые, как и ты, убеждены в том, что наша святая сама вершит свой путь и сама выбирает себе друзей и почитателей. Однако прежде чем мы перейдем к рассмотрению этого вопроса, нам следует разобраться с убийством. Это деяние недопустимо перед лицом господа и святых мучеников. Кровь убитого Альдхельма вопиет к нам о правосудии. Если тебе есть что сказать по поводу его смерти, говори сейчас.
— Поверьте мне, святой отец, — вымолвил Тутило, побледнев. — У меня и в мыслях не было причинить ему какой-либо вред, и я не знаю, кто бы мог замыслить на него зло. Он и впрямь мог рассказать вам то, в чем я сам теперь признался. Но я не боялся разоблачения настолько, чтобы заткнуть ему рот таким чудовищным образом. Ведь он помог мне! Он помог святой Уинифред! И если бы он указал на меня, я бы не стал отпираться. Разумеется, я опасался этого, пытался избежать, но теперь во всем признался.
— Как бы то ни было, ты единственный человек, у которого имелась причина помешать Альдхельму дойти до аббатства, — сказал аббат, настаивая, но не обвиняя. — И от этого тебе никуда не деться, что бы ты нам сейчас ни говорил. И покуда мы не узнаем больше об этом убийстве, я вынужден поместить тебя в монастырский карцер под мою ответственность. Пока что ты обвиняешься в том, что обокрал нашу обитель, и, значит, находишься под моей юрисдикцией. Полагаю, милорд шериф скажет свое слово.
— Мне нечего возразить, — сказал без заминки Хью Берингар. — Оставляю его на ваше попечение, святой отец.
Герлуин не проронил ни слова. Молча он обдумывал сложившееся положение и пришел к выводу, что оно не такое уж и безнадежное. Разумеется, глупый мальчишка совершил ужасный проступок, но тем самым он подтвердил его, Герлуина, доводы. Святая Уинифред желала этого! Иного объяснения нет. Она покинула Шрусбери, и лишь злые люди помешали ей оказаться в Рамсее.
— Пусть брат Виталис позовет привратника, чтобы тот отвел юношу в темницу, — велел аббат Радульфус. — А ты, брат Кадфаэль, проводи его, а потом, если хочешь, возвращайся к нам.
Глава седьмая
Вернувшись в покои аббата, Кадфаэль ясно ощутил, что, хотя битва еще не грянула, трубы уже подали сигнал к атаке. Аббат Радульфус сохранял спокойствие арбитра, высокое чело графа Роберта Лестерского оставалось ясным и безмятежным, но кто знает, какие хитроумные замыслы таятся в его голове? Однако приор Роберт и субприор Герлуин сидели в напряженных позах, лица их вытянулись и заострились, противники старались не смотреть друг другу в глаза, но острыми взглядами как бы удерживали друг друга на дистанции.
— Оставляя в стороне вопрос об убийстве, — говорил Герлуин, — ибо у нас нет пока прямых доказательств его вины, я полагаю, мы можем верить рассказу брата Тутило. Это святое воровство. Он поступил, как велела ему святая Уинифред.
— Не так-то просто оставить в стороне вопрос об убийстве, — заметил аббат Радульфус, голос его заметно посуровел. — С этим следует разобраться в первую очередь. Что скажете об этом юноше, Хью? Ведь он заявил, что не очень-то боялся появления Альдхельма. Значит, у него не было причины убивать его.
— Это как сказать, — возразил Хью. — Причина у него была, и он этого не отрицает. А кроме того, у нас нет других подозреваемых. Не исключено, что он убил, а потом решил скрыть свое преступление. Я говорю, не исключено… Но не более того. Он сразу пришел ко мне в крепость и рассказал, что обнаружил убитого. Он был потрясен и взволнован, но это ни о чем не говорит. Должен признать, что сегодня Тутило вел себя как совершенно невинный человек — ему было жаль убитого и он терпеливо делал все, что положено. Ежели это напускное и так он пытается скрыть свою вину, то, стало быть, он не по годам умен, дерзок и порочен. И все же я склонен считать, — сухо добавил Хью, — что так оно и есть на самом деле и что ему вполне достанет наглости притворяться.
— Но тогда зачем было приходить ко мне и признаваться в том, чего уже не может подтвердить убитый свидетель? — хмуро спросил аббат.
— Потому что он осознал, что подозрение все равно упадет на него, и теперь это уже подозрение в убийстве. В таких обстоятельствах лучше принять наказание от власти духовной, сколь бы тяжким оно ни оказалось. Лучше признаться в воровстве и обмане, чем отвечать за убийство перед светской властью, — твердо сказал Хью. — Ведь это пахнет виселицей. Признав одно преступление, можно избежать подозрений в другом, более тяжком… Думаю, у парня хватило ума сделать правильный выбор. Впрочем, отец Герлуин должен лучше нас знать юношу.
Как бы там ни складывалось, Кадфаэль был убежден, что Герлуин вовсе не знает своего Тутило, а возможно, и представить себе не может, что творится в голове у того или иного его послушника, ибо субприору не было до них никакого дела. Похоже, Хью намеренно загнал Герлуина в угол. Тот явно предпочел бы отвести от себя и от Рамсейской обители всякое обвинение в том, что они приютили убийцу, однако покуда оставалась возможность извлечь выгоду из этого воровства, святого там или нет, Герлуин хотел, чтобы преступление квалифицировалось именно как воровство.
— Вообще-то говоря, брат Тутило не находился под моей опекой в Рамсее, — промолвил Герлуин, тщательно подбирая слова, — но он всегда был свято предан нашей обители. Он поведал нам, что получил прямые указания непосредственно от святой Уинифред, и у меня есть все основания верить ему. Известно, что подобные божественные откровения имели место и раньше. Было бы слишком самонадеянным пренебрегать ими.
— Мы говорим об убийстве, — строго напомнил аббат Радульфус. — Мне неприятно говорить о том, что люди могут убивать друг друга, но, положа руку на сердце, я ни о ком не могу сказать, что он абсолютно не способен на убийство. Этот юноша, по его собственному признанию, был на той тропе, и хотя потом он мог сожалеть о содеянном, у него имелись причины убрать свидетеля, который мог указать на него. И все-таки в его пользу говорит то обстоятельство, что он сразу же сообщил об убийстве в крепость, а потом пришел в аббатство и все рассказал нам. Не кажется ли вам, будь он виновен, он мог бы просто вернуться в обитель и умолчать о случившемся, оставив другим наткнуться на убитого и поднять тревогу?
— Нам остается лишь подивиться его поступку, — промолвил приор Роберт. — Шериф сказал, что Тутило был весьма взволнован. Не так-то просто сохранить спокойствие после убийства.
— Или после того, как нашел убитого, — справедливо заметил Хью.
— Как бы то ни было, — уверенно сказал граф Роберт, — этот парень сидит у вас под замком, и остается лишь подождать. Если ему и впрямь есть еще в чем признаваться, он признается. Сомневаюсь, что он станет долго отпираться. Если через две недели он не выложит все начистоту, значит, ему больше нечего добавить к сказанному.
Внимательно слушая, Кадфаэль подумал, что это вполне разумная мысль. Что может быть для Тутило более угнетающим, нежели оказаться заключенным в тесном каменном карцере с крохотным окошком, столиком для чтения и распятием на стене, где можно сделать лишь полдюжины шагов, дабы размять ноги. Впрочем, полчаса назад Тутило вошел в этот карцер с радостью и явным облегчением, без страха слушая, как за его спиной запирают на ключ дверь. Он нуждался в сне, как в даре небесном. Ложе, пусть жесткое и узкое, оказалось для юноши в самый раз и сулило блаженный отдых. Но просидев тут несколько недель в одиночестве, едва ли он откажется променять свои тайны, если они, разумеется, еще остались, на глоток свежего воздуха на большом монастырском дворе и на звуки церковной службы.
- Предыдущая
- 28/56
- Следующая
