Страсти по мощам - Питерс Эллис - Страница 43
- Предыдущая
- 43/50
- Следующая
Прошло около минуты, и глаза его стали привыкать к темноте. За ракой и алтарем находилось узенькое окошко, за которым чернело безлунное, усеянное звездами небо. Их слабый, мерцающий свет проникал в часовню. Из мрака вновь выступили смутные очертания предметов, и страх с новой силой обуял Колумбануса. Между ним и ракой маячила неподвижная тень.
Напряженно вглядываясь, Колумбанус увидел, что это фигура женщины. Свет из алтарного окошка падал ей на голову и плечи, ниже все тонуло во мраке. Он не заметил и не услышал, как она появилась, — просто возникла из небытия, пока он елозил по усыпанному стеклом полу и стонал от боли. Стройная, неподвижная женская фигура, укутанная в белое с головы до пят — святая Уинифред, облаченная в саван, истлевший много веков назад. Голова и лицо святой были скрыты под тонкой вуалью, а вытянутая рука указывала на перепуганного монаха.
Он отпрянул и на коленях попятился по полу, бессильно взмахивая руками, в тщетных попытках оградиться от нее. Неистовые слезы хлынули из его глаз и безумные речи полились с его губ.
— Я сделал это ради тебя! Ради тебя и нашего аббатства! Я совершил это ради преумножения славы нашего ордена. Я свято верил, что имею на то дозволение, твое и Всевышнего. Ибо он противился воле Господней. Он хотел оставить тебя здесь. Сделав это, я поступил, как надлежало.
— Сделав что? — требовательно и резко вопросила дева. — Говори прямо и рассказывай все!
— Я дал Жерому настою, подлил ему в вино, а когда он уснул, я тайком пробрался в лес и затаился в кустах возле тропинки. Завидев Ризиарта, я последовал за ним и… Я сразил его. О, сладостная святая Уинифред! Ты не можешь проклясть меня за то, что я поразил нечестивца, дерзнувшего выступить против благочестивого замысла!
— Ты ударил его в спину? — донеслось оттуда, где виднелась бледная фигура, и неожиданный порыв холодного ветра пронесся по часовне, слегка шевельнув вуаль на ее голове и пронзив до костей Колумбануса. Повеяло холодом могилы, как если бы его коснулась восставшая из мертвых. А она — она, несомненно, стояла теперь на шаг ближе к нему, хотя Колумбанус и не видел, чтобы она сдвинулась с места.
— Ударил в спину, как предатель и подлый трус! Признай это! Рассказывай все!
— В спину! — пролепетал Колумбанус. Словно побитый пес, он пятился на четвереньках, пока не уперся в стену. Отступать дальше было некуда. — Я признаю это! Я сознаюсь во всем! О милосердная святая, ничто от тебя не укроется! Сжалься надо мной! Пощади меня! Я сделал это ради тебя, только ради тебя!
— Ты сделал это только ради себя, — прозвучал обвиняющий голос, холодный как лед и обжигающий, словно лед. — Ты думал лишь об одном: как достичь высокого положения и власти в ордене, и, в угоду своему честолюбию, лживыми уловками возбуждал к себе внимание и почтение, кощунственно убеждая легковерных в том, что стяжал особое мое расположение. Я знаю, к чему ты стремился, — чтобы вся слава досталась тебе, чтобы тебя сочли избранником небес и светочем благочестия, и тогда ты смог бы стать приором в обход брата Ричарда, а если удастся, то обойти и приора Роберта, и сразу стать аббатом. Ты вознамерился увенчать свою голову митрой, стать самым молодым прелатом в Англии, а то и во всем христианском мире. Я вижу тебя насквозь, ибо мне ведомы такие, как ты, — безжалостные негодяи, готовые на все, лишь бы добиться власти.
— Нет, нет, — заскулил Колумбанус, задыхаясь и вжимаясь спиной в стену. Ибо — он отчетливо видел это — она приближалась, исполненная холодного гнева, и ее протянутые к нему руки источали смертельную угрозу.
— Все это ради тебя, только ради тебя! Я верил, что исполняю твою волю.
— Мою волю! — В голосе зазвучала уже ничем не сдерживаемая ярость, он разил, как кинжал. — Ты хочешь сказать, что я возжелала зла?! Я повелела тебе совершить убийство?!
Забывшись, она сделала один лишний шаг. Охваченный паническим страхом Колумбанус, вдавившись в стену и издавая нечленораздельные звуки, выставил вперед руки и беспорядочно замолотил ими в воздухе, лишь бы только не дать ей приблизиться. Случайно его левая рука задела вуаль и стащила ее с головы девы. Ее темные волосы рассыпались по плечам. Пальцы Колумбануса коснулись ее щеки, и там, где должен был находиться костлявый череп с зияющими провалами глазниц, он ощутил гладкую, упругую плоть.
Вой дикого ужаса сменился торжествующим воплем. Он, еще мгновенье назад больше всего на свете боявшийся соприкоснуться с ней, крепко вцепился в ее густые темные волосы. Что-что, а соображал Колумбанус быстро. Ему потребовался всего миг, чтобы понять, что он коснулся живой женщины, из плоти и крови, и немногим больше, чтобы догадаться, кто она такая и в какие силки он угодил с ее помощью. Но ведь она одна, — вихрем пронеслось у него в голове, и, судя по всему, расставила ему свою западню в одиночку. А значит, если она спасется, ему конец… Утро еще не скоро, и на то, чтобы замести следы, времени хватит. Если он избавится от нее, тогда ему опасаться нечего — он вернется в Шрусбери, увенчанный славой.
Однако Колумбанус недооценил Сионед — она ничуть не уступала ему в сообразительности. Услышав в темноте его ликующий крик, девушка поняла, что Колумбанус избавился от страха перед небесами и преисподней. Она ощутила волну исходившей от него лютой ярости, столь же омерзительной, как и его страх. Сионед инстинктивно отпрянула и высвободилась из его хватки, что стоило ей нескольких прядей волос. Но избавиться от Колумбануса было совсем не просто. Выпустив волосы, он тут же ухватился за саван, в который была закутана Сионед а прочная льняная ткань так легко не рвалась. Девушка метнулась влево, стараясь оказаться вне пределов его досягаемости, и увидела, как Колумбанус полез за пазуху, и перед ее глазами блеснула сталь. Удерживая Сионед одной рукой, Колумбанус теснил ее, нанося другой наугад яростные удары.
«Это тот самый кинжал, — успела подумать девушка, уклоняясь от отточенного клинка, — тот самый, которым был убит мой отец».
Где-то в темноте распахнулась дверь, и по часовне пронесся порыв ветра. Сионед ловко вывернулась, и клинок рассек воздух. По земляному полу гулко застучали сандалии, и раздался громкий, предостерегающий крик. Словно стрела, пущенная из арбалета, из ризницы вылетел коренастый, широкоплечий брат Кадфаэль и устремился на помощь.
Мертвой хваткой вцепившись в саван, Колумбанус нанес новый удар, но Сионед снова вывернулась, и клинок, метивший ей в сердце, лишь оцарапал правую руку. Потом его хватка неожиданно ослабла, и девушка, потеряв равновесие, отлетела к стене. Колумбанус кинулся к двери и выскочил из часовни, а Сионед оказалась в медвежьих объятьях брата Кадфаэля. Поддерживая девушку могучими руками, монах с отцовской нежностью и лаской прижимал ее к себе и ворчливо укорял:
— Дочурка моя, глупышка, ради всего святого, зачем ты подошла к нему так близко? Я же говорил, что между вами все время должна находиться рака!
— Беги за ним! — нетерпеливо воскликнула Сионед. — Неужто ты хочешь, чтобы он ускользнул? Со мной все в порядке. Догони его! Он убил моего отца!
Они вместе бросились к выходу, но Кадфаэль ее опередил. Сионед была девушкой сильной, неутомимой и пылала жаждой мщения — настоящая валлийка. (Монах хорошо знал дух своего народа.) Охваченная азартом погони, она не чувствовала боли и не замечала, как из раны сочится кровь. Она жаждала крови убийцы и справедливого возмездия. Кадфаэль, хоть и был на вид неуклюж, мчался через кладбище со скоростью молнии, а девушка, не отставая, бежала по узенькой тропинке следом за ним. Стояла темная безлунная ночь, и лишь звезды, усеявшие бархатное небо, струили на землю мягкий, мерцающий свет. Тишина и мрак смыкались за бегущими, поглощая топот их ног.
Из кустов позади кладбищенской ограды поднялась высокая и стройная мужская фигура и стремительно метнулась к калитке, отрезая беглецу путь к отступлению. Колумбанус заметил это и замешкался, но только на миг. Позади раздавался тяжелый топот сандалий Кадфаэля, и в следующее мгновение Колумбанус преодолел растерянность и помчался прямо к калитке, навстречу тому, кто пытался преградить ему дорогу.
- Предыдущая
- 43/50
- Следующая
