Реквием - Оливер Лорен - Страница 10

• Предыдущая
• 10/66
• Следующая

А потом она ушла, и это разбило мне сердце, так что я чуть не задохнулась. Не знаю, что бы я делала, если бы меня не исцелили.

Теперь я могу признать, что я, должно быть, любила Лину. Не противоестественным образом, нет — но мои чувства к ней явно были своего рода болезнью. Иначе отчего какой-то человек способен разнести тебя вдребезги — и заставить чувствовать себя цельным?

Порыв пройтись окончательно покинул меня. Теперь мне хочется лишь обратно в постель.

Я выключаю свет и закрываю дверь гаража, тщательно задвинув щеколду.

Повернувшись обратно к дому, я вижу на траве листок бумаги, уже испятнанный росой. Минуту назад его тут не было. Кто-то явно просунул его через ворота за то время, что я находилась в гараже.

Кто-то следил за мной — и, возможно, следит прямо сейчас.

Я медленно иду через двор. Я ловлю себя на том, что тянусь за листком. Я наклоняюсь, чтобы подобрать его.

Это зернистое черно-белое фото, явно скопированное с оригинала. На нем — целующиеся мужчина и женщина. Женщина отклоняется назад, запустив пальцы в волосы мужчине. Он улыбается даже во время поцелуя.

Под фотографией напечатано: «Нас больше, чем вы думаете».

Я инстинктивно комкаю листок. Фред был прав:

сопротивление здесь, оно гнездится среди нас. Откуда-то же у них взялась копировальная техника, бумага, разносчики листовок.

Где-то хлопает дверь, и я подпрыгиваю. Внезапно ночь словно оживает. Я бегу к главному входу и, проскользнув в дверь и запирая ее за собой, совершенно забываю, что нельзя шуметь. На секунду я застываю посреди прихожей со скомканной листовкой в руке и вдыхаю знакомые запахи полироли и клорокса.

Я иду на кухню и выбрасываю листовку в мусорное ведро. Потом передумываю, достаю ее из ведра и отправляю в измельчитель отходов. Я уже не беспокоюсь, что проснутся родители. Я просто хочу избавиться от этой картинки, от этих слов - от таящейся в них угрозы. «Нас больше, чем вы думаете».

Я мою руки горячей водой и, неуклюже, ковыляю к себе в спальню. Я даже не раздеваюсь, лишь сбрасы­ваю туфли, сдергиваю с себя бейсболку и забираюсь под одеяло. Невзирая па жару, я никак не могу согреться.

Длинные темные пальцы обвивают меня. Руки в бархатных перчатках, мягкие, надушенные, смыкаются на моем горле, и откуда-то издали доносится шепот Лины: «Что ты делаешь?» а потом пальцы ми­лосердно разжимаются, руки отодвигаются от горла, и я падаю, падаю в глубокий сон без сновидений.

Когда я открываю глаза, в палатке царит зеленый полумрак — так солнце пробивается через зеленые тонкие стены. Земля подо мной немного сырая, как обычно по утрам; она дышит росой, избавляясь от ноч­ного холода. До меня доносятся голоса и позвякивание металлической посуды. Джулиана в палатке нет.

Не припоминаю, когда я в последний раз спала так же крепко. Я даже не помню, что мне снилось. Может, это похоже на исцеление — когда просыпаешься бодрый, с новыми силами, не маясь от того, что во сне к тебе тянулись чьи-то длинные призрачные пальцы.

Снаружи неожиданно тепло. В кронах деревьев звенят птичьи песни. Облака скользят по бледно-голубому небу. Дикие земли храбро возвещают о приходе  весны, как первая горделивая малиновка с пушистой грудкой, появляющаяся в марте.

Я спускаюсь к ручейку, к которому мы ходим за водой.

Дэни только что завершила омовение и стоит совершенно нагая, вытирая волосы футболкой. Нагота обычно повергает меня в шок, но сейчас я едва замечаю ее.

 С таким же успехом на месте Дэни сейчас могла бы находиться темная, лоснящаяся выдра, отряхивающаяся  от воды. Я спускаюсь немного ниже по течению, стягиваю с себя рубашку, плещу водой в лицо и под мышки и окунаю голову в воду, а потом выныриваю,  хватая воздух ртом. Вода холодна, как лед, и я не могу заставить себя погрузиться в ручей.

Вернувшись в лагерь, я обнаруживаю, что тело пожилой  женщины уже убрали. Надеюсь, ее где-нибудь похоронили. Я думаю про Блу и про то, как мы оставили  ее в снегу, а лед сковал ее длинные ресницы и запе­чатал глаза, и про сожженную Мияко. Призраки моих снов. Удастся ли мне хоть когда-нибудь избавиться от них?

— С утром, солнышко, — приветствует меня Рэйвен,  не отрывая взгляда от куртки, которую она штопает. Она держит в зубах веер из нескольких иголок, и ей приходится говорить сквозь них. — Как спалось? — Ответа она не ждет. — Там у костра какой-то харч. Пойди поешь, пока Дэни не наложила лапу на добавку.

Девушка, которую мы спасли прошлой ночью, проснулась  и сидит рядом с Рэйвен, неподалеку от костра, набросив на плечи красное одеяло. Она красивее, чем мне казалось. У нее ярко-зеленые глаза, а кожа чистая и мягкая даже на вид.

— Привет, — говорю я, проходя между ней и костром.

Девушка робко улыбается в ответ, но ничего не говорит, и я чувствую симпатию к ней. Я помню, как я была перепугана, когда бежала в Дикие земли и очутилась  в обществе Рэйвен, Тэка и прочих. Интересно, откуда  пришла эта девушка и какие ужасы она повидала?

У края костра стоит помятый котелок, до половины зарывшись в пепел. На дне чуть-чуть тушеной фасоли с овсяными хлопьями, оставшейся со вчерашнего ужина. Она  пригорела и на вкус совершенно никакая. Я откладываю  себе немного в миску и заставляю себя есть.

Когда я заканчиваю трапезу, из леса выныривает Алекс с пластиковой бутылкой воды. Я машинально поднимаю взгляд, проверить, обратит ли он на меня внимание, но Алекс, как обычно, смотрит куда-то  поверх меня.

Он проходит мимо и останавливается рядом с новенькой.

— Вот, — мягко сообщает он голосом прежнего Алекса, Алекса моих воспоминаний. — Я принес тебе немного воды. Не волнуйся, она чистая.

— Спасибо, Алекс, — отзывается девушка. Его имя, звучащее из ее уст, вызывает у меня ощущение неправильности: так я чувствовала себя в детстве на Клубничном празднике в Истерн-Пром в доме кривых зеркал — словно все вокруг искажено.

Следом за Алексом из леса, пробираясь через сплетение ветвей, выходят Тэк, Пайк и еще несколько человек.

Одним из последних появляется Джулиан, и я, вскочив, кидаюсь к нему, в его объятия.

— Ух, ты! — со смехом произносит Джулиан, чуть пошатнувшись и прижав меня к себе. Он явно удивлен и обрадован. Я никогда не проявляла таких нежностей по отношению к нему днем, у всех на глазах. — Это в честь чего?

— Я соскучилась, — сообщаю я и чувствую, что у меня невесть почему перехватило дыхание. Я прижимаюсь лбом к его ключице и кладу ладонь ему на грудь.

 Биение его сердца успокаивает меня. Джулиан настоящий. Он вправду  здесь.

— Мы прочесали все вокруг на три мили, — сообщает Тэк. — Все вроде спокойно. Должно быть, стервятники ушли в другом направлении.

Джулиан напрягается. Я разворачиваюсь и смотрю наТэка.

— Стервятники? — переспрашиваю я.

Тэк бросает на меня взгляд, но не отвечает. Он стоит  перед новой девушкой. Алекс так и сидит рядом с ней. Между их руками - всего несколько дюймов, и  я не могу отвести глаз от их почти соприкасающихся плеч и локтей.

— Ты не помнишь, в какой день они появились? — спрашивает Тэк у девушки, и я вижу, что он едва сдерживает нетерпение. Внешне Тэк ворчлив и груб — совсем как Рэйвен. Потому-то они так хорошо подходят друг другу.

Девушка прикусывает губу. Алекс касается ее руки, нежно и успокаивающе и меня внезапно захлестывает ощущение тошноты.

— Ну, давай же. Корал, — подбадривает ее Алекс.

Корал. Конечно, ее должны звать Корал: Красивая, хрупкая и особенная.

— Я, я не помню. — У нее низкий голос, почти как у  парня.

— Попробуй вспомнить, - настаивает Тэк. Рэйвен выразительно смотрит на него, ясно давая понять — не дави на нее!

Девушка чуть плотнее закутывается в одеяло и откашливается.

—  Они пришли несколько дней назад — три, может, четыре. Не знаю точно. Мы нашли старый сарай, совершенно целый... Заночевали там. Нас было немного. Дэвид, и Тиг, и... и Нэн. — Голос девушки срывается, но она заглушает этот срыв, с шумом втянув воздух. — И еще несколько человек - всего восемь. Мы держались вместе с тех самых пор, когда я только попала в Дикие земли. Мой дедушка был священником одной из старых религий. — Корал смотрит на нас с вызовом, словно бросает вызов — не осмелится ли кто критиковать ее? — Он отказался обратиться в Новый порядок, и его убили. — Она пожимает плечами. — С тех пор нашу семью преследовали. А когда моя тетя оказалась сочувствующей... ну, мы попали в черный список. Нас не брали на работу, не назначали никому из нас пару. В Бостоне не нашлось ни одного домовладельца, который сдал бы нам жилье, — правда, у нас все равно не было денег, чтобы за него платить.

• Предыдущая
• 10/66
• Следующая