Один лишний труп - Питерс Эллис - Страница 11

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая

— Глядите внимательнее, — предупреждал Кадфаэль своих помощников, — вдруг кто-нибудь из этих страдальцев еще дышит. Фламандцы спешили и вполне могли обрезать веревку-другую раньше времени. А здесь кусты да трава, они, как подушка, могли смягчить падение. Может, и найдется живая душа.

Однако как ни спешили фламандцы, свое черное дело они сделали тщательно: ни один из повешенных не остался в живых.

Сотоварищи Кадфаэля принялись за работу рано утром, а когда они выложили тела на дворе, уже близился полдень. Им предстояло еще обмыть покойников и уложить их подобающим образом, распрямив и вправив, насколько возможно, переломанные руки и ноги. Они опускали казненным веки, подвязывали отвалившиеся челюсти и даже расчесывали спутанные волосы — все для того, чтобы лица мертвецов не внушали ужаса несчастным родителям и женам, любившим их при жизни.

Прежде чем идти к Прескоту и просить, чтобы тот, как было обещано, объявил об открытии доступа к телам, Кадфаэль обошел ряды убиенных, чтобы удостовериться, что они выглядят во всяком случае пристойно. Он шел вдоль шеренги тел и считал. Дойдя до конца, монах нахмурился и остановился в раздумье, а затем повернул назад и принялся считать снова. Закончив подсчет, он стал заново осматривать тела, заглядывая под холстину, которой были прикрыты наиболее изувеченные трупы. Когда он осмотрел последнее тело и распрямился, лицо его было мрачным. Не сказав никому ни слова, брат Кадфаэль направился прямо к Прескоту.

— Сколько душ, милорд, вы отправили на тот свет по повелению короля? — спросил монах.

— Девяносто четыре, — терпеливо ответил Прескот, слегка озадаченный этим вопросом.

— Либо вы их не считали, либо ошиблись при счете — их девяносто пять.

— Девяносто четыре или девяносто пять — одним больше, одним меньше — какая разница? Все они изменники и казнены по приговору — что же мне теперь волосы рвать, если счет не сходится?

— С вас ли, милорд, или с кого другого, но Господь Бог потребует ответа. Девяносто четыре, включая Арнульфа Гесденского, были казнены по приказу. Король повелел лишить их жизни, а справедливо или нет — это решит иной суд и в иное время. Но девяносто пятый — совсем другое дело. Король не отдавал приказа его казнить, кастелян не получал такого приказа, никто не обвинял его в мятеже, измене или любом другом преступлении и не приговаривал его к смерти. А стало быть, тот, кто умертвил его, виновен в убийстве.

— Раны Господни! — взорвался в негодовании Прескот, — офицер в пылу сражения просчитался, а ты хочешь устроить из этого Бог весть какой скандал. Да, его пропустили при счете, но он был взят с оружием в руках и повешен, как и все остальные. Он получил не больше, чем заслужил. Он такой же мятежник, — как все они, и разделил их судьбу — вот и весь сказ. Ради Всевышнего, чего ты еще от меня хочешь?

— Начать с того, — невозмутимо возразил Кадфаэль, — что было бы неплохо, если бы вы все же взглянули на него. Ведь он не такой, как все. Он не был повешен, как остальные, ему не связывали рук, как прочим. Его нельзя поставить в один ряд со всеми другими; правда, кто-то как раз на то и рассчитывал, что все отнесутся к этому так же, как вы — решат, что это просто ошибка при счете. Говорю вам, лорд Прескот, среди казненных есть человек, который был убит, и должен был затеряться среди них, словно лист в лесу. Может быть, вы сожалеете о том, что я не проглядел его, но неужто вы думаете, что Господь не узрел его раньше? Допустим, милорд, вы заставите замолчать меня, но промолчит ли Всевышний!

При этих словах Прескот, который до сих пор мерил помещение нетерпеливыми шагами, остановился и внимательно посмотрел на монаха.

— Ты говоришь совершенно серьезно, — отметил военачальник в недоумении, — но как же там мог оказаться мертвец, если он не был повешен? Ты действительно в этом уверен?

— Уверен. Сходите сами и взгляните, милорд. Он, там, потому что какой-то негодяй бросил его туда. Дескать, один лишний труп никого не заинтересует — кому какое дело.

— Выходит, он знал, что здесь будет много покойников.

— Большинство горожан и все в замке знали об этом к ночи. И труп этот подбросили под покровом ночи. Пойдемте, милорд, посмотрите и убедитесь сами.

И Прескот пошел с ним, выказывая несомненные признаки озабоченности и тревоги. Так мог бы вести себя виновный, и кто, как не Прескот, по должности своей знал все, что необходимо было знать преступнику, дабы оградить себя от подозрений...

Тем не менее, выйдя в тесный, окруженный стенами дворик, над которым уже начинал витать запах тления, он вместе с Кадфаэлем опустился на колени возле мертвого тела, а это уже что-то значило.

Убитый был молод. Никакого оружия при нем не было, что не удивительно, — оружие забрали и у всех остальных, в первую очередь содрав с них дорогие кольчуги и латы. Однако одежда убитого наводила на мысль о том, что на нем не было ни кольчуги, ни даже простого защитного кожаного панциря. Одет он был в легкое темное сукно, на ногах сапоги. Так мог бы одеться человек, собравшийся в путь, чтобы ехать налегке, но не замерзать по ночам. На вид ему было не больше двадцати пяти лет, волосы рыжеватые, а круглое лицо, видимо, было миловидным до того, как черты его исказило удушье. Опытные пальцы Кадфаэля сделали всё для того, чтобы хотя бы частично вернуть ему былую благовидность. Веки покойному опустили, чтобы прикрыть выпученные глаза.

— Он умер от удушья, — промолвил Прескот. Признаки были очевидны, и он успокоился.

— Да, но он не был повешен. В отличие от всех остальных, у него не были связаны руки. Гляньте. — Кадфаэль откинул капюшон. На шее юноши виднелась полоска, которая как бы отделяла голову от тела. — Видите этот след: веревка, которая отняла у него жизнь, была очень тонкой. На такой веревке не вешают, она как рыболовная леска, — кстати, может, это и была леска. А если приглядеться к краям этой бороздки, то видно, что они лоснятся. Это говорит о том, что петлю навощили, чтобы она глубже врезалась в плоть. Здесь, позади, есть и другой след. — Кадфаэль осторожно приподнял рукой безжизненную голову и показал глубокий шрам с черной точкой запекшейся крови посередине. — Это отметина от деревянного крюка — убийца схватился за него и перекрутил, когда удавка уже обвила шею жертвы. Такие вощеные шнуры, за которые можно ухватиться с двух концов, используют душители, подлые стервятники, нападающие исподтишка. Если имеешь сильную руку, ничего не стоит отправить своего недруга на тот свет. Видите, милорд, как глубоко впилась удавка в его плоть — шея перепачкана запекшейся кровью. А теперь взгляните сюда на его руки. Видите, ногти на обеих руках черные. Это тоже кровь, его собственная кровь. Когда его душили, он ухватился руками за петлю — руки у него были свободны. Вешали вы кого-нибудь с несвязанными руками?

— Нет! — Прескот был настолько заворожен множеством доказательств, которые невозможно было не признать, что ответ у него вырвался сам собой, и сказанного было не вернуть. Он поднял глаза и взглянул на брата Кадфаэля через разделявшее их тело неизвестного юноши. И взгляд его при этом был хмур и недружелюбен.

— Зачем, — заговорил Прескот, старательно подбирая слова, — будоражить людей историей об этом подлом злодеянии? Хорони своих мертвецов и удовлетворись этим. Не стоит шум поднимать.

— Вы не подумали о том, — мягко возразил Кадфаэль, — что пока еще никто не опознал этого юношу. Он с равным успехом мог быть и врагом короля, а мог и служить ему. Лучше обойтись с ним по справедливости, не стоит обижать ни покойного, ни Господа Бога. К тому же, — добавил Кадфаэль невинным тоном, — если вы будете медлить с раскрытием истины, кое-кто может усомниться в вашей честности. Я бы на вашем месте уведомил горожан о том, что им разрешено явиться в замок, ибо мы закончили все приготовления. Если кто-то узнает и востребует этого молодого человека, у вас же на душе будет спокойней. Ну а нет — что ж, вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы исправить зло, и исполнили свой долг.

• Предыдущая
• 11/55
• Следующая