Социальная сеть "Ковчег" (СИ) - Вецель Евгений Анатольевич - Страница 54

Текст, который он прочитал, был ясен лишь в общих чертах. А ему, как любому учёному, требовались детали и факты. Догадок в голове возникало слишком много, чтобы выбрать самую вероятную. Без Тринити опять не обойтись. Свобода и независимость, которой он гордился всю свою жизнь, закончилась.

Конец света

Люди — социальные существа, поэтому природой заложено, что у любой группы больше двух человек должен быть главный. Иначе, пока несколько человек будут принимать решение, может стать поздно. А есть вообще люди с такими характерами, которые физически не могут выбирать. Есть те, в ком силён дух противоречия, своеобразная вечная оппозиция. Есть и те, кто будет соглашаться со всем обществом, даже если оно не право. Чувство толпы действует на каждого, и оно не всегда рационально. Поэтому природа рождает лидеров. Всем людям проще думать о том, удовлетворяет ли их правитель, чем самим принимать решение в сотнях ситуаций.

Чем больше коллектив, тем больше необходимость в мудром справедливом правителе, которого уважает большинство. Можно долго спорить о его необходимости и искать тонкую грань между монархией и демократией. Но оставлять социальную сеть, в которой поселились практически все люди земли, в анархии — невозможно. Компьютер из деревьев уже давно вычислил, что для порядка в обществе, которое, несомненно, переформируется при возникновении социальной сети, понадобится лидер.

Должен быть один человек, который в любой спорной ситуации должен будет сделать выбор. Зачастую своевременность и однозначность выбора гораздо важнее, чем его правильность. Наступившая «виртуальность» Штерна не помешала природе сделать на нём свой однозначный выбор. Это позволит деревьям переложить на него бремя выбора по большинству вопросов, связанных с людьми.

Штерн даже в страшном сне не мог представить, какая роль ему уготована. Обычно лидерами становятся люди, которые имеют к этому талант и призвание, и необходим целый ряд навыков, чтобы руководить людьми. Но не в этом случае. Учитывая обретённую недавно вечную жизнь для «избранного дампа», у природы и Штерна теперь был огромный запас времени, чтобы научиться всему, не исключая метод проб и ошибок. Штерн (и уж тем более природа) в совершенстве владели «методом научного тыка».

Штерн проснулся от ласкового луча утреннего солнца. Главный источник жизни сквозь открытые настежь шторы большого окна так ярко освещал его лицо, что глазами он ощущал, как закрытые веки просвечивают ярко-красным цветом. Открывать глаза не хотелось. Штерн лежал и смотрел, как темнеет этот красный цвет, если крепче сжимать глаза. Несмотря на свой солидный возраст, он игрался как маленький.

Доктор всегда замечал, что сразу после пробуждения люди совсем другие. Он связывал это с тем, что во сне отключается рациональность и включается воображение. Рано утром все эти нужные только во взрослой жизни ограничители начинают медленно включаться, и человек снова становится скучным сухариком. Анализ таинства сна тоже привлекал Штерна, и он всегда любил «переспать» с важной мыслью, зная, что на утро в его голове всё уложится. Он понимал, что ночью сознание со своими комплексами и ограничителями отключается, и подсознание начинает властвовать всецело.

Ночь — это время подсознания. Пока сознание спит и не мешается под ногами, мощнейший компьютер человека успевает провернуть огромную работу. Новая информация, поступившая в течение дня, раскладывается по полочкам. Ненужное забывается. Всё нужное и актуальное перемещается поближе к выходу, чтобы, если понадобится, потом не терять время на его поиски. Все многочисленные страхи и опасения проигрываются под видом снов, отрабатывается реакция на всевозможные ситуации, которые можно спланировать на ближайшее время.

Мало кто задумывается, что происходит ночью. И мало кто знает механизмы работы человеческого мозга. И это великое благо. Незачем вмешиваться человеку в то, что и так работает. Штерн, как и все люди, лишь догадывался, как всё это функционирует, но ничего не мог доказать.

Он лежал, ощущая, как от жары запотело одеяло, в которое он был закутан. Было бы неплохо потянуться, чтобы разогнать застоявшуюся за ночь кровь, зевнуть, чтобы размять челюсть, проморгаться, чтобы хорошо видеть. Но именно глаза открывать не хотелось. За эту ночь он осознал всю серьёзность ситуации, в которую попал. Он лежал в кровати и мечтал, чтобы всё, что произошло вчера, оказалось сном. С трудом удерживая глаза от открывания, он планировал, как проверить реальность страшных событий.

Проснувшийся мозг вычислил, что если рядом лежит Библия, то именно это станет приговором. Штерн, не открывая глаза, пошарил руками вокруг себя, похлопывая по складкам одеяла, и ничего не обнаружил. Появилась надежда, которая заставила открыть глаза. Он находился у себя дома. Ничего не изменилось. Напрягая ослабевшие за ночь мышцы, он медленно сел на край кровати, осмотрелся. На полу тёмно-зелёной корочкой вверх валялась «книга-приговор». Он поднял её с паркета и стал расправлять несколько смявшихся уголков тонкой бумаги. Мысли начинали закипать снова. До кипения дела не дошло благодаря звонку в дверь.

Штерн огляделся в поисках обуви и одежды.Любимые тапки он не нашёл. Накинул халат,  неуверенной походкой подошёл ко входной двери и посмотрел в глазок. С противоположной стороны двери стояла вечно молодая и очень красивая женщина. Штерн подумал, что красоту ничем не испортишь, даже искажённым изображением через глазок. Он не глядя щёлкнул замком, открыл дверь и, поправляя халат, сказал:

— Привет, Тринити.

— Привет, Штерн, — улыбнулась она. — Извини, что я так рано. Но, думаю, тебе не терпится узнать, что произошло и что теперь будет.

— Было бы неплохо, — ответил доктор, проходя вслед за Тринити в комнату. — Только мне бы хотелось умыться, привести себя в порядок и найти свои тапки.

— Они возле твоего кресла с работы, — не глядя, указывая пальцем, сказала Тринити. — Я подожду, пока ты освободишься, мы не торопимся.

Штерн посмотрел туда, куда показывал указательный палец Тринити. Там, у его домашнего стола, впервые за всю историю стояло его любимое кресло с работы. Внизу мирно лежали видавшие виды кожаные тапки. Штерн подошёл к ним, опёрся на кресло, проверив его реальность, и надел старые тапки. Краем глаза посмотрел на Тринити, которая красиво присела на большой диван, сняв туфли и сложив изящные ножки на кожу обивки. Затем взяла пульт, включила небольшой телевизор. В это время, Штерн уже направлялся в ванную на утренний моцион, жалея, что молодые годы ушли.

Когда он вернулся, Тринити мирно дремала, почти уже выронив пульт на пол. На экране мелькали ничего не значащие бесполезные картинки. Штерн не хотел будить красивую женщину, но, проходя мимо на кухню, рассматривал её во всех подробностях. Он испытывал непонятную неловкость от этого. Доктор никак не мог привыкнуть к тому, что Тринити не человек, а образ, синтезированный деревьями. Это не укладывалось у него в голове. Он никогда не испытывал чувства к картинкам в журнале или телевизоре, а к этому виртуальному образу чувствовал большую симпатию, которая мешала отрицать её существование. Тринити не настоящая, да и он теперь не настоящий — а чувства настоящие.

Дойдя до кухни, он открыл холодильник. Из него пахнуло типичным холостяцким запахом, производимым бактериями, которых давно не травили моющими средствами. Штерн попытался найти, чем можно угостить прекрасную гостью. На самом деле, это устойчивый рефлекс людей — кушать во время задушевных бесед, в крайнем случае — попивать приятный напиток. Люди почти не представляют, как можно сидеть и общаться на сухую, глядя в глаза и не имея отвлекающих факторов.

Нельзя сказать, что в холодильнике было пусто, даже наоборот. Но приличное и съедобное не находилось. Яйца с сомнительным сроком годности. Многочисленные банки с вареньем, кабачковой икрой, огурцами и помидорами с такой густой шапкой плесени и разнообразной жизни, что можно было, закинув эти банки на благоприятную планету, возродить там жизнь. Вероятность выжить после съеденного обнаружилась только в деформированной временем пластмассовой бутылке кетчупа, турецких сладостях в большой розовой коробке, привезённых подчинённым-лаборантом, а также в недельном хлебе, который почему-то хранился в холодильнике, и большом заплесневелом куске сыра.