Неугомонная мумия - Питерс Элизабет - Страница 24

• Предыдущая
• 24/70
• Следующая

Один из «дьяконов» что-то прошептал священнику на ухо. Тюрбан святого отца качнулся.

– Отец Проклятий, – повторил он, а затем нарочито медленно произнес: – Я вас знаю... Я знаю ваше имя.

По моему телу пробежал холодок. В устах священника эта фраза ничего не значила, но, сам того не ведая, он повторил зловещую ритуальную фразу древнеегипетских жрецов. Знать имя человека или бога означало обладать властью над ним.

Абдулле эти слова тоже не понравились, хотя, наверное, совсем по иной причине.

– Знаешь его имя? Да кто здесь не знает? От порогов южного Нила до болот дельты...

– Хватит, – сказал Эмерсон. Губы его подрагивали, но он все-таки сохранял серьезное выражение лица, так как смех уязвил бы Абдуллу и оскорбил священника. – Вы знаете мое имя, святой отец? Это хорошо. Но я не знаю вашего.

– Отец Гиргис, священник церкви святой Мириам в Дронкехе. Вы действительно Эмерсон, который откапывает кости мертвецов? Вы не духовное лицо?

Теперь настал мой черед сдержать улыбку.

– Да, я тот самый Эмерсон. Я здесь для того, чтобы вести раскопки, и собираюсь нанять работников из жителей деревни. Но если они не хотят со мной работать, я найду работников в другом месте.

Крестьяне постепенно снова стали собираться на площади. А стоило Эмерсону произнести последние слова, как в толпе пронесся приглушенный ропот. Жители египетских деревень, будь то мусульмане или копты, чрезвычайно бедны. Возможность получить щедрое вознаграждение – это не то предложение, от которого стоит отказываться.

– Постойте, – поспешно сказал отец Гиргис, увидев, что Эмерсон собирается уйти. – Если вы пришли именно за этим, то можно поговорить.

В итоге нас все-таки пригласили в «пасторский дом», как окрестил его Эмерсон. Хижина отца Гиргиса мало отличалась от прочих египетских домов, разве что была немного почище. Основным предметом меблировки служила длинная оттоманка, обтянутая дешевым поблекшим ситцем, единственное украшение – распятие с жутковатым Христом, вымазанным вместо крови красной краской.

По просьбе священника к нам присоединился робкий человечек с темным лицом, напоминавшим сморщенный орех, – староста деревни. Не было никаких сомнений, что этот испуганный египтянин обладает лишь номинальной властью. Он чуть слышно поддакивал «пастору» и встрепенулся, только когда Эмерсон упомянул про заброшенный монастырь. Староста побледнел и пролепетал:

– Но, господин, это невозможно!

– Мы не будем осквернять церковь, – вежливо сказал Эмерсон. – Нам вполне достаточно тех помещений, где когда-то размещались кладовые и кельи.

– Но, великий господин, туда никто не ходит! – упорствовал староста. – Это место проклято, там таится зло. Это обитель ифритов!

– Проклято? – недоверчиво повторил Эмерсон. – Обитель святых монахов?

Староста закатил ореховые глаза:

– В давние-давние времена все божьи люди были убиты. Отец Проклятий. И души их все еще бродят по своему жилищу. Они ищут мести...

– Мы не боимся ни демонов, ни мстительных привидений. Если это ваше единственное возражение, мы немедленно поселяемся там.

Староста лишь покачал головой. «Пастор» слушал этот разговор с сардонической улыбкой.

– Здание ваше. Отец Проклятий. Пусть души монахов, не обретшие покоя, отомстят вам, как вы того заслуживаете.

– Куда это ты направляешься? – вопросила я, когда мы покинули жилище отца Гиргиса. – По-моему, в деревню мы вошли с противоположной стороны.

– Надо осмотреться, – ответил Эмерсон. – Здесь происходит что-то странное, Амелия. Удивляюсь, как это ты, с твоей хваленой наблюдательностью, ничего не заметила.

– Как это не заметила? – запальчиво возразила я. – Отец Гиргис настроен к чужакам с неприкрытой враждебностью. Надеюсь, он не станет подрывать наш авторитет.

– Отец Гиргис меня волнует меньше всего. – Эмерсон перешагнул через шелудивого пса, разлегшегося прямо на дороге. Пес зарычал, и Эмерсон автоматически похвалил: – Хорошая собачка, умная... Интересно, почему этот почтенный бородач встретил нас так нелюбезно? С этими церковными крысами вечно одно и то же... А борода у него примечательная, почти...

Эмерсон внезапно замолчал, уставившись прямо перед собой. Впереди показалось несколько домов, наполовину скрытых величественными пальмами. По сравнению с другими лачугами они выглядели вполне пристойно. Стены явно совсем недавно побелены, двери сияют свежей краской... Да и улица была подметена. Три дома вполне заурядные, а вот четвертый... Плоскую крышу венчал короткий шпиль, а над дверью золочеными буквами было выведено: «Церковь Святого Иерусалима».

Пока мы в молчаливом недоумении рассматривали это сооружение, неведомо как очутившееся в египетской пустыне, дверь одного из домиков отворилась и оттуда с веселым смехом высыпала стайка ребятишек. Без лишних колебаний они ринулись в нашу сторону с приветственными воплями. Смуглый херувим вцепился в мои штаны и устремил на меня глаза цвета расплавленного шоколада.

– Бакшиш, госпожа, – ласково пролепетал он. – Я Христиан... Я протестант...

– О господи! – обреченно протянула я.

– Это галлюцинация, Пибоди, этого просто не может быть. После всех жестоких ударов судьбы, которые мне довелось перенести... Миссионеры! Здесь эти чертовы миссионеры, Амелия!

– Мужайся! – взмолилась я, чувствуя, как у самой подкашиваются ноги. – Мужайся, Эмерсон. Могло быть и хуже.

Из двери выпорхнуло еще несколько детей – на этот раз девочки. Правда, эти робкие создания не бросились на нас с энергией стервятников, как их сверстники мужского пола. Вслед за девочками в дверном проеме показалась высокая фигура. С минуту человек, щурясь, вглядывался в залитую солнцем улицу. Золотые блики играли в его волосах, создавая что-то вроде нимба. Это был тот самый Аполлон, которого мы видели в ресторане «Шепарда» с жутковатой толстухой. Наконец он заметил нас, и на губах его заиграла чудесная улыбка. Он вскинул руку, то ли приветствуя, то ли благословляя нас.

Эмерсон без сил опустился в уличную пыль, словно его вдруг подкосила смертельная болезнь.

– Куда уж хуже! – простонал он замогильным голосом.

– Мальчики, мальчики!

Молодой человек направился к нам, взмахами рук призывая мальчишек угомониться. Он говорил по-арабски почти без акцента, но очень медленно и короткими фразами.

– Прекратите же, мальчики. Идите по домам. Мамы уже заждались вас. И хватит клянчить. Бог этого не любит.

Сорванцы послушно рассеялись. Их наставник переключился на нас. При ближайшем рассмотрении он выглядел просто ослепительно. Золотистые волосы сияли, белоснежные зубы сверкали, а лицо так и лучилось радушием. Эмерсон продолжал пялиться на него, как завороженный, поэтому я сочла своим долгом обменяться любезностями.

– Боюсь, мы должны извиниться за вторжение в ваши владения, сэр. Позвольте представиться. Меня зовут Амелия Пибоди Эмерсон, а это...

Правильнее всего было бы сказать «чурбан», поскольку Эмерсон хранил полную неподвижность, сидя в пыли, но ослепительный красавец не дал мне продолжить.

– Вам нет необходимости представляться, дорогая миссис Эмерсон! Вы и ваш выдающийся муж известны всем гостям Каира. Для меня большая честь приветствовать вас здесь. Я лишь вчера узнал о вашем приезде.

Монолит ступора, в котором пребывал Эмерсон, дал трещину.

– А кто вам об этом сообщил? – прохрипел он.

– Как «кто»? Мсье де Морган, конечно же! – простодушно ответил молодой человек. – Директор Ведомства древностей. Возможно, вам известно, что он ведет раскопки в Дахшуре, недалеко от...

– Я знаю, где находится Дахшур, молодой человек, – отрезал Эмерсон, окончательно приходя в себя. – А вот вас я не знаю! Кто вы такой, черт побери?

И он величественно восстал из клубов уличной пыли.

– Эмерсон! – воскликнула я. – Разве можно так обращаться к представителю церкви!

– Прошу вас, не надо извиняться. Я сам виноват, что не представился. Меня зовут Дэвид Кэбот, из бостонских Кэботов.

• Предыдущая
• 24/70
• Следующая