Неугомонная мумия - Питерс Элизабет - Страница 11
- Предыдущая
- 11/70
- Следующая
– Вы ждали меня к обеду? Очень приятно, мои дорогие. Немедленно идем есть.
– Сначала мы должны обсудить сложившееся положение.
– Конечно, Амелия. Обсудим за обедом.
– Ну уж нет! «Шепард» – это респектабельный отель, и кричать полагается за закрытыми дверями. Постояльцы, которые выкрикивают непристойности и швыряют об пол тарелки...
– Понятия не имею, где ты набралась подобных мыслей, Амелия, – обиженно поджал губы Эмерсон. – Я никогда не выхожу из себя и никогда не повышаю голос. А вот и наша красавица Бастет. Какой на ней симпатичный ошейник. Что она делала под кроватью?
Бастет отклонила приглашение Рамсеса пообедать (вряд ли нужно говорить, что прихватить с собой кошку было его собственной инициативой), поэтому в ресторан мы отправились втроем. Напускное спокойствие Эмерсона не могло меня обмануть: удар был жестоким, разочарование – тяжелым, и я чувствовала себя не многим лучше его. Разумеется, Эмерсон сам виноват, что не поступил так, как предлагала я, но, будучи особой великодушной, я не стану ему напоминать об этом, по крайней мере за обедом. После того как мы устроились за столиком и сделали заказ официанту, я заговорила:
– Возможно, мне удастся уломать мсье де Моргана. В конце концов, он ведь француз и довольно молод; его галантность общеизвестна...
– И не только галантность, – проворчал Эмерсон. – Держись от него подальше, Амелия. Думаешь, я забыл его гнусности?
Гнусности мсье де Моргана заключались в том, что однажды он поцеловал мне руку и отпустил в мой адрес стандартный французский комплимент. Однако меня тронуло предположение Эмерсона, что каждая особь в штанах имеет на меня виды. Пусть это и было величайшим заблуждением, но весьма приятным заблуждением.
– А что он сделал? – заинтересовался Рамсес.
– Неважно, мой мальчик, подлые и невозможные гнусности, вот что он сделал, – нравоучительно ответил Эмерсон. – Де Морган француз, а французы все как один мерзавцы! Когда речь идет о дамах или древностях, им нельзя доверять. Я не знаю ни одного француза, который имел бы представление, как надо проводить раскопки.
Заметив, что Эмерсон уселся на любимого конька, и видя, как в глазах Рамсеса тлеет надежда побольше разузнать о французских гнусностях, я поспешила перевести разговор на более безопасную и более любопытную тему:
– Хорошо, Эмерсон, если не хочешь, беру свое предложение обратно. Но что нам теперь делать? Полагаю, у него нашлось для тебя какое-то другое место?
Щеки Эмерсона потемнели.
– Держи себя в руках, – взмолилась я. – Глубокий вдох, Эмерсон, глубокий выдох. Вдох, выдох, вдох... Неужели все так плохо?
– Хуже некуда, Пибоди! Ты знаешь, какое место этот убл... этот несчастный лягушатник имел наглость мне предложить? «Вы желаете получить пирамиды? – сказал он с мерзкой французской ухмылочкой. – Я дам вам пирамиды, дорогой мой. Мазгунах. Что вы скажете о Мазгунахе?»
Невинное название местности в устах Эмерсона прозвучало как проклятье.
– Мазгунах... – задумчиво повторила я. – Первый раз слышу. Где это?
Мое признание в собственном невежестве произвело ожидаемый терапевтический эффект. Эмерсон расслабился и с надеждой посмотрел на меня. Ему редко представлялся случай прочесть мне лекцию по египтологии. Однако на этот раз я не просто проявляла тактичность: название действительно было мне неизвестно. Когда же Эмерсон все объяснил, я поняла, почему до сих пор ничего не слышала о Мазгунахе и почему мой несчастный супруг пришел в такую ярость.
Мазгунах находится всего в нескольких милях к югу от Дахшура, от того места, на которое мы имели виды. Дахшур, Саккара, Гиза и Мазгунах – это древние кладбища Мемфиса, некогда великой столицы Древнего Египта, от которой ныне остались одни развалины. Все они совсем недалеко от Каира, и все могут похвастаться наличием пирамид, но две «пирамиды» Мазгунаха существуют лишь в виде груд известняка, едва возвышающихся над песком пустыни. Никто не удосужился их исследовать, потому что вряд ли там осталось хоть что-то интересное.
– Около этих мусорных куч есть еще и кладбища, относящиеся к более позднему периоду, – хмыкнул Эмерсон. – Де Морган упомянул про них с таким видом, словно это дополнительный стимул, а не помеха.
Слова «поздний период» для Эмерсона страшное оскорбление, поскольку его интерес к Египту начинается в 4000 году до Рождества Христова и заканчивается спустя 2500 лет. Все, что моложе 1500 года до нашей эры, его совершенно не интересует, а кладбища времен династии Птолемеев – будь то Александр Македонский или Клеопатра, – с точки зрения моего мужа, сущий хлам.
Надо признать, новости были весьма неутешительные, но следовало все же приободрить мужа.
– Там могут быть папирусы, – сказала я. – Вспомни те папирусы, что мистер Питри нашел в Хаваре...
Дернул же черт за язык! Вряд ли имя давнего соперника Эмерсона могло поднять ему настроение.
– Питри мне солгал, – проворчал Эмерсон и остервенело набросился на принесенную официантом рыбу, словно вилка была копьем, а рыба – самим мистером Питри, выпотрошенным, сваренным и находящимся в полной его власти. – Он вовсе не подготовил свою статью. Она вышла гораздо позже. И ты это знала, Амелия.
Да, я знала. Эмерсон мне все уши прожужжал об этом. Расправляясь с рыбой, дорогой супруг мрачно размышлял о коварстве Питри и де Моргана.
– Он все это подстроил, клянусь, подстроил! Мазгунах рядом с Дахшуром, и уж де Морган позаботится, чтобы я ежедневно получал отчеты о его находках. Я же буду выкапывать жалкие римские мумии и всю эту дрянь времен упадка.
– Так откажись от Мазгунаха! Потребуй другое место.
Эмерсон молчал. Постепенно его лицо просветлело, на губах заиграла улыбка. Я знала эту улыбку. Она кому-то сулила неприятности, и мне казалось, я знала кому.
Наконец он медленно произнес:
– Ну уж нет, я соглашусь на этот поганый Мазгунах. У тебя нет возражений, Пибоди? От пирамид действительно почти ничего не осталось, но внизу наверняка сохранились лабиринты, ходы, пещеры... На лучшее все равно рассчитывать не приходится. Саккару получил Ферт, а у пирамид Гизы столько туристов, что работать придется исключительно локтями.
– Согласна! Ты же знаешь, Эмерсон, я всегда не прочь залезть в пирамиду. Меня тревожит другое: по-моему, ты вынашиваешь планы мести. Я угадала? Собираешься обрушить на бедного де Моргана град ядовитых нападок?
– О чем это ты толкуешь, дорогая моя Пибоди? – с лицемерным удивлением вопросил Эмерсон. – Естественно, я предложу этому никчемному гробокопателю воспользоваться моим опытом и глубокими познаниями, коли представится оказия. Я преисполнен решимости подставить другую щеку и отплатить добром за...
Тут он осекся, перехватив мой, мягко говоря, скептический взгляд. В следующее мгновение раскатистый смех моего супруга эхом взлетел под свод ресторана, заставив умолкнуть публику и зазвенеть хрусталь. Я присоединилась к хохоту Эмерсона, а Рамсес с легкой улыбкой смотрел на нас, словно престарелый философ, снисходительно взирающий на буйство юности. Лишь когда мы вернулись в номер, я обнаружила, что Рамсес воспользовался нашей минутной невнимательностью и спрятал под рубашкой рыбу. Бастет пришла от угощения в восторг.
- Предыдущая
- 11/70
- Следующая