Алмаз Чингиз-хана - Городников Сергей - Страница 21

• Предыдущая
• 21/36
• Следующая

Тот заохал, с трудом переступил раз, другой и неуверенно заковылял на худых затекших ногах. Они вышли, и Настя осталась совсем одна. До вечера она не теряла надежды, не могла поверить, чтобы сильные мужчины – отец, Борис, другие, – ничего не смогли сделать, чтобы вызволить ее. Она надеялась и терпеливо ждала. Но оставшись наедине со своим воображением в мрачной пещере, где наверное совершались ужасные преступления, насилия, она с нарастающим страхом подумала о скорой предстоящей ночи. Ей даже стало казаться, что раба увели нарочно. Часы, пока снаружи и внутри пещеры сгущалась темнота, для неё потянулись так медленно и долго, что представились изнурительной вечностью.

Наконец лунная ночь полновластной хозяйкой спустилась с неба на землю и обнажила звёздное покрывало небосвода. Стало безветренно, не слышалось ни шороха травы, ни шелеста листвы, одни сверчки дерзили пронзительной тишине.

Стойбище давно угомонилось, погрузилось в сон, когда Бату вышедшим на ночную охоту хищником осторожно покинул большую юрту. Он ждал, пока собака у полога опять опустит морду на лапы, и осмотрелся. Ночь вычистила небо от облаков, и круглая луна предстала яркой, как будто заново отлитой из чистого светящегося серебра. Видимость была такой, что без труда различались очертания самых дальних гор. Постояв в нескольких шагах от юрты, Бату по кошачьи бесшумно, но не прячась от возможных посторонних взглядов, направился к пятну костра, который горел возле темницы в скале.

Коренастый охранник сидел на камне и казался уснувшим. Свесив голову на грудь, он привалился к скале, так ни разу и не шевельнулся при приближении младшего сына главы рода. Языки пламени ещё продолжали плясать на самых толстых сухих ветках, из которых он развёл костёр. Они заставляли ветки потрескивать и одарили Бату второй сопровождающей тенью, которая, в отличие от лунной, была неверной, беспокойно скачущей по земле, похожей на безумного призрака с неопределёнными очертаниями. В двух шагах от охранника Бату остановился, застыл на месте и напряжённо прислушался. Отражение лунного сияния блеснуло на стальном клинке, когда он и обе тени вынули длинные ножи из ножен. Охранник, наверное, видел безмятежные сны, а ему не спалось. Разбуженные полнолунием демоны овладевали всеми его помыслами. Наконец ему вновь почудилось легкое, едва заметное движение в воздухе, и он поискал взором Бессмертного, не теряя надежды увидеть его однажды. В этот раз опять не увидел, но привычно ощутил его присутствие. Бессмертный проник к нему в голову и что?то внушал.

– Ты прав, Великий Хан, – тихо согласился Бату, когда понял, чего тот хотел от него. – Если я не держу свои клятвы, как я выполню клятву рода? – Выслушал еще одно внушение, потом чуть слышно ответил. – Я знаю. Я клялся, они все умрут, а этим днем не умер никто.

С немым укором Бессмертный прервал общение, вышел из него и невидимый стал удаляться. В глазах Бату снова заиграл отражённый от лезвия ножа холод лунного света. До боли в пальцах сжав костяную рукоять, он выхватил из костра ветку, которая разгорелась уверенным пламенем, и решительно пошел к тьме пещеры, вошёл в неё. Яростный рык обманутого ожидания наполнил пещеру, и он стремительно выскочил из ее мрачного зева. Как ястреб, налетев на охранника, он злобно ударил его по щеке, затем вцепился в плечи и принялся безжалостно встряхивать. В ответ сильный охранник застонал, тяжело приподнял узкие веки. Из его невнятного бормотания Бату понял, что тот получил удар палкой по голове и потерял сознание. Оттолкнув его, словно бесполезный мешок с травой, Бату помчался к юртам поднимать погоню за бежавшей заложницей. Рука плохо слушалась охранника, когда он потянулся ладонью к затылку, куда, как он чувствовал, пришелся удар толстой палкой. Он плохо соображал, но его удивило, что на опухшем затылке нет ни раны, ни крови.

Борис ударил его не палкой, рубанул жёстким ребром кулака. После чего освободил девушку, увёл её вдоль скал так тихо, что этого не заметили даже сторожащие юрты собаки. Когда со стороны пещеры донёсся озлобленный рёв обнаружившего побег Бату, он взбирался по склону распадка к верху расколотой землетрясением и временем скалы позади Ворона, Мещерина и Насти.

Шум всполошившегося стойбища застал беглецов уже возле ребра горы, которая вздымалась за цепью скал. Они поднялись на широкий покатый уступ, и стойбище открылось им как на ладони. Там мерцали и беспорядочно метались хвостатые огоньки факелов, слышался лай озлобленных псов, встревожено ржали лошади. Затем крошечные отряды всадников степняков поскакали в разных направлениях в обход цепи скал.

– Рано заметили, – проговорил Мещерин и перевёл дыхание. – Не уйдем.

– Надо предупредить остальных, – не обращая внимания на это замечание, почти весело сказал Федька Ворон.

Он ободряюще подмигнул Насте, блеснул на нее своими черными, себе на уме, глазами. Девушка была притихшей, еще не нашла себя в новом положении, когда уже больше не могла быть для других просто казачком, и смутилась под его выразительным взглядом. Федька протянул ей ружье.

– Держи. – И объяснил, похлопав по рукояти пистолета за кожаным ремнём. – Мне сейчас игрушка твоего отца больше подойдет. Обрадовать его надо. Один и налегке успею проскочить. – Уже свернув на запад, на ходу напомнил Борису и Мещерину. – Встречаемся у речки, где условились.

Он скрылся за кустарниковыми деревьями, там хрустнула сухая ветка, и все стихло. Не прошло и минуты, как внизу, у подножия горы, злобно и часто залаяли нескольких псов. Собаки достигли распадка кратчайшим путём, явно обнаружили следы беглецов и повели за собой всю погоню. Передохнув, сколько позволила минутная остановка, трое преследуемых спутников побежали дальше. Теперь впереди был Мещерин; приостанавливался, когда оказывался перед труднопреодолимыми зарослями или обвалами камней, быстро выбирал путь, который представлялся удобнее других, главным образом в обход препятствий, и опять бежал поперек склона, намереваясь перебраться за гору через узкую седловину. Настя и Борис не отставали от него ни на шаг, их всех подгонял остервенелый лай, который неумолимо приближался. Стало похоже на то, что собак отпустили с поводков.

На седловине, у нагромождения обветренных валунов, псы их и настигли. Отрываясь от других, первым несся огромный зверь с тёмной окраской и злобно оскаленной пастью. Он с ходу прыгнул к горлу обернувшегося Бориса, но обагрил своей кровью рассёкшую воздух саблю, после чего упал с разрубленной шеей. Второй хотел приостановиться, но на него налетели обе отставших собаки, и Борису удалось выпадом сабли пропороть его мускулистую грудь до середины живота. Собаки из породы овчарок были сильными, привыкли гонять волков и других хищников, и двоих псов, которые остались в живых, казалось, ничуть не испугала участь товарищей. Они теперь держались на расстоянии, с угрозой рычали и остервенело лаяли, всем видом показывали готовность броситься в удобный для себя момент, не позволяли ни на мгновение повернуться к ним спиной. Бежать от них было невозможно.

Мещерин вскинул к плечу ружье, но Борис вовремя перехватил ствол ладонью, резко опустил дулом к земле.

– Лай поймут немногие, – пояснил он, не ослабляя бдительности. – А на выстрел повернут все преследователи. Ночью звук разнесется далеко…

И он внезапно, неожиданно метнул в одну из собак свой тяжелый охотничий нож и тут же бросился к ней с саблей.

Позади и внизу склона, где скоро продвигался отряд воинов преследователей, услышали, как лай овчарки сорвался в жалобный визг, и под полное ненависти рычание другого пса этот визг затих. Потом завизжал и смолк последний пес. Отрядом воинов предводительствовали старшие сыновья главы рода, и, когда собачий лай прекратился, они приостановились и остановили своих людей.

Беглецы тоже понимали, что теперь ночная погоня за ними стала бесполезной. Борис тщательно вытер окровавленные клинки о густой мех самого близкого мёртвого пса, вернул нож и саблю в ножны. Настя успела отдышаться и тихо спросила:

• Предыдущая
• 21/36
• Следующая