Загадка Рафаэля - Пирс Йен - Страница 18

• Предыдущая
• 18/43
• Следующая

Женэ отломил кусочек хлеба, нацепил его на вилку и собрал им оставшийся соус в тарелке. Боттандо, наблюдая за его действиями, раздумывал, стоит ли говорить ему о Рафаэле. Это был единственный анекдот последнего розлива, и Женэ сумел бы по достоинству его оценить. Но Боттандо сомневался, сумеет ли француз сохранить информацию в тайне.

— Ну, — продолжил Женэ, вытирая подбородок салфеткой, — как ты, наверное, уже понял, Морнэ имел слишком много денег для простого торговца картинами. Он вел экстравагантный образ жизни, владел особняком в Провансе, просторными апартаментами в Париже и галереей, которая приносила некоторый доход, но, безусловно, не могла окупить всех его расходов. Тем не менее ни закладных, ни долгов за ним не числится. Ни в одной из его резиденций мы не нашли никаких компрометирующих бумаг. Очень аккуратный человек.

Тогда где Морнэ брал деньги? Заработать их легально он не мог, как не мог получить такие суммы от подделки и продажи икон. По нашим данным, он украл двадцать пять икон. Даже если их было вдвое больше, получается примерно шесть-семь миллионов франков за десять лет. А тратил он намного больше. Встает вопрос: чем еще он занимался?

Потом Морнэ исчезает. Человек, не пропускавший ни одной художественной выставки, ни одного нового балета за последние пятнадцать лет, постоянный участник богемной тусовки, исчезает на целый год. Так скажи мне: где он был все это время?

Женэ закончил небольшую речь и улыбнулся, словно ожидая аплодисментов своей блестящей логике.

— Я надеялся услышать это от тебя. Так чем же Морнэ занимался? — спросил Боттандо.

Женэ пожал плечами:

— Чтобы делать далеко идущие выводы, нужно располагать большей информацией. А теперь твоя очередь. Как там дела в Риме?

Прежде чем Боттандо успел ответить, Флавия до того момента рассеянно смотревшая в окно, произнесла свои первые слова за весь день. Она не любила, когда на нее смотрели, как на пустое место, хотя время от времени ей приходилось мириться с ролью симпатичного приложения к Боттандо. Это бывало крайне редко, и, кроме того, он был стариком и южанином, поэтому Флавия не ждала от него совершенства, но в настоящую минуту почувствовала, что пора напомнить о своем присутствии.

— Может быть, мы проверим способность комиссара к дедукции несколько позже? — произнесла она, сладко улыбнувшись французу.

Флавия всегда так делала, когда чувствовала, что готова сорваться на грубость. Но Боттандо, уловив ее настроение, не дал ей закончить.

— Конечно, — сказал он. — А насколько хорошим художником был этот Морнэ? Я слышал, его подделки были не так уж плохи. И еще я подумал: мы могли бы связаться с известными фальсификаторами и расспросить их. Теперь, когда его уже нет, они окажутся более разговорчивыми.

Женэ секунду подумал.

— Морнэ был очень способным художником, но слишком поздно родился. Он не принимал модернизм ни в каком виде. Родись Морнэ столетием раньше, его мог ждать большой успех. А с иконами все не так однозначно. Самые ранние он писал на старых досках и подделывал очень тщательно. Но когда эксперты поняли, на что нужно обращать внимание, и стали отличать его работы с первого взгляда — состаривая иконы, он втирал грязь в дырки от древесного жучка, чего в настоящих работах быть не должно, — Морнэ перестал тратить время на состаривание икон, поскольку для монахов годились копии попроще. Если отставить в сторону технические тонкости, иконы, даже худшие из них, были замечательные. В них присутствовала такая одухотворенность, что, казалось, Морнэ писал их ради собственного удовольствия. Меня не удивляет, что монахи не могли отличить подделку. Некоторые иконы смотрелись лучше оригиналов. Тебе не мешало бы взглянуть на них. Считается, что подделка всегда уступает оригиналу, но я в этом не уверен. Морнэ понимал живопись, поэтому ему так легко удавалось всех обмануть. — Женэ улыбнулся Боттандо и Флавии.

Они перешли к кофе, и Женэ рассказал пару анекдотов. Флавия решила предпринять еще одну попытку.

— Комиссар, — начала она, — в банке должны знать, когда Морнэ арендовал сейф и посещал его в последний раз.

— Нам не удалось выяснить это у банковской администрации. Но, если судить по паспорту, последний раз он посещал Швейцарию в мае.

Флавия победоносно улыбнулась. Сейчас она напомнит Боттандо, какая у него замечательная помощница, даже если иногда приносит неприятности и головную боль. Как, например, сейчас. Флавия взяла свою сумку и достала из нее одну из похищенных из сейфа тетрадей Неискренне извинившись за то, что присвоила вещественное доказательство, она протянула тетрадь мужчинам:

— Взгляните. Ничего не напоминает?

Женэ посмотрел и с недоумевающим видом передал тетрадь Боттандо, который также не нашел в набросках ничего особенного. Потом Флавия увидела на его лице выражение неуверенности и затем внезапное озарение.

— Ах, — только и сказал он и вернул ей тетрадь. Быстро, подумала она, какой молодец.

— Боюсь показаться чересчур любопытным… — напомнил о себе Женэ.

Боттандо выглядел убитым.

— Этого не может быть. Мы должны молчать. Малейший намек полностью разрушит рынок произведений искусства.

Флавия находилась под впечатлением сообразительности шефа. Она раздумывала над возможными последствиями своего открытия всю дорогу до ресторана, генерал же оценил ситуацию мгновенно.

— Конечно, конечно, — согласился Женэ, — но о чем я не должен даже намекать?

Флавия снова передала ему тетрадь.

— Эти наброски имеют удивительное сходство с портретом Елизаветы ди Лагуна в Риме. С портретом кисти Рафаэля. Теперь, пожалуй, вернее будет сказать «предположительно кисти Рафаэля».

Женэ пролистал тетрадь еще раз и кивнул.

— Действительно, похоже. Но что из этого? Нет художника, который не пытался бы ее скопировать.

— До мая прошлого года? До того, как картина была отреставрирована и никто не имел представления, что на ней изображено?

Женэ откинулся на стуле, и широкая улыбка медленно расползлась по его лицу.

— Как здорово, — наконец произнес он. — Просто чудесно, — добавил Женэ, поразмыслив. — И как неудачно для вас, — вспомнив о приличиях, извинился он.

— Когда твоя радость немного поубавится, — сухо сказал Боттандо, — ты поймешь, почему и для тебя лучше молчать об этом открытии. Никакой болтовни в комиссариате. Ни слова. Даже жене. Никому.

— О, конечно, конечно. Но пожалуйста, умоляю вас, выясните все поскорее. Каждый день молчания будет для меня пыткой. И разумеется, — профессионал снова заговорил в нем, — если понадобится моя помощь, я всегда в вашем распоряжении. — О Боже, — добавил он, снова расплываясь в довольной улыбке, — как бы мне хотелось услышать, что скажет на это Томмазо.

— Я часто слышу эти слова, — мрачно проговорил Боттандо. — Но никто не хочет взять на себя труд самому сообщить ему неприятное известие. Я всегда принимаю удар на себя.

Ленч закончился, и вскоре Женэ в отличном расположении духа отбыл во Францию, пообещав переслать Боттандо журнал посещений клиентов, когда получит его из Цюриха. Генерал испытывал противоположные чувства. Перед посадкой в самолет, который должен был доставить их с Флавией в Рим, он позвонил в музей и попросил позвать к телефону директора. Было четыре часа дня, и прием уже начался, поэтому секретарша, получившая инструкции не беспокоить шефа понапрасну, отказалась позвать его к телефону, несмотря на уверения Боттандо в том, что дело не терпит отлагательства и связано с полицейским расследованием.

В конце концов он сдался и бросил трубку. Значит, придется идти в музей и отлавливать директора там. Худшее место из всех существующих, грустно подумал генерал.

• Предыдущая
• 18/43
• Следующая