Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943 - фон Эрнстхаузен Адольф - Страница 19

Полученное ими задание подтвердило возможные предположения. Дивизия должна была фронтальным наступлением, а также ударом справа вынудить противника оставить свои главные позиции в горном проходе. Батальон Лангензее совместно с моей 1-й батареей за день до этого со своих нынешних позиций должен был продвинуться в ущелье Цице через горный хребет и, коль скоро наступление всей дивизии окажется удачным, ударить в тыл советским войскам, чтобы обеспечить полный разгром врага. Мое подразделение должно было оставаться в резерве и действовать по вызову. В то время как 2-я батарея нашего егерского полка непосредственно подчинялась 1-му батальону Лангензее, штабная батарея должна была уже участвовать в боевых действиях, подчиняясь приказам штаба артиллерийского полка. Сам же я вместе со своим штабом просто оказался висящим в воздухе. О нас просто-напросто забыли.

– И что нам теперь делать? – спросил мой новый адъютант.

– Да ничего, – ответствовал я, – или все, что нам будет угодно. Мы просто-напросто подкрепили предприятие Лангензее. Теперь нам предстоит пережить что-нибудь еще.

После нашего удара в рассветные часы ошарашенные русские рассыпались в разные стороны, подобно мякине на ветру. Куда быстрее, чем мы предполагали, нам удалось продолжить продвижение к укрепленному пункту I.

Сколь прекрасно было это ущелье, когда над росистыми лугами и перелесками поднималось солнце, а над рекой струились клубы тумана! Однако это был еще не настоящий восход солнца. В куда большей степени нас в ходе продвижения беспокоила опасность справа – со стороны горной местности, поросшей лесом и изрезанной небольшими ущельями, откуда каждую минуту можно было ожидать нападения врага. Мы даже выделили для обеспечения охранения нашего особо угрожаемого правого фланга усиленный взвод егерей – к ним даже присоединился командир 1-й батареи с группой радистов, поскольку оттуда у него были лучшие условия для наблюдения. Однако опасность, как оказалось, угрожала нам с другой стороны. Мы чувствовали себя довольно свободно, когда вдруг услышали поступь возвращающихся лошадей и увидели наш казачий эскадрон, возвращающийся из разведывательного дозора. Во главе скакал командир, крупный немец, капитан артиллерии, на прекрасно выезженном блестяще-черном жеребце. Он являл собой самую выдающуюся фигуру в этой толпе диких всадников, которая сразу пробуждала воспоминания о конных рыцарях. Остальные же были одеты кто во что горазд или что ухитрился раздобыть. Перемешались германская и русская униформа, традиционная одежда казаков, городская одежда. При этом ни один человек не был облачен в одежду определенного рода, наоборот, каждый щеголял по крайней мере в двух совершенно различных по стилю одеждах, причем все вместе это образовывало живописный разбойничий костюм. Командир эскадрона с помощью переводчика отдал приказ, который казаки выслушали с каменными лицами. Затем они бросили какой-то краткий клич, после чего их кони на полном галопе сорвались с места и казаки исчезли, разделившись на небольшие группы, в различных направлениях. Мы беспрепятственно проследовали дальше, как если бы военная разведка пребывала в наилучших руках. Да это и в действительности было именно так. В течение примерно часа мы опять собрали вокруг себя все казачьи патрули, и каждый из них привел с собой пленного. Мы узнали, что вокруг нас расположен примерно батальон неприятеля, который готов к действию, хотя еще окончательно не собрался.

В ходе этого предприятия мы, само собой разумеется, не взяли с собой никаких транспортных средств. В составе горной артиллерии все составные части батарей постоянно перевозятся с помощью вьючных животных. Одна единица груза весит с учетом веса вьючного седла от трех до трех с половиной центнеров. С помощью вьючных животных егеря перевозили также в упакованном виде и тяжелое вооружение. Капитан Лангензее предложил мне взять на свое попечение всех вьючных животных с их погонщиками, потому что он чувствовал себя недостаточно уверенным с этими «транспортными средствами». Я также должен был определять маршевый темп и необходимые остановки для отдыха.

Около полудня мы подошли к форту II, к последнему, теперь уже заброшенному обиталищу на краю огромного природного заповедника, который входит в состав Кавказа. Еще во времена царской России все делалось для того, чтобы сохранить эту девственную территорию в неприкосновенном состоянии. Советское государство взяло на себя сохранение этого наследия и запретило всякое строительство на этих землях. Таким образом, мы двигались на наше боевое задание среди восхитительной природы, на которую в течение десятилетий не падал взор иностранца, ощущая себя счастливыми путешественниками.

Рядом с фортом II мы устроили обеденный отдых и отправили оттуда эскадрон казаков вместе с нашими собственными верховыми лошадьми и военнопленными назад. Затем начали подъем. Подобно индейцам, двигающимся по тропе войны, мы шли длинной вереницей сквозь молчаливый лес, каждый спешенный всадник с груженым вьючным животным в затылок один другому. Мы растянулись по лесу длинной змеей. Во главе колонны вьючных животных двигался саперный взвод, который на крутых поворотах тропы с нависающими скальными участками с удивительной скоростью ухитрялся прорубать проходы в густом кустарнике и с помощью одних только топоров расчищать дорогу, когда стволы упавших деревьев преграждали нам путь.

– Здесь было бы отлично побродить в мирные времена, – заметил я своему адъютанту. – Разве путешествие по такому девственному лесу не чудесное приключение? Наши германские леса против этих дебрей – все равно что домашние звери против диких. Здесь же до сих пор царит неприкрытая конкурентная борьба за свет и солнце. И это дает свой практический результат. В наших регулярных лесных массивах все определено государством. Деревья растут все по линеечке, все они одной величины и одного возраста. Во всем царствует стандарт. Хоть здесь удалось увидеть настоящий лес.

– Мне все-таки куда ближе наши бранденбургские сосновые боры. Там не приходится так долго карабкаться и потеть.

На моего адъютанта дикая природа не производила никакого впечатления. По-другому воспринял эти места один из проводников вьючных животных, который внезапно, нарушив запрет на разговоры, приостановился и произнес: «И кто только тебя, чудный лес…»

– Да заткнись ты, тупица, – тут же прервали его несколько голосов, и все мы рассмеялись. Все прекрасно помнили, что за любое нарушение тишины, грозящее обнаружением отряда, полагается три дня строгого ареста.

Громадные стволы деревьев тянулись из подлеска вверх, образуя настоящую стену леса, а их кроны смыкались над нашими головами, словно купола соборов. Лишь очень редко деревья расступались, давая возможность окинуть взглядом окрестности. Когда такое случалось, мы собирались на выступающих под открытым небом скалах, внимательно глядя по сторонам.

Уже близился вечер. Мы заметили между широкими листьями папоротников и высохшего подлеска два удивительным образом изогнутых ствола, около двух метров высоты. Подойдя поближе, оказалось, что мы обманулись. Это были двое мужчин. Но что за мужчины это были! Подобные создания я мог бы увидеть на другой планете или в совершенно необследованном районе Центральной Азии. Они носили накидки и невероятно высокие заостренные кверху шляпы с широкими висящими полями, впрочем, все это, на мой взгляд, было сделано как будто из деревянных ободьев. Их длинные, падающие на плечи волосы, короткие неухоженные бороды и корявые, словно сделанные из древесной коры лица позволяли видеть серую краску, покрывавшую лица.

– Может быть, это далай-лама со своим адъютантом? – спросил кто-то меня.

Я было тоже так подумал. Но при ближайшем рассмотрении эти ребята мало похожи на монголов.

Это были высокорослые широкоплечие люди в возрасте, с длинными лицами и выступающими крупными носами. Представлялось несколько удивительным, что они вообще не двигались. Они стояли, выпрямившись, словно фигуры из воска, в 10 метрах от направления нашего движения – тропы как таковой здесь не было, – и только внимательные светлые глаза на непроницаемых лицах давали возможность понять, что они живы. Наш переводчик хотел было переговорить с ними, но их язык оказался совершенно чужим для него.