Золото мертвых - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 8

– Это он! – Увидев в дверях Зверева, князь Юрий хлопнул ладонями по столу, встал: – Вот он, муж племянницы моей, Полинушки, князь Сакульский! О прошлой весне под Островом един тысячу ляхов одолел!

– Ну, не тысячу, всего несколько сотен их было, – смутился от такого напора Андрей. – Да и не один я был. Федор Юрьевич, вот, тоже рядом бился.

– Было дело, – признал княжич. – Однако же вместе мы всего пару часов выстояли. Опосля я ушел рать для атаки собирать.

Все же было видно, что ему приятно: ратный товарищ друга не забыл, себе всю славу присвоить не пытается.

– Вы гляньте на него, – продолжил похвальбу хозяин дома. – Всего пару часов назад един четверть вина хлебного выпил, а ныне уже стоит, бодр и строен, ровно скакун туркестанский!

Насчет четверти князь, разумеется, загнул – трех литров Зверев никак не принял. Однако хвалить так хвалить – отчего и не приврать раза в три-четыре? Непонятно только, ради кого вельможный князь старается. Не для детей же боярских?

Андрей уже неплохо разбирался в нравах этого мира, чтобы понять, кто есть кто. Внизу стола обычно сидели люди самого низкого положения. Иногда туда даже нищенок и бродяг пускали, коли место и угощение на пиру оставалось. Сейчас здесь сидели крепкие мужики в атласных и шелковых рубахах, некоторые – в шитых катурлином душегрейках и поддоспешниках. Это, понятно, были холопы. Ближе к хозяину разместились гости с бритыми головами в тафьях, украшенных серебряным и золотым шитьем, парчой и шелком, в ферязях с самоцветами и дорогими вошвами, – ясно, дети боярские. Те, кто живет на землях князя, ходит под его рукой, выступает в походы и на смотры по его приказу. В дети боярские попадали те бояре, кто разорился, кто обеднел, кто оказался при дележе наследства с пустыми руками. Они могли происходить из самых знатных родов, но по сути – все равно являлись княжеской дворней. Во главе же стола место нашлось только для бояр вольных, для тех, кто отчет лишь пред Богом и государем держит. Перед дворней Друцкий распинаться не станет, да она и сама наверняка с ним в поход ходила, ей по чину положено. Перед Василием Ярославовичем сына нахваливать тоже глупо, он и так наследника любит. Получается… Неужели для иноземца старается?

– Что нам четверть? – подняв руки, Зверев небрежно тряхнул ладонями. – Разве с дороги согреться да усталость снять. А для настроения уж поболее выпить надобно.

– Вот он, витязь настоящий! – обрадовался хозяин. – Егор, поднеси чарку князю Андрею Сакульскому!

И Друцкий хлопнул по столу своим серебряным кубком. Один из холопов на конце стола подпрыгнул, пробежал до хозяина, из его покрытого тонкой чеканкой кувшина с высоким горлышком наполнил до краев емкость и, затаив дыхание, через весь зал донес до гостя. Зверев принял подношение и в наступившей тишине, под десятками изумленных взоров начал пить. В кубке опять была водка, и опять – с густым вишневым вкусом. В этом Андрею повезло – обычную «Столичную» выпить мелкими глоточками бутылку зараз он бы ни за что не смог. А так…

Зверев откинул голову назад, немного постоял, после чего отвел кубок таким, как есть, – перевернутым – в сторону. На пол сиротливо уронилась крохотная розовая капля.

Трапезная взорвалась приветственными криками, а князь Сакульский легкой походкой обогнул комнату и занял место справа от князя, рядом с его сыном, но перед отцом. Как говорится, без обид: ныне он Друцким родственник, а вот Василий Ярославович – нет.

– Что-то в горле пересохло, – заглянул себе в кубок Андрей. – А надо бы нам за хозяина по полной выпить.

Бояре опять восторженно заревели: умение пить и при этом твердо стоять на ногах на Руси ценилось всегда. Вряд ли кто из них мог сейчас подумать, что половина желудка и треть кишечника юного гостя забиты перетертым в ладонях углем. И что уголь этот еще вдвое больше хмеля всосать способен, нежели Андрей у них на глазах выпил, прежде чем хоть что-то в кровь попадет.

– Молодец, княже, ой, молодец! – Друцкий, пригладив свою жиденькую бороденку, наколол на уже полупустом опричном блюде крупный кусок мяса, протянул Звереву. Тот, выхватив нож, стряхнул угощение себе на круглый золотой поднос с двумя кусками хлеба, а хозяин тут же наколол и подал ему еще кусок. – Молодец! Помню, ты мне сразу, едва я тебя первый раз увидел, понравился.

Похоже, Юрий Друцкий со-овсем забыл, как при первой встрече Андрей чуть не порубал его холопов вместе с хозяином. А вот Зверев после оскорблений, услышанных тогда в Свияжске и перед битвой возле уже упомянутого Острова, после наглого обмана с приданым ни малейшей привязанности к своему новому родичу не испытывал. Даже теперь, когда знал, что князь Друцкий намерен первые годы поддерживать молодых, выставляя вместо него, Андрея, положенные с княжества полста воинов на царскую службу. Но что поделать, коли судьба сводит с теми, кто неприятен, и разводит с теми, к кому тянешься всей душой? Женитьба на Полине спасла Лисьина-старшего от судебной тяжбы, а ему принесла титул. Теперь, чтобы выкрутиться, спастись от проклятия и нищеты, полагаться придется на новых родственников, нравятся они или нет…

– За здравие хозяина земель здешних, славного князя Юрия Друцкого хочу выпить, – поднял кубок Андрей. – Долгие лета князю, доброму соседу нашему, отважному воину, честному христианину и славному человеку!

– Долгие лета!

Бояре, повскакав с мест, вскинули кубки, ковши, ковкали, чаши и чарки, дружно выпили. Хозяин тоже – правда, не вставая, но благодарно кивнув. Отставив кубок, Друцкий спохватился:

– Да, княже, познакомить тебя хочу. Гость мой, из датских земель приезжий. Барон Ральф, владетель Тюрго, знатный и богатый боярин европейский.

Крючконосый чужестранец вскочил и сотворил красивый реверанс. Андрей, встав, ограничился поклоном.

Барон, владелец Тюрго… Если Звереву не изменяла память, баронов, владеющих большими землями, на западе называли графами. Значит, о знатности своей гость сильно прихвастнул. К тому же его кожаный, а не суконный, пурпуан – пусть даже в кокетливые разрезы на рукавах и проглядывал алый шелк, – был одежкой недорогой и практичной. Шелком в вечно нищей Европе кого-то удивлять можно, но никак не на Руси. Последний сын боярский за этим столом впятеро богаче одет был. Так что поместье Тюрго приносило своему владельцу не больше дохода, нежели могло принести Сакульское княжество. Скорее всего – только титул и право на место за княжеским столом. Вот и шастает барон по свету, ищет, где меч свой подороже продать да перекусить на халяву… Вернувшись на скамью, Андрей наконец-то взялся за еду, но не успел прикончить и первый кусок давно остывшего мяса, как его толкнул локтем в бок молодой Друцкий:

– Ну что, княже, айда завтра на охоту? Бо засиделся я тут, тоска смертная. Все при делах да хозяйствах, меня же отец все не допускает, за малого держит. А одному в поле скучно.

– Какая нынче охота? – пожал плечами Андрей. – Снег кругом. Перелетная птица не вернулась, до лесной не добраться. Токмо соколов понапрасну морозить.

– Полина сказывала, ты до заячьей охоты большой любитель. Вот на нее и поскачем.

– Снег же вокруг, Федор Юрьевич! Какие зайцы? Завязнем!

– За Золотым холмом на южной стороне уже трава пробивается, Андрей Васильевич! – горячо зашептал Друцкий. – А понизу заросли ивовые, тоже все растаяло давно. Где сейчас еще косым обитать, как не прутья ивовые грызть? Поехали, все едино корабелы, коих батюшка вам дает, токмо через день сюда доберутся.

– Корабелы? – Зверев повернулся к Василию Ярославовичу. – Вы никак сговорились уже, батюшка?

– Был за обедом разговор, – хмуро ответил боярин и опрокинул в себя кубок. – Посмотрим.

– Морской, морской ушкуй вам покупать надобно! – встрял в разговор хозяин дома. – Токмо морской! По Ладоге на обычном никак плавать нельзя. Шторма там – на море Северном таких не бывает. Обычный ушкуй враз разобьет, первой же волной. Сгинете, и слова за вас пред Богом никто замолвить не успеет.

– Морской? – Причина хмурости отца стала понятна. Обычный ушкуй – это просто большая плоскодонка. Морской же – настоящий корабль с носовыми и кормовыми надстройками, со съемной мачтой, с косыми и прямыми парусами. И стоит он соответственно. На подобные расходы Василий Ярославович, видимо, не рассчитывал.