Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/81
• Следующая

— Это самая чудесная история из всех, что я когда-либо слышал, а слышал я немало… Завтра же расскажу о ней караванщикам — пусть все семь пустынь дивятся твоей храбрости и силе!

— Не надо, не люблю дешевой популярности… — царственно отмахнулся Лев. — Знаем мы этих летописцев — такой отсебятины в текст насуют, мне потом хоть на улицу не выходи!

— Ладно, не буду.

— Нет, ну почему же?! Если ты в этих людях уверен, если наш престиж не пострадает, а число поклонников только увеличится — тогда действуй! Надо же и о положительном имидже думать хоть иногда… Как ты считаешь, а не наладить ли выпуск парадных тюбетеек с надписью по кругу: «Лев Оболенский — гроза вампиров!» арабской вязью с вышивкой?

— Нет, — подумав, решил Ходжа, — у нас такое не носят. И, поверь умному человеку, ни один правоверный в Багдаде не признается даже в малейшей симпатии к разыскиваемому преступнику. Твои тюбетейки просто не будут покупать.

— А если развернуть солидную рекламную кампанию: детям и военнослужащим скидка в десять процентов, оптовикам — до пятнадцати? — с надеждой протянул Оболенский, но под неумолимым взглядом друга сдался. — Ну и леший с ними, ограничимся караванщиками. Да, ты про плов забыл! Смотри, он уже весь инеем покрылся…

— Как сказал великий Хааддин:

— Что есть, то и будем кушать. А лепёшку положи, уважаемый, ты уже целых три сожрал и не лопнул!

— А ты у меня каждый кусок во рту считаешь, да? Чего экономить, мы же обеспеченные люди!

— Хм… — потупился домулло. — Я бы так не сказал…

— Не понял… Я собственными руками упёр почти всю казну городской стражи, полный мешок шехметовского добра, а ты намекаешь, что у нас нет денег?!

— Ва-а-х, зачем так обижаешь, а?! Есть у нас деньги! Вот, целых две… Нет, даже три таньга осталось!

На мгновение Оболенский ощутил лёгкое головокружение и почувствовал, что косеет. Беззаботный Ходжа нагло доедал холодный плов…

— Ты вор!

— Я — вор?!

— Вор и растратчик! Где мои деньги, мафиози?!

— Какие деньги? Клянусь аллахом…

— Ты за одну ночь промотал всё моё состояние?!

— Наше состояние, почтеннейший…

— Ты за одну ночь промотал всё наше состояние?! Шайтан с ней, с твоей половиной, но как ты посмел покуситься на мою долю! Ты играл в карты, ходил в казино, поставил ва-банк на рулетку или спустил всё у игральных автоматов? А может, ты здесь оргию закатил на весь Багдад? Пригласил на мои законные таньга Таркана с балетом «Тодес», толпу гейш, путан и гурий (все в бикини и с коктейлями) и, всю ночь посасывая кальян, наслаждался танцем живота? Говори, проглот несчастный! — едва не задыхаясь от неуправляемой ярости, вопил Лев, сидя верхом на опрокинутом на гору починенной обуви Насреддине.

— Слушай, дорогой… а повтори, пожалуйста, как это я устроил себе такой праздник? Клянусь чалмой святого пророка Мухаммеда, это надо записать и обязательно повторить на днях!

— Ты будешь говорить или нет, транжира тюбетеистая?!

— Вах, я что, по-твоему, делаю? — утомлённо уточнил Ходжа, порываясь встать. Видимо, ему было неудобно лежать на старых чувяках прижатым в грудь коленом грозного Льва.

— Ты увиливаешь от ответа! — прорычал Оболенский. — Отвечать вопросом на вопрос — привилегия евреев, и ты меня на этом не купишь!

— О шайтан привередливый… Ну чего ты хочешь от сытого мусульманина?

— Полный и подробный отчёт о моих дивидендах, от вчерашнего вечера и до последнего таньга!

— Тогда слезь с меня, ради аллаха! И прекрати орать, сейчас соседи сбегутся…

— А пусть! Пусть весь базар знает, какой ты вор!

— Вай дод, кто бы говорил… — сдержанно пробурчал Насреддин, но всё-таки вылез и встал напротив друга, готовясь к недолгому, но кровопролитному разговору. Не в физическом смысле, конечно. Это я так, фигурально выражаюсь… Домулло усадил разгорячённого «прокурора», скрестил руки на груди и неторопливо пустился объяснять несведущему такие простые понятия, о которых на Востоке с малолетства знает любой ребёнок:

— Слушай внимательно, Лёва-джан, и не перебивай! Прибереги свой гнев до конца моего рассказа, иначе печень твоя увеличится в размерах, а кровь загустеет от горя, что очень вредно для здоровья. Мы взяли из шехметовской казны ровно пятьдесят шесть золотых динаров, по четырнадцать монет в каждом мешочке. Из них — тридцать роздано по нашим ближайшим соседям. Вай мэ, что ты делаешь такое удивлённое лицо?! Думаешь, люди вокруг совсем глупы и не знают, кто поселился у башмачника Ахмеда? Высокородный господин Шехмет пообещал сто таньга за твою голову… Да, возможно, нас и так бы не выдали, но шайтан не дремлет, зачем вводить мусульман в искушение?

— А я-то по простоте душевной думал, что ты, как народный герой, раздаёшь деньги даром…

— Конечно, даром, клянусь аллахом! Это ведь они стали богаче на тридцать золотых, а не я. Ещё десять монет пришлось отдать стражникам… Да, да, тем самым, с которыми я спорил! Негодяи узнали меня по ослу и с ножом у горла требовали свою долю.

— Так ты заплатил шантажистам?! — вновь вскинулся Оболенский.

— Нет, нет, стражникам! — терпеливо пояснил Ходжа. — Они, конечно, грабители и разбойники, но не стоит клеймить людей словом, даже не упоминающимся в Коране… Будь к ним снисходителен.

— А если они придут снова?

— О, непременно придут, мой мудрый друг, и нам надо сделать всё, чтобы отбить у них охоту тянуть наши кровные таньга!

— Динары, — мрачно поправил Лев. — Из-за десяти таньга я бы и в затылке не почесал. Что дальше? Где остаток и каков наш дебет-кредит?..

— М-м… знаешь, честно говоря, остальные деньги я раздал.

— Это как?!

— Не знаю… — впервые потупился Насреддин. — Просто отдал, и всё. Там, за базаром, живёт вдова, у неё казнили сыновей… И ещё двое молодых ребят с отрубленными по локоть руками… Тут я виноват, Лёва-джан. Я отработаю, клянусь бородой пророка…

Какое-то время оба молчали, сдвинув брови и опустив глаза. Потом Оболенский чертыхнулся, снова налил себе холодного чаю и равнодушно бросил:

— Да ну их на фиг, эти деньги! Будем изображать кассу взаимопомощи для членов закрытого профсоюза «Жертвы репрессий и тирании». Сегодня же закажу у плотника резную вывеску и прибью над входом.

— Ахмед выручит за краденое не меньше десяти динаров, — виновато предположил Ходжа. — Если его не поймают, конечно…

— Храни аллах! — перекрестился Лев.

— Храни аллах, — автоматически поддержал домулло, едва не повторив тот же жест. — Но… я давно хотел тебя спросить… Лёвушка, только не сердись на меня, ладно?.. Так вот, позволь узнать мне, недостойному, а чего ты вообще добиваешься?

— Давай поконкретнее, — буркнул наш герой, хотя прекрасно понял суть вопроса. Просто до этого он не пытался ответить на него даже самому себе.

— Ты хочешь украсть у богачей всё золото и самому стать богатым? Когда у тебя будет большой дом, много красивых вещей, четыре жены, своя лавка или даже свои караваны — разве ты не бросишь воровство? И разве тебя как законопослушного мусульманина не будут возмущать другие воры, дерзнувшие посягнуть на твою собственность?.. Неужели ты не будешь требовать для них наказания по законам Шариата?

— Ходжа, погоди, дай хоть слово вставить…

— Э нет, дорогой Багдадский вор! Раньше ты задавал мне вопросы, а теперь я хочу понять помыслы твоего сердца. — Голос Ходжи Насреддина становился всё твёрже, и каждая фраза била без промаха, как удар эмирского ятагана. — Ты говоришь, что закажешь надпись и будешь помогать всем, кто пострадал от неправедного суда… Ты будешь красть и раздавать другим… Но к чему это приведёт? У людей вновь отнимут их деньги, или же они обленятся и будут пировать на твоей шее!

• Предыдущая
• 26/81
• Следующая