Война по понедельникам (сборник) - Первушин Антон Иванович - Страница 36

• Предыдущая
• 36/73
• Следующая

Максим замолчал и наступила пауза. Потом Слава скривился, словно укусил что-то такое до предела кислое, и с издевкой сказал:

— Ах-ах-ах! Какие мы, черт возьми, благородные. Как же, как же: «безумству храбрых поем мы песню». Благородное все из себя ощущение благородной обреченности. Вот с такими уродами, брат Красев, ты и собираешься найти общий язык?

— Постой, — брат Красев смотрел прямо на Максима и первым понял, что сейчас произойдет. — Он… постой же! — последнее Вячеслав крикнул уже Максиму.

А тот, не слыша более ничего и не видя ничего, только шепнув: «…а умирать-то…» — рванул с груди медальон и бросил его через комнату в Славу.

Лицо Вячеслава-прим перекосилось. С криком он отпрянул и вскинул руку вперед и вверх.

Максима отшвырнуло к противоположной стене, и еще в воздухе он превратился в огненный шар.

Минула секунда.

— Ты видел? — спросил Вячеслав-прим, тяжело дыша. — У фанатика была хронобомба. Если бы он… если бы я…

— Дурак, — сказал Красев с отвращением. — Откуда у него технология Всадников?

И добавил, помолчав:

— Ты как-то говорил, что не убил в своей жизни ни одного человека? Что ж, поздравляю с первым!..

Светлая и Темная Стороны Времени

Понедельник.

Вячеслав Красев ощущал беспокойство. Он не понимал природы этого беспокойства, а Нормаль в подобных делах помочь была бессильна, так как отвечала всегда на прямо и точно сформулированные вопросы, а сформулировать интуитивные домыслы, порождаемые ненормализованной частью подсознания, таким конкретным образом не был способен и Вячеслав.

Казалось, что все закончено. Раз и навсегда. Корпус Защиты Понедельников, эта военная машина, этот протез особой реальности, перестал существовать, выброшенный на Темную Сторону Времени. Его восстановлению могла бы поспособствовать хитро сплетенная петля из скрытых, но многое определяющих событий. Однако уже готовая петля была обнаружена и жестоко разорвана Вячеславом-прим. Он позаботился о том, чтобы малейшего звена ее на Светлой Стороне не осталось.

Казалось, что все закончено. Раз и навсегда. Но беспокойство Вячеслава Красева при мысли об этом лишь усиливалось. Его беспокоило смутное подозрение, будто упустили они некую мелочь, незначительную деталь. Возможно, то была интонация, с которой основатель Корпуса, этот удивительный и фанатичный в своей вере человек, разговаривал с ними, перед тем как совершить самоубийственный поступок (подвиг?). Насколько не были бы несовместимы два понятия: умный и фанатик, но перед ними стоял тогда действительно умный человек. Он очень ловко использовал возможности Хроноса, умело составил петлю, которая обеспечивала Корпусу стабильность. Судя по всему, он знал многое о свойствах Времени, его Светлых и Темных Сторонах; он должен был понимать, что с его гибелью теперь, когда КОЗАП превратился в мнимую величину, он сам — единственное, что еще связывает Корпус с реальностью; он должен был беречь себя, а не соваться грудью на амбразуру пулеметного дота, вроде тех, кто идя в атаку, оставлял в окопе записку: «Считайте меня коммунистом!». Да, безусловно, он все-таки был фанатиком. Но при этом же он был и умным человеком. Зачем ему нужен был этот подвиг, который в итоге привел к окончательному краху идеи, которой он этот подвиг посвятил? Вячеслав Красев не находил ответа.

Вторник.

Впрочем, ответ, по здравому размышлению, все-таки был. Самоубийственный поступок Максима — суть прикрытие, хорошо продуманный отвлекающий маневр. Максим знал, что является единственным настоящим основателем Корпуса, и догадывался, конечно, что «деструктивные силы», желающие уничтожить КОЗАП, когда-нибудь доберутся до него. И следовательно, единственный путь во спасение КОЗАПа — это в одну уже существующую петлю вложить другую, новую и скрытую, которая обусловит когда-нибудь возникновение на Древе нового Корпуса с новым основателем. А для того, чтобы новая петля была подлинно тайной, принципиально невыявляемой существующими методами сыска, новое основание Корпуса должно быть не результатом некой целенаправленной (и заметной во времени) деятельности организаций, специальных служб с привлечением многих человеческих и материальных ресурсов (это, заметим, уже было, и Вячеслав-прим сумел все легко остановить), а скорее — результатом некоего желания, итогом особой скрытно запрограммированной судьбы самого обыкновенного человека. Слабое звено, очень непрочное, мнимая величина, но при удачном стечении обстоятельств вполне способное вытащить Корпус на Светлую Сторону.

Вячеслав Красев не знал, пришел ли к похожему выводу двойник. Скорее, нет, чем да. Красев оценил бы его состояние как депрессивное: не так-то легко оказалось убить человека. Но сам он решил пуститься в поиск.

Зачем?.. Он не знал, зачем. Никого убивать он не собирался. Но и помогать… Он никогда не считал себя сторонником идей, которые проповедовали и за которые боролись Максим и Корпус. Однако беспокойство не оставляло. Ведь вернись Корпус на Светлую Сторону, сколько новообразовавшихся альветвей будет отрублено в один момент, сколько людей и миров убито?

«Хватит, — думал он, начиная поиск. — Хватит крови. Пусть хоть здесь не будет альтернатив…»

Среда.

Он искал. Много месяцев, бродя по мирам и временам, стараясь сверхчутьем своим или с помощью Нормали уловить наличие тех связей, что возможно упрятал Максим, очертив вторую тайную петлю. Он искал, но пока ничего не находил. Однако на этом пути его ожидали другие не менее интересные встречи.

Как-то в тихом южном городке, в одном из многочисленных ресторанчиков под открытым небом он повстречал Сталина. Да-да, того самого Иосифа Виссарионовича Джугашвили, похищенного Вячеславом-прим из сектора «Эталон». Правда, сам Красев не узнал бы его, не скажи ему об этом Нормаль, у которой было задание замечать и указывать на все, что может иметь отношение к КОЗАПу.

Сталина действительно было трудно узнать. Он сидел на скамеечке на заднем дворе ресторана — обросший, грязный, в каком-то совершенно невообразимом рванье: фуфайка, засаленные, в заплатах, штаны. Он курил самокрутку, пряча огонек в ладони. Глаза у него слезились, а остановившийся взгляд выдавал запойного пьяницу.

— Иосиф! — гортанно позвала его хозяйка заведения. — Иосиф, ты мусор сегодня вынесешь или нет?

Сталин поднял непокрытую рыжую голову, поспешно загасил окурок и, неверно ступая, направился в подсобку. Когда он вынес мусор, Вячеслав подошел к нему и, взяв за локоть, обратился так:

— Пожалуйста, разделите со мной обед, отец.

Под неодобрительным взглядом хозяйки он усадил старика за столик и наблюдал, как тот с жадностью, роняя крошки, ест. От Сталина пахло: перегар, табак, пот, откровенная помойка — целый букет, но Вячеслав не обращал на это внимания.

«Ну вот, — думал он, глядя на старика. — Вот итог, о котором мечтали многие. Едва ли не каждый интеллигент в твоей реальности. И что ты испытываешь, увидев эту альтернативу, этот более справедливый итог? Удовлетворение? Радость? Восторг? Может быть, наслаждение? Странно, что нет… Жалость — будет вернее. И так было всегда. И будет, наверное, всегда. Они убивали нас, а мы их жалели. И только это мы умеем противопоставить „героическому самопожертвованию“ Максима. Жалость… И так будет вернее…»

Он дал старику несколько рублей, пачку сигарет, и тот долго кланялся и что-то бормотал ему вслед. Жалость…

Четверг.

Река. И водопад. Ревущие потоки воды, падающие с огромной высоты, чтобы разбиться брызгами, а затем опять слиться воедино.

• Предыдущая
• 36/73
• Следующая