Война по понедельникам (сборник) - Первушин Антон Иванович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/73
• Следующая

— Мне лестно, — признался Вячеслав. — Продолжай в том же духе — суд это учтет.

— Вот-вот, сначала: «суд это учтет», а потом выдашь по полной программе: какой я плохой, какой я сякой. Дроблю реальности, не проводя референдума; сталкиваю миры, не подумав о последствиях; порчу девок, не испросив на то твоего персонального согласия. Давай. Начинай.

— О дроблении реальностей и порче девок мы поговорим в другой раз. А сейчас, если ты все-таки настаиваешь на беспристрастном судилище, я выступлю в привычном амплуа ходячей совести и спрошу: что сделал ты с КОЗАПом?..

— Как ты сказал? — Вячеслав-прим изобразил недоумение. — КО-ЗАП?

— Корпус Защиты Понедельников.

— А-а, ты этих коммунистических проходимцев, оказывается, имеешь в виду. А то я успел испугаться, что совершил нечто такое, о чем и сам не помню…

— Короче, твоя работа?

— Допустим, моя. Но даже в таком случае неужели у тебя найдется чем меня попрекнуть?

— Значит, твоя?

— Зануда ты, товарищ Красев. Не найти для беседы темы повеселей?

— Ответь честно.

Вячеслав-прим вздохнул.

— Я не понимаю, Слава, чего ты о них так печешься? Они изначально были обречены. Хотя, конечно, об этом не догадывались. Время при всей своей податливости не терпит насильственного обращения с собой, не тебе это объяснять. И чем дольше они занимались бредовой игрой в защиту понедельников, тем быстрее приближали свой собственный конец. И я надеюсь — я не знаю, что там с ними произошло, — но надеюсь, они получили по заслугам. И теперь уж точно прослежу за тем, чтобы подобное явление никогда не повторилось.

— С какой непринужденностью ты об этом говоришь. Ведь это были люди, Вячеслав, сотни тысяч, миллионы живых людей. А теперь их нет.

— Люди?! — Вячеслав-прим даже привстал, уронив том энциклопедии на пол. — После всего ты еще называешь их людьми? Ты что, никогда ничего не слышал о методах Корпуса?..

«Да, и не только слышал, но и видел, испытал на собственной шкуре», — думал Вячеслав, наблюдая, как наливается кровью праведного гнева лицо двойника.

Промелькнуло, трепеща, ожившее воспоминание. Вернулась на долю секунды, как при приступе дежа вю, вся совокупность давних ощущений: свобода, веселость, азарт, когда невыносимо захотелось чисто мальчишеской выходки, придуманной и лелеемой с момента прочтения «Архипелага ГУЛАГ», проснулось желание сыграть пару циничных (тогда он не понимал, насколько циничных) шуток с забитыми обывателями, не сумевшими противостоять террору (помните, наверное, этот знаменитый конъюнктив: «Если БЫ во времена массовых посадок, например, в Ленинграде, когда сажали четверть города, люди БЫ не сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и шагах на лестнице, — а поняли БЫ, что терять им уже дальше нечего, и в своих передних бодро БЫ делали засады по несколько человек с топорами, молотками, кочергами, с чем придется? Органы быстро БЫ не досчитались сотрудников и подвижного состава, и несмотря на всю жажду Сталина, остановилась БЫ проклятая машина!»).

И ведь какая же ты все-таки был тогда скотина: пошел на это, твердо зная, что ничего тебе не грозит — даже девять граммов свинца в затылок не страшны, разве что в плане острой, но непродолжительной боли. И не задумался хотя бы на минуту, а что грозит тем, с кем решил ты сыграть злую циничную шутку?

Не задумался…

А суть шутки заключалась в следующем. Отправляется новоиспеченный путешественник по времени в сорок девятый, скажем, год. Берет в Москве билет до Владивостока и, расположившись в купе идущего через всю страну поезда, быстренько знакомится с пассажирами и, не хмурясь, не оглядываясь через плечо и ничуть не понижая голоса, начинает травить забористые анекдоты из жизни Сталина и компании.

Ты даже не подумал тогда, что тебя вполне могут принять за сексота-провокатора, и тут же легко, без малейших угрызений совести заложить — и что в таком случае станется с твоим удовлетворением от изобретательно сконструированной хохмы?

Тебе очень хотелось посмотреть на то, как вытянутся лица попутчиков — нет, какая ты все-таки был скотина, нашел удовольствие — наслаждаться чужим страхом. И ведь почти шагнул за эту черту, предвкушал уже эмоциональный подъем, возбуждение от осознания себя Повелителем Миров, Олимпийским Божеством, стоящим над людьми, над моралью, над любой авторитарнейшей властью. Но вмешался Корпус, и это остановило тебя.

…Он купил билет, устроился в купе, он дождался, когда попутчики сначала робко, затем увереннее начали знакомиться друг с другом. Завязался уже скучный разговор о каком-то прокатном стане и социалистических обязательствах, и Вячеслав открыл было рот, чтобы наконец всласть повеселиться, как вдруг дверь купе рывком отъехала в сторону, и очередь, выпущенная без прицела из ручного пулемета, швырнула, разбросала пассажиров; и в ту же секунду мир вокруг — Вячеслав воспринимал это сквозь пелену болевого шока — стал сминаться, скручиваться в жгут; и поплыли, обесцвечиваясь на глазах, углы измерений; и солнечный свет за окнами вагона померк и скоро погас совсем. Кто-то успел пронзительно крикнуть, но крик этот неожиданно огрубел, растянулся тягуче и басовито, как голос певца на пластинке, если остановить проигрываемый диск.

Из переделки Вячеслава вытащила Нормаль. Так Красев познакомился с Темной Стороной Времени. Так он познакомился с тактикой Корпуса.

А тактика была проста и даже изящна в своей простоте. Вячеслав-прим очень правильно заметил: «Время при всей своей податливости не терпит насилия». Потому достаточно решительным способом устранить в момент образования новой реальности причину, благодаря которой новая реальность получила шанс реализоваться, как Время само собой отторгнет новообразовавшуюся альветвь в пустоту и мрак Темной Стороны. Два лика Времени, два свойства: легко порождать новые реальности и так же легко убивать их. Хронос, пожирающий своих детей.

Понятно, что для выполнения подобной задачи Корпусу требуются смертники — заведомые камикадзе, которые умеют только убивать и умирать вместе со своими жертвами, которых легко отправить умирать во имя Идеи. И Корпус воспитывал таких людей; целую школу Корректоров для этого организовал.

Да, тактика была проста и даже изящна.

— …Семьдесят лет, — красноречиво разглагольствовал между тем двойник, — семьдесят лет они истребляли свой собственный народ; семьдесят лет занимались производством дерьма и производством дерьма в квадрате; породили самое бездуховное общество в мире, и вместо того чтобы успокоиться наконец, с энтузиазмом некрофилов занялись защитой этого своего квадратного дерьма от каких-либо посягательств. Организовали для этого целый Корпус, воспитали миллион киборгов, не заметив даже, с какой легкостью докатились в славном этом деле до примитивного фашизма. И после всего этого ты приходишь ко мне и, рыдая в голос, призываешь поплакаться и покаяться, пожалеть эту банду? А они кого-нибудь когда-нибудь жалели? Знаешь, Вячеслав, раньше я не понимал фразеологического оборота «интеллигентские сопли». А сегодня, после твоих заявок, начинаю понимать.

— Я знаю, как ты до них добрался, — сообщил Красев бесстрастно, словно его и не касалось вдохновенное обращение Вячеслава-прим. — Я сам обдумывал такую возможность. Чисто теоретически, конечно. При наших с тобой способностях подобный план вполне осуществим… Кстати, давно хотел тебя спросить: когда ты обращаешься к своему нормализованному подсознанию, какое имя ты используешь?

— Нормаль, — не стал скрывать двойник, хотя и несколько обиженный невниманием к его патетическому монологу, — а что?

— И в этом, как того следовало ожидать, мы с тобой совпадаем… Так вот, пришла мне в голову с час назад интересная мысль. Если я сумел до такого вполне законченного плана низвержения Корпуса додуматься, то тебе сам бог велел. А принципиальная разница между нами в том, что я только обдумываю подобные идеи, ты же — всегда готов действовать.

— А что за план? — жадно поинтересовался Вячеслав-прим.

• Предыдущая
• 14/73
• Следующая