Разговорчики в строю № 3. Лучшее за 5 лет. - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 18
- Предыдущая
- 18/164
- Следующая
Начмед сурово глянул из-под густых сросшихся бровей:
– Хм!… Он ещё и комплименты отвешивает!.. Давай, поднимайся и топай в палату! Олег! – обратился он к сержанту-фельдшеру – Помоги ему добраться.
Поддерживаемый Олегом, я доковылял до койки. Тот установил капельницу, присоединил её к торчащим из ноги трубкам и подставил под ногу какой-то тазик – не тазик, не знаю, как это называется. Желтоватая жидкость в банке начала медленно убывать.
– А это зачем? – спросил я
– А это затем, чтобы вся дрянь, которая там осталась, вытекла. Ну, как двигатель веретёнкой промываешь, – объяснил он в более понятных выражениях.
– Не дурак, понял…
– Ага, был бы дурак, не понял бы! – усмехнулся Олег. Вот теперь будешь каждый день так промываться, пока не выйдет все оттуда.
В палату зашёл Левин.
– Ну, как? Жив? Вовремя тебя привезли, ещё бы день-два и заражение могло пойти. Так-то вот, боец… У тебя там до хрена гноя накопилось. Но, будем надеяться, все вычистили.
– А если не всё?
– А если не все, ещё раз почистим, не переживай! – жизнерадостно оскалился майор – Не дрейфь, боец, на своих ногах уйдёшь!
– Олег, а кто ассистировал, что за сестра? – поинтересовался я после того, как начмед покинул палату, и тяжёлые шаги его стихли в глубине коридора.
– Жена его, Лена… Хорошая тётка. Нас с Андрюхой пару раз засекла за выпивкой, но ему не заложила. А то был бы кирдык. Витя – мужик суровый, огребли бы как делать нефиг!
Тётка…. Для нас, девятнадцатилетних, красивая молодая женщина за тридцать уже была тёткой. А сорокалетние вообще считались стариками. Боже мой! Как же все-таки быстро летит время! Сейчас я и сам уже старик для молодых, хоть и считаю, что человеку столько, на сколько он себя ощущает. Но против времени не попрёшь, как ни старайся, и седина, и морщины, и отсутствие иллюзий и жизненный опыт дают о себе знать, и никуда от этого не деться. Все проходит…
Видимо, я накаркал все же, потому, что через несколько дней, осматривая ногу, Левин остался чем-то недоволен, вновь уложил меня на операционный стол и все повторилось по новой. На этот раз, однако, все было отнюдь не так гладко. За день до этого неожиданно прикатил Макарыч. На полигоне завершалось свёртывание, и тот решил перед отъездом заехать в санбат. Видимо, думал, что меня уже вылечили, и хотел попутно забрать, но как оказалось, поторопился. Поговорив со мной, передав письма и пожелав скорейшего выздоровления, он направился в сторону склада. Пока Макарыч с прапором, заведующим аптечным складом, решали свои стратегические и тактические задачи около бочки со спиртом (о ней речь пойдёт позже), мы разговорились с сидевшим за рулём Серёгой Симаковым. Подошёл Олег и после недолгого разговора путём нехитрого бартера выменял у Серёги литровую армейскую фляжку, полную самогона, взамен каких-то дембельских прибамбасов и значков. Самогон был приобретён, судя по всему, на станции. Вечером в компании медбратьев Олега и Андрюхи это все было выпито, а наутро я скрипел зубами на операционном столе, ибо новокаин с похмелья практически не действует, и ощущения были весьма и весьма малоприятные. Кричать от боли в то время, когда на тебя глядят красивые женские глаза, было стыдно, поэтому пришлось мужественно терпеть, сжав зубы и смаргивая слезы. Я подозревал, что майор догадался о моем состоянии, но наказывать дисциплинарно не стал, справедливо полагая, что мучений мне и так достаточно. Когда без наркоза в ране ковыряются, ощущения не из приятных…
Боря Красин… «Херовый доктор». Не в профессиональном плане, что вы! Профессионал Боря был отменный! Только специальность его… Ага!.. Вот именно! Боря был дерматовенерологом. Но не подумайте, что знакомство наше состоялось по причине болезни. «Болезни дурной, французской, от плотских похотей происходящей», как было сказано у Конецкого. Лейтенант Красин был «пиджаком», призванным на два года после окончания Хабаровского мединститута.
Как профи, Боря действительно знал своё дело, но как офицер… Круглая толстогубая физиономия, ироничный взгляд маленьких глазок, мешковатая фигура, на которой халат ещё смотрелся, но форма сидела как на пугале, причём меньше всего Борю это волновало. Он был любитель выпить, поволочиться за бабами, посидеть в хорошей компании. Хождение строем, рапорты, наряды и дурь вышестоящих начальников Борина душа органически не принимала. И если начмед, весьма неглупый мужик и блестящий хирург, относился к нему с некоторым снисхождением (ну, «пиджак», что с него взять?), то замполит медсанбата при виде лейтенанта Красина морщился как от зубной боли, вызывал в кабинет, долго и нудно взывал к его достоинству, упирал на то, что Боря хоть и на два года, но офицер, посему должен соответствовать… Боря же резонно замечал, что в первую очередь он врач, за что его тут и держат, а все остальное вторично, и, следовательно, не заслуживает внимания. Но особо на Красина все же не наезжали, потому что «херового доктора», кроме него, не было, а от вензаболеваний не застрахован даже замполит, ибо тоже не чужд плотских радостей. Врачебную тайну Боря хранил строго, и о круге его пациентов можно было только догадываться, но практика у него была, надо полагать, обширная. «Херовый доктор» брал анализы, делал процедуры, вкалывал в зады лошадиные дозы болючих антибиотиков типа бициллина и прочих лекарств и относился к своему делу с весёлым цинизмом. Это сейчас, спустя почти четверть века после описываемых событий, достаточно съесть пару таблеток и через два дня быть готовым к новым подвигам. А тогда… Тогда все было совсем не так…
А ещё Боря любил бардовскую песню, играл на гитаре и слушал Би-Би-Си и Голос Америки. Гремящие по радио песни Пахмутовой, советская эстрада и прочие проникнутые патриотизмом произведения его ни капли не интересовали. Боря искал отдушину в программах Севы Новгородцева, песнях Городницкого, Визбора и Галича. Телевизор же в медсанбате не работал вообще по причине отсутствия приёма. Какое-то заколдованное место было. Не принимала ни одна программа. Притом, что буквально в радиусе километра телевизоры показывали на редкость чётко безо всяких помех.
Единственная в батальоне гитара тоже была у Бори, время от времени он уступал просьбам фельдшеров и давал попользоваться на вечер. Разница в возрасте была небольшая. Интересы совпадали… И вообще, очень дружно жили ребята. Андрей и Олег были призваны после окончания медучилища и служили срочную фельдшерами в званиях сержантов. Боря, как я уже сказал, закончил институт и был лейтенантом-двухгадючником…
Стук в дверь.
– Войдите! – оторвал голову от микроскопа Боря.
Дверь приоткрылась, в кабинет просочился Олег.
– Борь, дай гитару на вечер!
– Нет, обойдёшься без гитары сегодня. Я дежурю, делать нехер ночью, вот и подёргаю струны.
– Борь, там парня одного привезли с ногой, Левин оперировал вчера. Так он тоже играет.
– Все играют… – меланхолично произнёс Боря, наклонившись к микроскопу, что-то там разглядывая и напевая: – Прыг-скок, прыг-скок! К вам приехал гонококк!..
– Он и бардов играет, – как бы невзначай обронил Олег, краем глаза наблюдая за реакцией Бори.
– Да?.. – заинтересованно произнёс Боря – Ладно, подходите в ординаторскую после отбоя… Сухов, говоришь… Посмотрим, что за Сухов! – процитировал он незабвенного Верещагина.
После отбоя в ординаторской негромко звучала гитара, попивался чаек с каменной твёрдости пряниками и малой толикой спирта, велась неторопливая беседа, и вообще было уютно, душевно и при некоторой доле воображения можно было представить, что ты не в армии, а где-нибудь в общаге медучилища. Правда, женский пол отсутствовал, но Боря, ужасно довольный этой посиделкой, пообещал к следующему своему дежурству договориться с вольнонаёмными медсестричками Наташей и Клавой и принести спирта.
– Ты завтра ко мне зайди. Покажешь некоторые вещи… И вообще я очень многого не слышал раньше, – признался мне Боря.
– А что я скажу, куда пошёл?
– Скажешь, на процедуры пошёл…
- Предыдущая
- 18/164
- Следующая
