Чапаёнок - Могилевская Софья Абрамовна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

— Это ему из Москвы товарищ Ленин прислал, за его подвиги и геройство!

Только недолго были эти часы у Чапаева. Скоро он с ними расстался. И вот как это произошло.

Однажды Чапаев ехал из одного полка в другой. Был он на коне, позади ехали верхом командиры и ординарцы. Вдруг видит — навстречу идёт красноармеец. Голова перебинтована. Идёт и хромает.

Поравнялся с ним Чапаев, придержал коня. Красноармеец тоже остановился.

— Куда идёшь? — спросил Чапаев.

Красноармеец поглядел на Чапаева — глаз из-под бинтов не видно — и ответил:

— Обратно в часть иду.

Удивился Чапаев:

— А перевязанный что? Хромаешь чего?

— Раненый, вот и хромаю, — ответил красноармеец.

А у самого лицо хмурое: видно, не признал Чапаева, потому и отвечал нехотя.

Не отстаёт от бойца Чапаев, снова спросил:

— Почему не лечишься, коли раненый? Лечиться надо.

— Некогда, некогда, товарищ, лечиться. Воевать надо.

Тогда снял Чапаев с руки светящиеся часы и протянул красноармейцу:

— Возьми, друг! Носи и помни Чапаева.

Тут только красноармеец и узнал, с кем говорит.

— Товарищ Чапаев! Никак, это вы?

— Разве не признал?

Сначала красноармеец ни за что не хотел брать часы, а потом Чапаев его уговорил и сам на руку надел.

Попрощались они, и каждый отправился своей дорогой.

— Вот потому мы и бьём беляков, потому и колотим, что в Красной Армии такие бойцы, — сказал Чапаев обернувшись, чтобы ещё раз глянуть на маленького хромого солдата с забинтованной головой.

С боями двигаясь вперёд, чапаевцы заняли большую, богатую станицу. Белоказаки держались здесь крепко, и бой длился целый день.

Только к вечеру, после грохота орудий, взрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни, наступила та суровая тишина, которая бывает после боя.

Кругом уже всё облетело. Только кое-где на деревьях болтались сухие, скрученные листья. Скошенные и убранные поля лежали побуревшие, унылые, и над ними, высматривая добычу, стаями носилось чёрное вороньё.

Солнце село за макушку холма. Наступали сумерки. Последние отголоски боя гремели где-то вдали, а станица ожила и уже гудела, будто большой растревоженный улей. Пока шло сражение, люди прятались кто где мог: в подполье, в погребах, в подвалах, под печкой. И теперь все спешили наверстать упущенное и переделать разные домашние дела. У колодцев стояли длинные очереди за водой. Бабы с вёдрами бежали доить коров. Над иными хатами из труб уже поднимались завитки дыма.

За боевыми частями в станицу вошла и конная разведка.

Митя уже научился сидеть на коне. И вообще всё на нём было хорошо пригнано — и сапоги, и шаровары, и мохнатая, с красной перевязью кубанка. Разведчики постарались и снарядили как полагается своего маленького боевого товарища. С каждым днём Митя всё больше привыкал к их дружной семье. Алексей стал ему самым лучшим другом, и остальные бойцы его любили. Хотя в опасные дела командир Митю не посылал, однако в недалёкую разведку его брали.

Прискакав в станицу, верховые спешились возле большого дома под железной крышей.

— Коней постереги, Чапаёнок, — приказал Алексей. — А мы посмотрим, что за дом. Богатый дом. Тут беляков не прячут ли!..

Звеня шпорами и стуча каблуками, Алексей с разведчиками вошёл в дом.

— Милый, — подбежала к Мите маленькая седая старушка в тёмном платке, — стрелять ещё будут али нет?

— Нынче не будут, а как завтра — не знаю, — сказал Митя.

Вдруг окно дома с треском распахнулось и что-то тяжёлое упало к Митиным ногам.

— Батюшки! Никак опять? — охнула старушка и мелкими шажками пустилась наутёк.

В окошке показалось лицо Алексея. Он крикнул Мите:

— Погляди, Чапаёнок! Кажись, интересная вещь.

У ног Мити лежала большая, толстая книга. Даже в сумерках были видны на зелёном переплёте золотые буквы.

Митя поднял книгу, повертел, полистал гладкие и плотные страницы и уж хотел бросить: ведь читать-то он не умел. И вдруг увидел картинку, красивую, яркую, раскрашенную. В каких-то диковинных, непонятных одеждах, верхом на конях сидели люди и, заслонясь невиданными и чудными круглыми штуками, будто крышками от кадок, кололи друг друга пиками. Кони у этих людей были тоже по-чудному наряжены: в длинных попонах с дырками для глаз.

А на другой картинке человек в коротких штанах пускал из огромного лука стрелу. На макушке у него сидела редкостного вида шапочка с пером.

Первый раз в жизни Митя держал в руках книгу. А уж с такими картинками да с золотыми буквами и в глаза не видывал!

С этого дня никому не стало житья от Мити. На коне ли Митя, отдыхает ли, сидит ли где и шашку острит — один разговор: про палочки и закорючки, про кружки и перекладины.

— Нет, ты скажи, — пристаёт он к Алексею. — На жука похожая — это какая буква?

— «Ж» и есть, — отвечает Алексей.

— А две палки прямиком стоят, а между ними перекладина вроде скамейки?

— «Н»… Нос. Понимаешь?

— Понимаю, — шепчет Митя. — Нос, ноченька, неволя…

Да мало ли слов можно придумать с буквы «н»!

Так букву за буквой, букву за буквой стал складывать Митя слова, за словами фразы и пошёл читать.

Первое, что разобрали, — блестевшие золотом слова на зелёном переплёте книжки. Получилось у них: «Приключения благородного Робин Гуда».

Ничего это Мите не объяснило, только разожгло охоту узнать, что написано в зелёной книге.

Бывало ночью бойцы спят. Только кони у костров пофыркивают. А Митя вылезет из-под обозной телеги и с книгой — к огню.

Ночь тёмная. Осенняя. Ветер задувает во все прорехи. А Мите хоть бы что! Сядет поближе к костру и начнёт…

— Ты что, Чапаёнок, — подойдёт к нему дневальный, — ровно дьячок шепчешь… Молитвы учишь, что ли?

Митя только головой покрутит: какие там молитвы! Про смелого человека Робин Гуда читает. Про то, как таился он в непроходимых лесах от злого короля и жадных богатеев. Про то, как делал лихие набеги с верными своими товарищами, как защищал бедный люд.

Однажды — дело было поздней осенью — чапаевцы остановились в степи. Всюду непролазная грязь, холод, мокрота. Зуб на зуб не попадает. Притулиться негде. А Митя выбрал местечко посуше, пристроился, книгу от дождя укрыл и начал читать.

Сверху моросит. Кругом степь, голая, осенняя, обвеянная ветром. Вдалеке нет-нет да бабахнет. А Митюшка читает, как благородный Робин Гуд сзывает всех голосистым рожком: «Ко мне, ко мне! Ко мне, смелые мои воины! Верные мои товарищи! За простой народ идём в бой…».

Так зачитался Митя, что пропустил, как прискакал Чапаев и пошёл по цепям своих чапаевцев проведать. Уже бойцы друг другу шепчут, передают: «Чапай идёт! Ребята, Чапаев…».

А Митя ничего не слышит и ничего не знает.

Вдруг кто-то остановился перед ним. Стоит — и ни с места. Свет заслоняет. А свет ведь совсем тусклый, осенний.

— Не мешай! — сердито буркнул Митя и хотел было отпихнуть стоящего перед ним человека. — Проходи, не загораживай…

И тут услыхал Чапаёнок знакомый голос:

— Читаешь? Молодец! Вот и я так же в окопах читал. Возьмёшь бывало книжку и уткнёшься…

Митя вскочил:

— Василь Иваныч!.. Товарищ Чапаев…

— Ничего, ничего, читай, хлопец! Выдался часок потише — не зевай, учись. Нам после войны нужны будут грамотные люди.

Видно, вспомнил Чапаев, как трудно далась ему самому грамота. Вспомнилось, как во время царской войны, простым рядовым, вот так же сидел он в окопах

Ночью бойцы спят, а Митя вылезет из-под обозной телеги и с книгой — к огню.

над книгой и буквы складывал. До тридцати лет Чапаев был неграмотным, а уж как выучился читать, не мог от книг оторваться. Много читал, и больше всего про военное дело и знаменитых полководцев.

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая