Хватай Иловайского! - Белянин Андрей Олегович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/75
- Следующая
— Спасибо, дружище. — Я потрепал по крутой шее арабского жеребца, снимая тяжеленное тело покойника и укладывая на единственной имеющейся при конюшне длинной лавке. Потом покрыл сверху рогожей и уже мог позволить себе хоть два-три часа отдыха. Забрался на сеновал, стянул сапоги и… больше ничего не помню, так как провалился в сон, едва коснувшись усталой головой душистого сена.
Проснулся утром, видимо, довольно поздно. И разбужен был очень странным способом: на меня кто-то просто свалил охапку сена. «Какому козлу эпилированному (Катино словцо!) жить надоело?» — подумал я, выплёвывая семена и сорняки, но тяжёлая туша моего денщика села на охапку сверху, придавив меня за плечи.
— Нету его, господа хорошие! — громко прокричал он. — Загулял, видать, наш хорунжий, дело-то молодое.
— Мы будем ждать.
— Да хоть до морковкиной загоди! Когда станичник перед войной гуляет, его ни с какими собаками не сыщешь.
— Если только он не появится в течение часа, мы тут вам…
— А вот грозить мне не стоит, я казак простой. Как пальну свинцом, хлоп — и нету молодцов!
Щелчок взводимых курков ни с чем не спутаешь. Я лежал тихо, как честный кот с ворованной колбасой в зубах, прекрасно понимая, что Прохор контролирует ситуацию. Но до чего интересно — что ж там у них происходит-то? Кто-то так явственно заскрипел зубами, что даже мне было слышно. Потом раздались уходящие шаги и чей-то голос бросил:
— Не связывайся. Он старик, убьёшь, а мне отвечать…
Теперь уже зубами скрипнул мой денщик. Прохор, конечно, уже не молод, ему далеко за полтинник, но чтоб кто-то искренне считал, что может его легко убить?! Да этого крепкого рифмоплёта на каждой войне по сто раз в день убить пытались — и стрелой, и ножом, и саблей, и пикой, и пулей, и картечью, и ядром пушечным, а ему всё хоть бы хны! Десятки раз пораненный, весь в шрамах, но живой и грудь в крестах!
— Вылезай, твоё благородие. — С меня наконец-то слезли.
Я высунулся из сена и сел, вертя головой по сторонам.
— Ищут тебя, паря.
— Догадался уже. А кто ищет-то? Дядя?
— Если б только он, — вздохнул мой нянька, помогая мне встать и собственноручно обтряхивая с меня соломинки да прочий мусор. — Ох и знатно влип ты, хлопчик… Из самого Санкт-Петербурга всемогущее Третье отделение твоей скромной особой озадачилось!
Ого, чуть не присвистнул я. Это ж самая наикрутейшая секретная служба всей Российской империи. Не подотчётна никому, кроме самого государя, ну или наипервейшего министра. В столице их управление простые люди за три квартала стороной обходят. Ихние младшие офицеры такие полномочия имеют, каковые у нас и генералам не снились! Для них человека безвинного схватить посредь улицы да навек в казематы Петропавловские упечь — раз плюнуть! А я-то им с какого перепугу сдался? Сижу себе тихо-мирно в селе, на конюшне, никуда не лезу, никого не…
— Будет врать-то, Илюшка, — не выдержал правдолюбец Прохор, безошибочно читая по моему лицу весь ход моих мыслей. — Да о тебе, характернике, за последний месяц, поди, слава на весь тихий Дон! Какую корову блудливую, девку сопливую, бабу красивую, кошку шкодливую ни спроси — кто есть характерник на Руси? Без гадания майского укажут на Иловайского!
— А им-то я зачем? Что за дело Петербургу до нашего Калача на Дону?
— Да ежели б один ты, хлопчик. — Старый казак воровато огляделся и жутко секретным шёпотом сообщил: — Под Василия Дмитревича подкоп роют! Видать, крепко он кому насолил в стольном Санкт-Петербурге…
— Дядя? Что за чушь! — возмутился я, вытягивая шею и также оглядываясь по сторонам. — Он же у нас милейший человек, душа компании, герой стольких войн, отмечен и наградами, и поощрениями от самого государя! Вот недавно и табакеркой золотой пожалован!
— Дык и я ж тебе о том самом толкую! Вбей в башку свою дурную — пришёл дворянчик, мордат, как кабанчик, а с ним двое, неместного покроя, и трутся у твоего дяди, скользкие, как… — Мой денщик на мгновение задумался, решил больше не рифмовать и закончил банальной прозой: — О твоих способностях выпытывают. Где был, что делал, с кем встречался, да по дням и по часам! Так ведь и до твоего Оборотного города донюхаются, ищейки блохастые, а?
У меня ёкнуло сердце. Представить, что будет, нетрудно: если спецы Третьего отделения найдут дорогу через кладбище вниз до арки, а там, пристрелив беса-охранника, прямым маршем пехотными колоннами пойдут брать Катенькин дворец… И возьмут ведь! В полчаса возьмут, не Измаил, поди, там долго и штурмовать-то нечего. Нечисть, конечно, будет биться до последнего, но, честно говоря, они к открытому бою не приучены, это ж не яд подсыпать и не кинжал в спину подпускать. Регулярная армия одним полком пехотным так улицы подметёт, что ни одна хромая ведьма на метле не выскользнет. И ведь будет потом вся эта бойня называться тайной операцией правительства по богоугодной борьбе с антихристианскими сущностями! Да разве я сам против этого? Как вспомню, сколько раз меня там съесть пытались — в первых рядах с дедовой саблей пойду!
— Этого нельзя допустить, — чётко определился я, выбрасывая из головы все верноподданнические мысли.
— Ну а я про что?! За нечисть поганую заступаться и близко не подумаю, а вот Катеньку твою огорчать не решился бы. Она тя, дурака, любит, да не слегка…
— Любит? — смутился я. — Ну да, было дело, целовались пару раз…
— Так у девок же всё по глазам видно, — подмигнул мне старый ловелас. — Наблюдал я за ней искоса. Уж ежели она в твою сторону глянет, так глазищи у ней ровно тёплым огнём светятся! Как у кошки блудливой, что в сметану влезла…
— Прохор?!!
— Ох, прости, твоё благородие, заболтался, не тот эпитет подобрал, не то слово молвил. Уж не сердись на старика, прости Христа ради.
Я молча хлопнул его рукой по плечу. Какие обиды, он же за меня голову положит, да и я ради Прохора жизнь отдам. Однако ж, покуда до этого не дошло, что делать-то будем, братцы?
— К Василь Дмитревичу тебе надо, паря. — Он уверенно ответил на мой невысказанный вопрос и добавил уже от себя: — А твоё характерничество тебя же самого невидимым сделать не может?
— Нет, — сказал я и тут же понял, что вру. Ей-богу, вру! Преотличнейше же у меня это дело получиться может, просто попробовать надо… — Я бегом к дяде, не волнуйся, пробьюсь. А ты бери тело курьера, грузи на телегу и доставь к церкви. Надо его хоть отпеть по-человечески.
— Какое тело, Илюшенька? — недоумённо вытаращился на меня Прохор.
— Как это какое? Я же вчера труп того самого курьера наверх вытащил! Вон там на лавочке сгрузил, накрыл рогожей, а…
На лавке никого (и ничего!) не было. Многострадальный курьер исчез снова. Да что ж мне так не везёт, господи? Мы бегло обыскали весь двор и всю конюшню, проверили все уголки, перерыли гору сена, перевернули вверх дном маленькую баньку (мало ли куда мог заползти мертвец, вдруг помыться захотелось?), но и там ничего не нашли. Плохо, очень плохо…
Мой денщик действительно заночевал у дяди, ему там, если что, в сенях всегда стелют. А рано утром, ещё до третьих петухов, у генеральской хаты трое людей образовалось. Один в партикулярном платье чиновничьего фасону, а двое в мундирах Третьего отделения. Нарвались на рыжего ординарца, он же, как цепной пёс, вообще не спит. Показали бумаги, потребовали представить их самому Василию Дмитриевичу. Дядя встал не чинясь, думал, курьеры с приказом по полку, война же…
Но, однако, как оказалось, визит их связан был с иными вопросами. Дескать, имеют особое распоряжение на розыск и арест хорунжего Всевеликого войска донского, некоего Ильи Иловайского. Зачем, почему, с какого рожна и перепоя — отвечать отказываются, такая уж огромадная секретность, тсс…
— И ведь самое чудное, — устало протянул Прохор, когда мы, окончательно выдохшись, уселись на завалинке, повесив носы, — что попали они к нам, минуя все посты. Ни один дозорный их не видел, ни экипажа, ни лошадей, ровно из воздуха предрассветного перед воротами встали, ни одна собака не взбрехнула…
- Предыдущая
- 10/75
- Следующая
