Обменный ребенок - Нёстлингер Кристине - Страница 17

• Предыдущая
• 17/18
• Следующая

Понедельник, 24 августа

Утром позвонила госпожа Пикпир. Первой взяла трубку мама, услышав ее голос, отдала трубку папе.

— Не хочу разговаривать с этой женщиной,— сказала она. Папа заверил госпожу Пикпир, что Джаспер «happy and well up» («счастлив»), что он «а good child and high intelligent darling» («хороший и умный ребенок»), Джаспер слушал этот разговор с ухмылкой. Папа, положив трубку, прошептал маме: «Она никак не может этого понять. Глупая гусыня!» Мама в ответ прошептала, что нельзя огульно обзывать человека, если не знаешь, почему он такой. «Мы уже раз ошиблись с Джаспером»,— добавила она.

Больше в этот день ничего не произошло. Ах, да! Чуть не забыл! Когда я был в комнате Джаспера, то увидел на голубеньком столе листок. Там было написано красным карандашом:

24, 25, 26, 27, 28

и черным: 29.

Сначала я ничего не понял, но потом вспомнил, что 29 — день отъезда.

Вторник, 25 августа

Я спросил у мамы, не можем ли мы оставить у нас Джаспера навсегда. Мама покачала головой:

— Если они его не оставили Мэри, то и нам не оставят.

— Но ведь они не любят его.

— Это говорит Джаспер. Госпожа Пикпир, наверное, думает по-другому. Я даже уверена. По-своему, конечно, она его любит. Билли ведь тоже говорит, что я люблю вас не той любовью.

Я сказал маме, чтобы она не огорчалась из-за Биллиных речей:

— Она так не думает!

Мама вздохнула:

— Кроме того, есть еще кое-что,— и замолчала, не решаясь продолжать.— Есть еще одна проблема...— мама опять споткнулась.— Он... Он...

— Что еще? — допытывался я.

Мы сидели на кухне и чистили картошку. Когда мама замолчала, вошла Билли.

— О чем речь? — спросила она.

Мама вертела перед глазами картофелину, будто видела ее первый раз в жизни. Потом, посмотрев на Билли, решилась:

— Он любит тебя, Билли.

— Вот как! — произнесла Билли не без гордости.

— Да, так! Хочет с тобой обручиться.

— Этого еще не хватало! — пробормотала Билли, опускаясь на ведро с очистками.

Такой беспомощной я ее никогда не видел.

— Он еще и поэтому хотел уйти из жизни,— сказала мама.— Он считает, ты с ним не обручишься.

— Но ведь он ребенок!

— Он младше тебя на год.

— Что же делать?

— Не знаю! — ответила мама.— Он попросил меня спросить о твоем согласии. Я это и делаю.

Билли вскочила с мусорного ведра.

— А ты не сказала ему, что он слишком молод для меня, и вообще?..

— Нет! — ответила мама.— С его стороны — это признак большого доверия. Да и что говорить! Я счастлива, что он жив!

— Как он вообще пришел к такой мысли?

Мама приложила палец к губам и кивнула в сторону комнаты:

— А почему бы и нет? Если человек любит кого-то и тот его тоже, им нужна уверенность. Раз у него нет больше Мэри, он сделал выбор. Не меня же или Эвальда ему выбирать!

Я глубоко вздохнул и сказал Билли:

— Обручись с ним!

Билли растерянно уставилась на меня.

— В субботу он улетает. Побыть обрученной четыре дня — небольшой труд.

Билли, покачав головой, объяснила, что, во-первых, он никогда не будет обручаться, а если все-таки будет, то уж, конечно, не с ребенком, а с мужчиной. И тот должен соответствовать ее идеалу: быть высоким, загорелым, с черными волосами и зелеными глазами.

Такую глупость мне было противно слушать, и я ее перебил:

— Прекрасно! Совсем недавно ты выговаривала маме, что она любит лишь благоразумных людей. Ты еще хуже. Можешь любить только красивых. А любить Джаспера просто так, потому что он нуждается в любви, ты не можешь!

— Он передергивает! — сказала Билли маме, на что мама ответила:

— Ну правда же! Джаспер улетает в субботу. Осталось немного...

— Ты тоже так думаешь? — Билли вновь опустилась на мусорное ведро.

— Не знаю. Но это никому не повредит. А ему поможет. Это ведь не настоящее обручение, он же ребенок. Я думаю, ему нужна уверенность. Понимаешь?

— Нет! — ответила Билли.

— Он сказал, что уже породнился с нами.— Мама взяла картофелину и принялась ее чистить.— А может, это все глупости.

— Нет, не глупости,— сказал я.— Ты права, мама.

Я понимал, что было на уме у Джаспера. Раз они с Мэри не родственники, то его не оставили с ней. И не разрешили ее навещать. Теперь он хочет породниться с нами. Логично!

— Может, мне с ним просто поцеловаться,— проворчала Билли,— и стать его возлюбленной?

— Билли! — мама в ужасе чуть не отрезала себе палец.— Не говори так! Я уверена — Джасперу не нужны поцелуи. Ни про какую такую любовь он и не думает.

— А в следующее лето он опять приедет. Что тогда? — спросила Билли уже менее ворчливо.

— Целый год! За это время многое изменится. Надо радоваться, если такой человек, как Джаспер, будет счастлив год.

— Ну ладно! Хватит устраивать театр! — сказал я.— Сейчас мы нажарим ведро картошки. И ведро рыбы. Достанем белую скатерть. У каждой тарелки положим красную розу. Я куплю два кольца. Наденем им на пальцы. Вот и все обручение.

— Я должна подумать! — сказала Билли.

— Сделай это, Билли. А не хочешь — не делай. Не думай, что я тебя заставляю. Все зависит от тебя.

Я не понимал, почему они против праздника с картошкой и рыбой и обмена кольцами. Вечером, в постели, Билли сказала, что решилась.

— Я обручусь. Но если в следующее лето он приедет и захочет на мне жениться, потому что ему уже пятнадцать, то посмотрим, как вы меня вытащите из этой истории! Об одном прошу тебя: никому не говори. Если разболтаешь в школе, я тебе покажу!

Я поклялся страшной клятвой.

Среда, 26 августа

Билли сказала маме, что готова к обручению. Мама сообщила об этом папе. Папа — Джасперу. Уж не знаю, какими словами, на каком языке. (Позже папа говорил: ничего глупее в его жизни не было!)

Джаспер выслушал это спокойно. Он сидел за столом, будто ничего особенного не происходило. Только ел больше обычного.

После обеда мы поехали к Дунаю покататься на лодке. Только отплыли, начался дождь. Погребли обратно. Когда приблизились к берегу, дождь перестал. Вернулись. Так мы трижды отплывали и возвращались. Наконец нам это надоело. Сдали лодку и поехали в Пратер.

Папа с Джаспером кидались на автоматы, как сумасшедшие. У нас с Билли настроения не было. Мы сидели на лавочке у входа в «пещеру». Билли была обижена; Джаспер не обращал на нее никакого внимания.

— Я себе по-другому представляла сгорающего от любви мальчика,— сказала Билли.

Четверг, 27 августа

Праздновалось обручение. Было так, будто мы все обручались друг с другом. Много ели. Не только картошку с рыбой, но и сосиски, торт, пирожное. Папа открыл бутылку шампанского.

Джаспер, балда, придумал «обручение с кровью», что-то вроде кровного братства. Он надрезал своим ножом (который всегда носил на животе) палец, потребовал того же от Билли, а потом приложил свой палец к ее. Когда же я отдал ему два кольца, купленных на остаток «табельных» денег, он был доволен. Потом мы пели. Английские песни, венские, отрывки из оперетт, детские песенки — все вперемешку. Когда я затянул церковный канон, снизу позвонила одна дама и спросила, не сошли ли мы с ума. Тут мы заметили, что уже далеко за полночь, и разошлись спать.

Но еще долго Билли и я слышали в соседней комнате пение Джаспера. «Ах, мой милый Августин!» — пел он. Билли хихикала и говорила: у ее жениха великолепный баритон. Потом она перестала хихикать и сказала:

— Собственно говоря, веселиться тут нечего. Джаспер — бедняга, а вся эта история весьма печальна.

— Печаль ему не поможет,— пробормотал я и постучал в стенку. Хотел напомнить Джасперу о времени. Чтобы нижняя дама вновь не позвонила. Но Джаспер не понял. Продолжал петь, а нам в ответ постучал в такт своей песне.

Тут зазвонил телефон. На этот раз звонил господин с пятого этажа. Папа возмутился: почти два века наша семья живет здесь и ведет себя безупречно. Он считает возмутительным выговаривать нам за небольшой шум. Господин с пятого этажа извинился.

• Предыдущая
• 17/18
• Следующая