Под белой мантией - Углов Федор Григорьевич - Страница 50
- Предыдущая
- 50/117
- Следующая
Хорошо зарекомендовал себя шариковый клапан, который оказался надёжнее по сравнению как с биологическим клапаном, взятым от животных или от умерших людей, так и всякого рода дисковыми, полусферическими и т. д. Но и шариковый был не вполне приемлем. Он занимал много места в желудочке сердца или в аорте и мог со временем выйти из строя.
Мы пошли по линии создания трёхшарикового клапана. Профессор Зубцовский вместе с доцентом П. И. Орловским экспериментально доказал, что при совокупности трёх малых отверстий размеры клапана значительно меньше, а пропускная способность — больше. Это предложение получило техническую апробацию, оформлено как изобретение.
…Часто бывает, что талант не приходит один. Талантливый специалист на своём поприще обладает ещё и другими яркими способностями. Так и у Валерия Николаевича. Одарённый хирург, учёный, преподаватель, он был и прекрасным художником. Его пейзажи, натюрморты, портреты нравились ценителям живописи. Вызвала интерес общественности персональная выставка, организованная в Ленинграде Союзом художников. Изостудия Дома учёных имени А. М. Горького издала каталог его картин.
…Естественно, что назначение В. Н. Зубцовского заместителем директора по науке большинство сотрудников института встретили с искренним удовлетворением. Он отлично знал направления деятельности всех подразделений и сам подавал наглядный пример творческого подхода к делу.
В отличие от своего предшественника был скромен, добр к коллегам, заботлив к больным, доступен каждому. Заслуженно пользовался любовью и уважением.
Когда окончательно решилось, что я оставляю Институт пульмонологии и возвращаюсь к основным обязанностям — заведованию кафедрой госпитальной хирургии, Валерий Николаевич категорически заявил, что не хочет покидать своего учителя. Он ушёл со мной и проработал профессором кафедры свыше десяти лет…
Что же всё-таки произошло?
Институту выделили лимит на жилплощадь и на прописку, дали первую категорию. Появилась возможность пригласить в штат необходимых нам специалистов из других городов. В интересах дела потребовалась некоторая перестановка кадров. И хотя мы старались провести её как можно более безболезненно, оказались ущемлённые. Главным образом те, кто не отличался заметными способностями. Права свои они попытались утвердить способом, которым на их глазах не так давно широко пользовался Феликс Витальевич, — перейти от обороны к наступлению. На меня написали жалобу в несколько инстанций.
Не стану себя оправдывать и говорить, что обвинявшие меня товарищи во всем были неправы. Но путь, который они избрали, чтобы восторжествовала «справедливость»! Никто из них ни в личной беседе, ни на собраниях не высказал в мой адрес претензий, и вдруг — жалоба!
Начались разбирательства. Приходила комиссия, затем другая, третья… Деловой ритм учреждения был сломан.
— Как же так, Фёдор Григорьевич, получается, что на вас пишут заявления ваши же ученики? — спрашивали меня члены комиссии. — Что здесь? Неумение работать с ними или неумение подбирать учеников?
— Я сам не раз задумывался над этим. Искал причину в себе, в них, в окружающей обстановке. Думаю, что немалую роль играет снисходительное отношение к клеветникам. Они чувствуют себя героями, борцами за правду и не осознают, что совершили низкий поступок. А те, кто должны были бы пресекать подобные действия, прямо или косвенно их поощряют.
Меня волновал этот вопрос. Невольно вспомнил случай с И. П. Павловым. Один из его учеников в своё время тоже отважился на «принципиальный» шаг — послал куда-то «сигнал». Но тогдашнее руководство не стало поддерживать возню вокруг учёного и просто передало заявление на его усмотрение. Иван Петрович в присутствии сотрудников зачитал жалобу, назвал фамилию автора, затем, при общем молчании, посмотрел на него, покачал головой, сказал: «Как же это вы, а?..» И больше к данной теме не возвращался.
Конечно, если бы кому-то вздумалось смаковать это событие, устраивать проверки, заваривать кашу — глядишь, и попортили бы нервы гению русской науки. Но — самое печальное — тем подтолкнули бы других к мысли, что для самоутверждения все средства хороши.
Я далек от того, чтобы проводить тут какие-либо личные аналогии. Хочу лишь подчеркнуть, что свою судьбу, и научную в том числе, надо делать чистыми руками.
Напряжённо размышляя над природой поступка жаловавшихся на меня людей, я возвращался к прожитым годам. В провинциальных больницах всего не хватало, всё было неустроено. И вот парадокс: чем больше было трудностей, тем дружнее мы жили, жадно и плодотворно работали. В осаждённом Ленинграде, под бомбёжками и обстрелами, обессиленные от голода, выхаживали раненых. У операционного стола приходилось стоять по десять, иногда по шестнадцать часов. В крохотную свою спаленку я брёл, шатаясь от усталости. И так же трудились все без исключения врачи — мои коллеги. Ни попрёков, ни обид, ни размолвок. Да и впоследствии никогда я не знал ссор в коллективе. Считал, что высокая и гуманная цель сама по себе нравственно цементирует единомышленников.
В министерстве, назначая меня директором института, говорили: «Ваше дело — выдвинуть идею изысканий, наметить стратегию научного поиска; остальное — задача ваших помощников и заместителей». При этом я оставался заведующим кафедрой в учебном институте и возглавлял клинику. Лечил больных. Как к академику ко мне прикреплена группа молодых учёных — я должен растить смену в науке. К тому же издавать (на протяжении свыше двадцати лет) журнал «Вестник хирургии».
Будь и семи пядей во лбу — не справишься со всеми нагрузками.
И всё же ничто меня не пугало: ни объём работы, ни сложности научных проблем. Шёл на новое место бескорыстно, с подъёмом. Ещё в молодости стал изучать лёгочные заболевания, произвёл тысячи операций на лёгких, предложил ряд хирургических методик. И теперь радовался разворачивающимся пульмонологическим исследованиям. Выбрать верную дорогу и направить по ней квалифицированных специалистов — вот о чём я думал, соглашаясь на совместительство.
Организационный период, однако, затянулся, потребовал «не запланированных» усилий. Я не смог сразу же опереться на достойных заместителей. Тянул воз сам. Подолгу отсутствовал в институте, а когда возвращался из разъездов, целиком погружался в неотложные медицинские заботы. Благие пожелания министерства о «разделении труда» не воплотились в реальность, да и что понимать под таким разделением? С одной стороны, ясно, что нельзя объять необъятное. С другой — неправомерно рассматривать развитие науки в отрыве от воспитания тех, кто её развивает. Это-то последнее обстоятельство я поневоле упустил из виду.
Увлечённый поприщем, где мы во многом были первопроходцами, я не сомневался, что тот же энтузиазм движет всеми, только не у всех одинаково получается. Старался учить, помогать защищать диссертации. И не учёл, что люди, которых, подобно их старшим коллегам, жизнь не испытывала на прочность, привыкали к иждивенчеству. Потом, что закономерно, искали себе попутчиков на обходных путях в науке.
Они взяли на вооружение принцип: в мутной воде легче карасей ловить. Выработали своеобразную тактику: если ты не отвечаешь требованиям руководителя, подними шум, выставь себя несправедливо пострадавшим, привлеки внимание общественности, потоком демагогии и ложных обвинений заставь замолчать тех, кто безусловно прав.
Мудра народная поговорка: «Дисциплина — против беспорядка плотина». Пошатнулась у нас дисциплина — стал постепенно ухудшаться моральный климат в коллективе. По своему научному потенциалу институт выходил на самый высокий уровень в мире, а в недрах его зрела склока.
В чём же меня обвиняли?
Прежде всего в нарушении принципа подбора кадров, в неумении работать с молодыми учёными, распознавать таланты, в нечуткости, предвзятости и т. д. Но ведь успехи института свидетельствовали как раз об обратном.
Авторитетные комиссии признавали: «Институт, несмотря на короткий срок своего существования и неукомплектованность установленной штатной численностью, за прошедшие годы успешно выполнял функции головного института по общесоюзной проблеме. Научные кадры института обеспечивают возложенные на них задачи, осуществляется научно-исследовательская работа на современном уровне. Определены главные научные направления».
- Предыдущая
- 50/117
- Следующая
