Дочь последнего дуэлянта - Бенцони Жюльетта - Страница 37

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая

– Вот, значит, как вы думаете? А думаете вы так, потому что не видите дальше своего носа! Вы с вашими подругами с утра до ночи полощете горло розовой водичкой в гостиной госпожи де Рамбуйе и считаете, что делаете дело! Ах, карта Страны Нежности! Ах, стихи! В которых ничего не разберешь толком! Ах, романы Скюдери! И черт знает что еще, а самых простых вещей вы не видите! А есть две очень простые причины, по которым этого союза нечего ждать! Во-первых, Изабель – католичка, а де Колиньи – гугенот, как и положено внуку великого де Колиньи, убитого в Варфоломеевскую ночь. А во-вторых, у нее нет приданого! Никогда старый маршал, который скуп до того, что готов блоху обрить, не попросит руки Изабель у нашей кузины де Бутвиль. А кузина никогда не потерпит в своей семье зятя-гугенота!

– Вы тоже были гугенотом, когда женились на мне.

– Вы прекрасно знаете, что меня вынудили принять католичество!

– И отлично! Юный Гаспар сделает то же самое. При условии, конечно, что Изабель его полюбит. Они будут великолепной парой!

– Великолепной парой! Не выдумывайте, пожалуйста!

Судя по звуку шагов принца, он направился к двери, и Изабель словно ветром отнесло к лестнице, по которой она в одно мгновенье взлетела вверх. И очень вовремя, в чем ее убедила хлопнувшая внизу дверь. Теперь предстояло обдумать услышанное. Изабель взглянула на камин – огонь там едва тлел. Она подкинула в него немного хвороста, три полена и, укутавшись шерстяной шалью, уселась в свое любимое кресло, поставив ноги на скамеечку и скрестив на груди руки. Ей предстояло всерьез обдумать услышанное.

Хотя она никогда не выставляла свою набожность напоказ, как это делала ее кузина де Лонгвиль, верила она глубоко и искренне и ни за что не отреклась бы от своей веры ни из-за любви, ни по принуждению. И, конечно, принц де Конде был прав, когда сказал, что ее мать никогда не отдаст ее за гугенота, каким бы очаровательным он ни был!

При этой мысли сердце Изабель защемило. Гаспар ей нравился. Гораздо больше, чем кто бы то ни было. Если, конечно, не говорить о ее кузене Людовике Энгиенском. Однако надо было разобраться и с чувствами к кузену. Спору нет, Изабель по-прежнему оставалась пленницей его первого незабываемого взгляда, но теперь в ее отношении к нему главной стала не нежность, а горечь и желание отплатить за обиду. Любовь, которая теплилась в уязвимом сердце расцветающей девушки, согревая его, была жестоко растоптана герцогиней де Лонгвиль. «Ширма»! Ее красота навлекла на нее это оскорбление, потому что оставить сияющую кроткой прелестью Марту дю Вижан можно было только ради очень красивой девушки. Иначе это было бы неправдоподобно!

Но, даже отдавая дань ее красоте, ей нанесли обиду. Изабель чувствовала себя униженной, ее сердце, ее чувства, как оказалось, ничего не значили, ими можно было играть только потому, что она была бесприданницей. И еще потому, что рядом не было крепкой мужской руки, которая вразумила бы любого неразумного. Франсуа будет ее защитником, но через несколько лет, а сейчас ему лучше ничего не знать. Как бы ни был юн ее брат, он, ни минуты не колеблясь, поднимет руку и провозгласит: «Отмщение!» Но Изабель не подвергнет опасности любимого брата. И потом, она не права, у нее есть надежная защита – ее гербы! Их достаточно, чтобы любого недоброжелателя поставить на колени и заставить просить прощения.

Так, а что же Гаспар де Колиньи? Идеальный супруг! Красив, как бог, богат, как Крез, и в будущем, несомненно, маршал Франции. Его доблесть ставят в пример. В двадцать три года он уже достиг высокого воинского звания. Кому удалось достичь большего? Оставался только один вопрос: любит ли он ее настолько сильно, чтобы оставить свою веру?

Изабель так глубоко задумалась, что сама не заметила, как заснула…

Замок Сен-Мор стоял на небольшом холме у излучины Марны и стал бы, наверное, одним из самых больших и самых красивых замков Франции, если бы Екатерина Медичи, которая начала его строить, прожила лет на десять дольше. Он так и остался недостроенным. Тем не менее и в незаконченном виде ему хватало и величия, и изящества, какими всегда отличаются замки, которые были построены женщинами.

Замок был собственностью принцессы де Конде, а не ее супруга, и Людовик это прекрасно знал, когда сообщил отцу, что Морис де Колиньи находится у него в гостях. Дипломатическая лесть, которая должна была позолотить пилюлю. А еще напоминание о необходимости соблюдать законы гостеприимства, связанные с правом владельца замка предоставлять убежище по своему усмотрению.

Спустя недолгое время один голландский путешественник так опишет этот замок: «Здание в итальянском стиле необыкновенно красиво. Фасад, выходящий в первый двор, украшен лепными гербами. С одной стороны стоит статуя «Геометрия», с другой – «Изобилие». На стене портрет Франциска I, а неподалеку – Грации из белого камня…»

Вокруг замка был разбит, как положено, парк, но о нем теперь мало заботились. Шарлотта Конде прилагала все усилия, чтобы замок стал жилым, потому что короли использовали его только во время охот и, отправляясь туда, привозили с собой все самое необходимое. Людовик XIII, которого по дороге в Сен-Мор задержала в монастыре Визитасьон страшная гроза, уступил мольбам мадемуазель де Лафайет, которую очень любил, и вернулся в Париж. Ему пришлось провести ночь в покоях королевы, хотя он давным-давно не приближался к ее спальне. Людовик XIV стал плодом этой единственной ночи…

На следующий день после дуэли принцесса Конде, взяв с собой Изабель, отправилась в Сен-Мор, чтобы узнать, как себя чувствует ее незваный гость. Она удостоверилась, что раненый удобно устроен в уютной спальне и у него в достатке есть все необходимое. Но состояние раненого было печально.

Об этом свидетельствовало не только изможденное лицо больного, но и нахмуренные брови врача и обеспокоенные лица всех, кто окружал его ложе. У изголовья постели госпожа де Лонгвиль, с трудом сдерживая слезы, держала его левую руку, а правую, с другой стороны, держал молодой человек, принц де Марсияк, сын герцога де Ларошфуко. В изножье кровати стоял доктор Бурдело с засученными рукавами, он только что сделал больному кровопускание, и слуга унес таз с кровью. Возле доктора стояли Гаспар де Колиньи, Людовик Энгиенский и Франсуа. Никто не говорил ни слова, и слышалось только затрудненное дыхание больного.

Как только обе дамы появились на пороге, молодые дворяне подошли, чтобы их встретить.

– Неужели ему так плохо? – обеспокоенно осведомилась принцесса, не ожидавшая, что обстоятельства примут такой дурной оборот.

– Не думаю, что мне удастся его спасти, – мрачно сообщил доктор. – Рука продолжает пухнуть, и я опасаюсь гангрены.

– Господи, Боже мой! – прошептала принцесса и перекрестилась. Глядя на нее, перекрестилась и Изабель. – Умереть из-за ранения в руку! Но это же полная бессмыслица!

– Господин де Колиньи уже был серьезно болен, когда приехал на поединок. Прибавьте сильный холод. Думаю, что и клинок герцога де Гиза мог быть нечист.

– Нечист? Клинок шпаги?

Предположение доктора для принцессы и для Изабель было неожиданным, оно потрясло их до глубины души. Шпага, символ чести, она может пронзить тело противника, но отравить его?! О таком и подумать было невозможно! Но принцесса доверяла своему врачу и не отозвалась возражением на его слова. Она подошла к креслу, которое подвинул ей сын, и опустилась в него. Изабель встала рядом.

Ответив на приветствие Гаспара де Колиньи, который едва мог скрыть свою радость, увидев ее, Изабель сосредоточила все свое внимание на госпоже де Лонгвиль, которая не тронулась с места и не подошла к матери. Теперь по ее лицу текли слезы, однако взгляд был устремлен не на раненого, а на мужчину, который сидел напротив нее, держа другую руку Мориса Колиньи и не сводя с нее глаз. Изабель не знала, кто он такой, и, наклонившись, тихонько спросила принцессу:

– Кто этот человек с мрачным лицом, который сидит напротив кузины?

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая