Легенды о Христе (с илл.) - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 18

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая

– Ты знаешь, – ответила жена, – что есть только одно существо во всем мире, которое действительно в силах было бы это сделать. Я часто думаю о том, что было бы, если бы эти двое встретились!.. Но пути Господа непостижимы.

…Старуха, по-видимому, совсем не чувствовала ни лишений, ни потребности вернуться к своей прежней жизни.

Когда через некоторое время молодая женщина родила, старуха стала ходить за малюткой и казалась такой довольной, словно забыла все свое горе.

Каждые полгода, закутавшись в свой длинный серый плащ, она обыкновенно отправлялась в Рим. Но там она ни к кому не заходила, а пробиралась прямо на форум. Она останавливалась перед небольшим храмом, стоявшим на одной из сторон богато украшенной площади.

Этот храм состоял, собственно, из очень большого алтаря, воздвигнутого под открытым небом, среди выложенного мрамором дворика. На алтаре восседала Фортуна, богиня счастия, а у подножия стояла статуя Тиберия. Кругом двора шли помещения для жрецов, кладовые для дров и стойла для жертвенных животных.

Странствования старой Фаустины не шли никогда дальше этого храма, посещаемого всеми желавшими молиться о счастье Тиберия. Заглянув в храм и увидав, что статуи богини и императора украшены цветами, что жертвенный огонь пылает и толпы молящихся благоговейно собираются вокруг алтаря, послушав тихие гимны жрецов, она выходила из храма и возвращалась в горы.

Так, не говоря ни с кем ни одного слова, узнавала Фаустина, что Тиберий еще жив и что все идет у него благополучно.

Когда старуха в третий раз совершала свое путешествие, она увидела нечто неожиданное. Приблизившись к храму, она заметила, что он заброшен и пуст. Перед изваянием не было ни одного светильника, а в храме не видно было ни одного молящегося. На одной из стен алтаря висело еще несколько сухих венков, и это было все, что осталось от былой пышности. Жрецы исчезли, и статуя императора, более не охраняемая, была попорчена и в пыли.

Старуха обратилась к первому встречному.

– Что должно это означать? – спросила она. – Разве Тиберий умер? Или у нас уже другой император?

– Нет, – ответил римлянин. – Тиберий все еще царствует, но мы перестали молиться о нем. Наши молитвы ему больше не помогут.

– Друг мой, – сказала старуха, – я живу далеко отсюда, в горах, где ничего не знаешь о том, что делается на свете. Не будешь ли ты так добр сказать мне, какое несчастье постигло императора?

– Самое ужасное несчастье обрушилось на Тиберия, – ответил тот, – его поразила болезнь, которая до сих пор неизвестна была в Италии, но, говорят, нередкая на Востоке. Болезнь изуродовала императора, голос его стал похож на рычание зверя, а пальцы на руках и ногах разъедены язвами. И от этой болезни будто бы нет никакого лекарства. Предполагают, что через несколько недель он умрет; если же он не умрет, то его придется низложить, так как несчастный человек не может дольше царствовать. Ты понимаешь теперь, что судьба его решена. Теперь бесполезно молить богов о даровании ему счастья, да и не стоит, – прибавил римлянин с легкой усмешкой, – нечего теперь заискивать у него и трепетать перед ним. К чему же нам теперь заботиться о нем?

Он поклонился старухе и отошел, а она застыла на месте, ошеломленная словами прохожего.

В первый раз в своей жизни она почувствовала себя обессиленной и выглядела старухой, придавленной своими годами. Она стояла, согнувшись, с трясущейся головой, а руки ее бессильно ловили что-то в воздухе.

Ей хотелось поскорее уйти отсюда, но ноги у нее подкашивались, и, пошатываясь, едва подвигаясь вперед, она искала взглядом что-нибудь, на что могла бы опереться.

Через несколько минут невероятным усилием воли ей удалось, однако, преодолеть упадок сил.

Она снова выпрямилась во весь рост и заставила себя идти твердыми шагами по кишевшим людьми улицам.

Спустя неделю старая Фаустина взбиралась по крутым склонам острова Капри. Был жаркий день, и удручающее чувство старости и слабость снова овладели ею, пока она плелась по извилистым дорожкам и прорубленным в скалах ступенькам, ведшим к вилле Тиберия.

Это чувство еще более усилилось, когда она заметила, как сильно изменилось все за время ее отсутствия. Прежде здесь всегда встречались целые толпы людей, то взбиравшихся, то спускавшихся по ступеням. Здесь были сенаторы, несомые великанами либийцами; чиновники со всех провинций, являвшиеся в сопровождении длинной вереницы рабов; искатели должностей и вельможи, приглашенные на пир к императору.

А теперь все лестницы и переходы опустели. Серо-зеленые ящерицы были единственными живыми существами, которых старуха встретила на своем пути.

Она поражалась, видя, что все начинало уже приходить в упадок. Со времени заболевания императора могло пройти не более нескольких месяцев, а между тем между мраморными плитами пробивалась уже сорная трава. Благородные растения в прекрасных вазах уже засохли, и наглые разрушители, не встречая помехи, уже разломали в нескольких местах ограду.

Но больше всего ее поразило совершенное отсутствие людей. Хотя посторонним и запрещено было появляться на острове, но все же здесь еще должны были находиться эти бесконечные толпы солдат и рабов, танцовщиц и музыкантов, поваров и прислужников за столом, дворцовой стражи и садовников, которые принадлежали ко двору императора.

Только дойдя до самой верхней террасы, Фаустина увидела двух старых рабов, сидевших на ступенях лестницы, которая вела к вилле. Когда она приблизилась к ним, рабы встали и склонились перед ней.

– Привет тебе, Фаустина, – сказал один из них, – боги посылают тебя, чтобы смягчить наше несчастие.

– Что это значит, Милон, – спросила Фаустина, – почему здесь все так запущено? Мне ведь сказали, что Тиберий еще на Капри.

– Император разогнал всех своих рабов, потому что он подозревает, будто один из нас дал ему отравленного вина, и это вызвало его болезнь. Он бы прогнал и меня, и Тита, если бы мы не отказались подчиниться ему. Ты ведь знаешь, что мы всю нашу жизнь служили императору и его матери.

– Я спрашиваю не только о рабах, – сказала Фаустина. – Где сенаторы и полководцы, где приближенные императора и все льстивые придворные прихлебатели?

– Тиберий не желает теперь показываться посторонним, – ответил раб. – Сенатор Люций и Макрон, начальник личной стражи, являются сюда каждый день и получают приказания. Кроме них, никто не смеет его видеть.

Фаустина поднялась по лестнице к вилле. Раб шел впереди, и на ходу она спросила его:

– Что говорят врачи о болезни Тиберия?

– Никто из них не умеет лечить эту болезнь. Они даже не знают, убивает ли она медленно или скоро. Но одно могу я тебе сказать, Фаустина, что Тиберий непременно умрет, если он и дальше будет отказываться от пищи из боязни быть отравленным. И я знаю, что больной человек не может вынести бодрствования днем и ночью, как это делает Тиберий, боясь быть убитым во сне. Если он захочет довериться тебе, как в прежние годы, то тебе, быть может, удастся уговорить его есть и спать. Этим ты можешь продлить его жизнь на многие дни.

Раб проводил Фаустину через множество проходов и дворов к террасе, на которой обыкновенно сидел Тиберий, наслаждаясь открывавшимся оттуда видом на прихотливые изгибы морского берега и на гордый Везувий.

Войдя на террасу, Фаустина увидела там ужасное существо с распухшим лицом и звероподобными чертами лица. Руки и ноги его были завернуты в белые бинты, но сквозь повязки видны были наполовину изъеденные пальцы рук и ног. Одежда этого человека была в пыли и грязи. Видно было по всему, что он не в состоянии держаться на ногах и должен ползать по террасе. Он лежал с закрытыми глазами у самого края и не двигался, когда вошли раб и Фаустина. Но она шепнула рабу:

– Кто это, Милон? Как посмел такой человек забраться на императорскую террасу? Выпроводи-ка его поскорей отсюда…

Но не успела она договорить, как увидела, что раб склонился до земли перед лежавшим жалким человеком и сказал:

• Предыдущая
• 18/36
• Следующая